А ты... Ты будешь Архимедом.

- Громче поздравляйте молодых! И помните: сейчас вы можете загадать желание, и оно обязательно сбудется, потому что эти голуби донесут все ваши желания до самого неба! "Я ненавижу свою жизнь," - подумал Пончик, когда волосатая рука, отперев дверцу клетки, схватила его поперек спины и вытащила наружу. Помятый женишок сжимал Пончика, как сдавливают тюбик с клеем. Голубь с завистью покосился на Ромашку, которую полупрозрачная невеста брала в руки медленно и осторожно. Вообще, свою напарницу он недолюбливал - слишком много гонора у Ромашки. С такой не договоришься. Раньше он работал в одну смену с Марлен, к которой проникся глубоким уважением, но, когда пропал Эклер, Пончика перевели вместо него в пару к Ромашке. Может быть, стоило этим гордиться, но Пончик слишком хорошо понимал Эклера: долго и он так не выдержит. - Все загадали? - спросил тощеватый дядечка в ярком костюме, - Так давайте же, молодые, не бойтесь, запускайте голубей, чтобы на крыльях, так сказать, любви... "Да пошел ты..." - сформулировал свое желание сам Пончик, подброшенный женихом. Голубь и голубка, взмыв над людскими головами, описали круг над площадью. Опустившись на верхушку церкви, Пончик смотрел на горизонт. Закатное солнце, уже не видное с земли, напоминало ему, что жизнь других птиц не состоит из череды чужих свадеб. И что она, тем не менее, рано или поздно заканчивается. Он бы задумался о вечном, но отвлекла Ромашка, усевшаяся рядом. Ей всегда не хватало внимания. - Знаешь, я улетаю, - курлыкнула она как можно более равнодушным тоном. - Я познакомилась с роскошным голубем. И, наконец, поняла, чего я достойна. Вы все ему и в подметки не годитесь, уж поверь. - Не понял. Как Эклер? - Нет. Он идиот. - она глянула на Пончика почти с жалостью. Да, чего еще ожидать от Ромашки? Пончик предпочел промолчать. - Удачи, - пресно произнес Пончик. Раз в пару месяцев обязательно кто-то улетает. Это почти закон. Значит, пришло время Ромашки. - Ты же понимаешь, - добавила она, - Если, в конце-концов, тут останется только два голубя... Пончик кивнул. Он знал продолжение фразы. Но знал и то, что только двоих никогда не останется. Люди всегда находят новых. Нередко голуби выбирали такую судьбу сами. Пончик был одним из таких. Не то чтобы его привлекал праздничный блеск и торжественные традиции... В молодости он мечтал стать почтовым голубем. Глупая романтика, навеянная рассказами о былом героизме деда во время войны. Конечно, родители Пончика не одобряли такие наклонности и предпочли пристроить его "по знакомству". Это дало ему главный повод ненавидеть людей. - Но я хочу стать почтовым голубем, па! - Никаких но, сынок. Это работа для низших слоёв населения, а не для таких, как ты. К тому же, у тебя есть ПОТЕНЦИАЛ, а у этих бездарей его нет. - отец Пончика, по прозвищу Гюнтер, с укором смотрел на своего глупого сына. - И что вы мне предлагаете? - с вызовом спросил тогда Пончик. - Летать туда-сюда - много ума не надо, - проворчал отец, - А у тебя есть... пластика. - Потенциал, папа. - Она и есть он. Ты... Подумай об этом. - Да-да... - отвечал тогда Пончик и не придавал собственным словам значения. И как-то постепенно, неделя за неделей, въедалась в душу мысль: раз не выйдет из него почтового героя, то почему бы не податься в любую другую сферу? Въелась. Сработало. Собственно, до тех пор, пока Гюнтера не задавил фургон, других пожеланий относительно сына он не высказывал. Так что Пончик вполне мог считать это последней волей отца, успешно исполненной. Сменяли друг друга голубиные дни, так похожие друг на друга. Только и разницы: сегодня женится генерал или автомеханик? И птицам, казалось бы, все равно, кто там внизу с кем целуется, но, тем не менее, с наступлением очередного утра назрели слухи - не то от Фифи, не то от Лютика - что именно сегодня поработать придется многим. Хотя бы потому, что не покормили с вечера никого. Значит, праздник у какой-то важной шишки. Об исчезновении Ромашки все как раз успели забыть настолько, чтобы стало необходимо пообсасывать новую тему. - Вот почему всегда так? Женятся они, а отдуваться нам! - нахохлившись, курлыкнул Лютик. Этому голубю всегда доставались самые неуклюжие пары. То крыло помнут, то подкинут как-то