Взаимопроникновение эпоса и драмы.

Пьеса Валентина Петровича Катаева является автоинсценировкой одноимённой повести и была написана в 1945 г. Первая постановка её состоялась два года спустя. Катаев достаточно часто обращался к драматургии. Для большинства его пьес характерно соединение героической патетики, элементов психологизации и тонкого юмора. Путь этого писателя, как драматурга, в значительной мере отличался от манеры творчества других трагиков и комиков того времени. Это отличие, конечно, не следует преувеличивать. Не принимая концепций парадной, официальной литературы, что бы равноценно подвигу в эпоху культа личности И. В. Сталина, он в то же время использовал традиционные для драматургии тех лет приёмы. Несправедлив упрёк критики, укорявшей его в том, что в пьесе « Синий платочек» автору оказался совершенно чужд метод социалистического реализма. Даже если это и так, то в этом невозможно упрекать создателя подобного произведения. Свобода творчества предполагает использование различных методов и стилей. Не следует забывать, что социалистический реализм – далеко не единственный метод художественного творчества. И если автор избрал, к примеру, стилистику романтизма или классицизма, то глупо обвинять его в этом. Писатель имеет полное право не разделять господствующей идеологии тоталитарного государства. Каким бы ни был творческий метод писателя в этом конкретном случае, пьеса « Сын полка» заметно отличается от повести своим пафосом. Главный герой этого драматического произведения, усыновлённый артиллерийским полком сирота Ваня Солнцев – не жертва судьбы или обстоятельств. Он активно борется за свою жизнь м счастье и стремится внести свою лепту в дело освобождения Родины от немецко-фашистских захватчиков. История Вани Солнцева - это – история мальчика, готового положить на алтарь освобождения Отечества всё, вплоть до своей жизни. Кроме того, в пьесе затрагивается тема доверия и ответственности взрослых перед детьми. Ефрейторы Василий Биденко и Николай Горбунов – представители народа, подобные былинным богатырям, носители высокого, подлинного гуманизма, человеческой теплоты и участия. Эти в той или иной мере присущи и многим другим героям пьесы. Несмотря на суровую обстановку военного быта, духовное богатство, доброта и сострадание не покидают их. Такие люди бывают настойчивы и строги, даже суровы, выполняя служебные обязанности, но в часы досуга у них всегда находится для друзей и близких огромный запас любви, внимания, даже нежности. В образе бывшего крестьянина Горбунова особо подчёркнуты детали, указывающие на его связь с землёй. Фольклорные мотивы матери Сырой Земли пронизывают всё произведение, но наиболее сильно это хтоническое начало воплощается и у Биденко, когда-то работавшего донецким шахтёром, в его характеристике. Последняя черта – работа в земных недрах – ещё больше мифологизирует образ этого действующего лица. Именно благодаря им у Вани постепенно восстанавливается утраченное доверие к людям. Симпатия автора пребывает на стороне этих двух персонажей. Забота о юном Ване делает их более чуткими, не даёт забыть о подлинной человеческой сути даже в самой гуще сражения, среди врагов. Однако первоначально, жалея и уважая Ваню, они вместе с тем переоценивают его способности и, пользуясь его собственным желанием, используют его для выполнения порученного им задания. Именно так это показывается в пьесе. В отличие от повести, Ваня чертит план местности на страницах букваря не по собственной инициативе, а выполняя задание разведчиков. Отсюда понятны отчаяние и упрёки Вани в адрес ефрейторов. Некая, казалось бы беспричинная, злоба вдруг вспыхивает у него. Ваня зол не только на допрашивавших его немцев, но в какой-то степени и на Горбунова и Биденко. Он близок к тому, что бы считать себя преданным ими. Хотя в их действиях нет ничего, хотя бы отдалённо напоминающего предательство, Солнцев воспринимает всё именно так. Главная вина разведчиков перед Ваней – в том, что они доверили ему такое трудное, на грани его возможностей задание, подвергли