криво - словом, судьба у него такая. - Ведь всегда так... - Ну, кто хочет - улетайте, - ответила Марлен. - Ага, а куда? Знакомых там заводить? Я не Ромашка, за час к лоху подселиться не сумею... - То есть, рад перед новыми рылами пресмыкаться, но таланта не хватает? - подначил Лютика кто-то из птиц постарше. - Да перестаньте, - вдруг обозвался Леон - красавец-голубь с грудью колесом, неуловимо похожий на покойного Гюнтера. Пончик иногда пытался вспомнить, в какой степени родства они должны состоять, - Сколько ни спорим, а думаем-то мы одинаково. Они притихли. Верно. Все, все бы давно разлетелись отсюда, да кишка тонка. Выращены людьми, людей же ненавидят, и неспособны обойтись без человеческого присмотра до конца своих дней. Хлоп. Умение чуять жопой - великолепный природный дар, не утраченный даже людьми. И сейчас эти до мозга костей одомашненные птицы понимали - что-то случится. Нарастало знакомое урчание мотора, и, казалось бы, ничего особенного в этом не найти. Одна неувязка - ехать некуда. Фургон уже припаркован на площади, неподалеку от церкви. Так в чем же дело..? - Чего это они... - Может, что-то случилось? - забеспокоился Лютик, - Перенесли что-то или отменили... Пончик вжался в прутья клетки, когда автомобиль резко тронулся с места. "Планы меняются..." - подумал он. Человек, оказавшийся за рулем фургона исключительно в виду соблюдения ряда почти что взаимоисключающих условий, не имел ни малейшего представления о волей-неволей захваченном грузе. Так же и голуби не могли помыслить, в чьих руках оказались их пустые птичьи жизни. Двигатель ревел. - GOTT IST MIT UNS!- выкрикнул новоявленный водитель, входя в поворот. Запутанные переулки - то, что надо. Голуби уже всерьез обеспокоено переглядывались. Позади взвыла полицейская сирена. Взвыл и водитель. Вот тут уж голуби поняли, что выть пора и им. - Мы замешаны в преступных разборках! - выкрикнул Леон, - Кто из вас, я спрашиваю... Фургон заполнился курлыканьем, как кишечник газами. Голуби хлопали крыльями, орали, как резаные, притом мололи явную чепуху. Пончик все так же вжимался в стенку клетки. Как убежденный атеист, он не знал, кого сейчас вопрошать и кому молиться. Снаружи фургона царила примерно такая же атмосфера, но еще громче, потому птичьего гвалта никто не слышал. - Сверните к обочине! Остановитесь! - Задержите его! - Копы! Что, сука, происходит?! Угонщик же молчал, но очень громко думал. Он не любил трупы. Особенно недостаточно свежие, которые, после стольких стараний и рисков оказывались непригодными для исследований. Кроме того, они были совершенно равнодушны ко всему и откровенно скучны как пациенты. Но другие добровольцы для этого рода изысканий не годились. Поэтому, когда лопата натыкалась на скользкую деревянную крышку, он не чувствовал никакого предвкушения - как ребёнок, который заранее прознал, что подарит ему "Санта" на рождество. Цель не обещала оправдать средства. Зря он решился покинуть дом в такую ненастную ночь. Кладбищенские вороны наблюдали за процессом свысока и время от времени каркали, будто бы с издевкой. Ворон этот человек тоже не любил. Он слыхал, что эти птицы умеют запоминать людей в лицо. Разумеется, ворона не подаст на него в суд и вряд ли будет выступать свидетелем, но ощущать на себе взгляд дюжины круглых глаз все равно не слишком приятно. Уже почти светало, и непрошенный гость на кладбище понимал, что нужно поспешить довести работу до конца. Вдалеке залилась лаем собака. Какой-то гротескный роман ужасов, ей-богу. "Только бы сейчас не..." Ночь растворилась в белой вспышке, за которой почти незамедлительно последовал раскат грома. " - Вот вам пожалуйста..." - подумал человек, протирая ослепшие на долю секунды глаза. Но свет не исчезал. Прикрыв глаза рукой, мужчина, настороженный, прищурился и все же смог различить направленный на него фонарик. - Я извиняюсь, уважаемый, вы не подскажете, который час? - поинтересовался его обладатель. Он качнул рукой с фонариком, и гробокопатель смог разглядеть сонную ухмылку незнакомца, а главное - полицейскую униформу. "Найн-найн, герр полицейский! Йа вас не понимайт, герр полицейский! Ви извиняйт, йа немець, йа не знай..." или хотя бы "Йа турисц, йа приехат к свой любимый тьотья... Унд она умирайт, зо печаль..." - какие глупости лезут в голову. Хотя, как он на самом деле мог оправдаться перед представителем закона в такой ситуации? Он просто собирал косточки для любимого терьера. Он просто где-то на глубине шести футов потерял золотые часы. Он просто изучал состав почвы. В конце концов, у него тут свидание. - Неприятная погодка, Герберт Уэст? У вас язык к нёбу примёрз? Я бы предложил вам горячего кофе, но у меня с собой только эклеры. Это значит, что я вынужден предложить вам пройти со мной в отделение, где мои дружелюбные коллеги предложат вам тёплое местечко со спальной койкой. С глухим чмоком черенок брошенной лопаты погрузился в грязь. Не желая более терять ни секунды восхитительной свободы, расхититель гробов дал деру. Он был человеком крайне образованным. Но даже сквозь жирный слой окультуренности в эту минуту пробивались старые, ещё первобытные инстинкты. Телу не пришлось советоваться с мозгом, чтобы принять решение - нужно драпать. Полисмен остался на кладбище один и, вероятно, был озадачен. Разумеется, он не тратил бы время на шутливые беседы с подозрительным типом, если бы предвидел такой финт, достойный Джека Попрыгунчика: копатель, словно черт на пружинке, вылетел из ямы в два прыжка, пронесся по аллее и, войдя в нечеловечески крутой поворот, перемахнул через ограду. Блюститель порядка ошарашенно глядел ему вслед, а потом посмотрел вниз - на виднеющуюся среди комьев земли крышку гроба. Не говоря ни слова, офицер полиции перекрестился. Ребристые следы ботинок беглеца наполнялись дождевой водой. Полисмен присел, зачем-то заглянул в один из них. Выпрямившись, вздохнул и расчехлил рацию. Вскоре вой полицейской сирены исчез из общего гама. И голуби поняли, что справедливость если и восторжествует, то не сейчас. Раздался скрип тормозов, еще больше накалив атмосферу. - Сейчас он будет заметать следы! Столкнёт фургон в реку - заметался в истерике хилый, похожий на голубку, Лапочка. - Ты смотришь слишком жестокое кино, приятель. Мы же голуби, - утешал брата Пуфик. - Тихо! - вырвалось у Пончика. Он услышал шаги. Дверцы фургончика со скрипом открылись. Резко оборвался птичий галдёж - все уставились на их невольного похитителя. В первые секунды Пончик отметил некую аристократичность в силуэте их вора. Мужчина принадлежал к особой породе людей, на всю жизнь чем-то бесповоротно увлеченных, о чем свидетельствовал особый блеск в глазах. Резкие черты изможденного, нездорового цвета лица напомнили Пончику снимки военного времени в старых газетах, которыми устилали голубятню. Вот только искреннее выражение растерянности придавало преступнику несколько комический вид. Он, не мигая, таращился на птиц. Птицы отвечали тем же. Эта немая сцена продолжалась несколько секунд, пока человек не захлопнул дверцы. Все еще оцепеневшие голуби столпились в одном углу клетки и ждали, что же будет дальше. Долго терпеть им не пришлось - снова раздался скрип, и одна дверца приоткрылась, уже медленно и осторожно. Теперь через узкую щель все тот же человек рассматривал их внимательно и настороженно, будто хотел убедиться, что ему не привиделось. В конце концов, убедившись, что это не больная фантазия, он на миг задумался. Выражение лица его будто смягчилось, даже появилось подобие улыбки. - И послал тогда Ной голубя... Мягкий, ласкающий свет лампы освещал скромное убранство комнаты. Вернее даже было бы назвать это помещение не комнатой, а, скорее, подобием лаборатории. Вот только низкая лежанка в углу давала понять, что здесь не только работают, но и живут. Обитатель этого убежища сидел за широким деревянным столом, на котором возвышалась клетка с птицами. Прямо перед коллекцией запечатанных колб с густым неоднородным содержимым и справа от стопочки истертых картонных папок. Мужчина поочерёдно доставал из клетки каждого голубя, долго вертел птицу в руках, будто что-то ища, и, наконец, произносил заветное слово: - Так... ты Гиппократ, а ты какой-то... непонятный. Будешь Шрёдингером. Парацельс, Шталь, Берн, Фрейд, Милгрэм, Розенхам, Павлов... Последним он достал из клетки настороженного Пончика. Тот нервно оглянулся на переименованных собратьев. Его, очевидно, новый хозяин, усмехнулся. Очки на миг сверкнули под лампой. - А ты... Ты будешь Архимедом.