его жизнь огромному неоправданному риску. Поэтому им немного стыдно перед ним, и упоминание о том, что Ваня скоро получит новую нарядную форму, звучит, как попытка откупиться. Ваня « с детства хлебнул» горя и унижения, всей грязи войны, но он изо всех сил стремится вернуть утраченную мирную радость, внося по мере сил свой вклад в общее дело великой победы. Общий фон пьесы – героико-мифологический. Как и повесть, она насыщена эпическими деталями, правда, их меньше по причине специфики драматического рода литературы. Возвращаясь к эпизоду в немецком блиндаже, можно отметить его связь с представлениями об инициации, распространёнными в устном народном творчестве. Ваня – не бездейственная жертва, не просто пастушок, но уже маленький борец за свободу родной страны. Он проходит страшное испытание и становится иным, повзрослевшим. Издавна инициация связывалась с мотивом смерти и воскресения. Человеку предстояло умереть как ребёнку и родиться заново как взрослому. И в повести и в пьесе в этом эпизоде присутствуют элементы загробного мира. Через которые раскрывается тема смерти и возрождения. Особенно это заметно в повести, где мифологические детали создают особый фон, придающий всему происходящему некий мистический характер. Немецкий офицер изображается мужчиной « в тесном френче с просторным отложным воротником чёрного бархата, обшитым серебряным басоном, что придавало ему погребальный вид». На Ваню всё это производит « гнетущее впечатление чего-то зловещего, неумолимого». Персонажи, которых Ваня встречает в блиндаже, – живые мертвецы, уже самим ходом истории обречённые на гибель. Как бы хитры и сильны они ни были, их ждёт неумолимое поражение. Они находятся на грани отчаяния, и это вызывает страх. Они страшны, как бывает страшен издыхающий, истекающий кровью, но всё-таки ещё могучий дикий зверь. Бессильная звериная злоба – вот что открывается перед Ваней. Допрашивающий Ваню офицер несколько раз произносит слово « антимония». « Антимоний» – это, как известно сурьма, ядовитое вещество. И вновь демонстрируется связь с образами и атрибутами смерти. Наконец, лиловый, испачканный химическим карандашом язык Вани – ещё одно напоминание о смерти. Ване насильно раскрывают рот, и хотя о насильственном кормлении речи не идёт, само это действие – ещё одна параллель с фольклором. Мёртвые в устном народном творчестве, например в русских сказках, часто либо пытаются съесть героя, либо накормить его своей пищей. Пища мёртвых совершенно непригодна для живых, употребление её – типичный сказочный мотив. После этой мучительной процедуры Эльза Мюллер, переводчица, участвовавшая в допросе, « брезгливо вытерла свои толстые красные пальцы». Известно, что в фольклорных произведениях запах живых и сами они столь же неприятны для мёртвых, как запах разлагающейся плоти и всё, что связано с трупом, – для живых. В пьесе этих мифологических и фольклорных реминисценций значительно меньше, они не столь явны. На первом месте в драме Катаева поставлено героическое начало, связанное в первую очередь с волевой активностью главного героя. Он теперь не пассивный участник событий, вызывающий прежде всего жалость у окружающих, не раб своей судьбы, но полный личного достоинства маленький человек. Власть обстоятельств над ним не безгранична. Ваня в пьесе не предстаёт, как в повести, жертвой несчастного случая, зажатой в страшные тиски войны. Вся судьба Вани в повести символически передана через описание изображений в его букваре. Будто он сам, а не только нарисованная им схема, оказался « между чёрной картинкой, изображавшей топор, воткнутый в бревно, и красивой прописью в сетке косых линеек: « Рабы не мы. Мы не рабы»». В пьесе этот мрачный колорит отступает на второй план. Так же сокращены многочисленные упоминания « бога войны» и « царицы полей», придававшие повествованию фантастическую, полумистическую окраску. Характерно, что в автоинсценировке писатель старательно избегает слова « лес». В первых двух картинах оно почти везде заменено словом « место». И это не случайно. Ведь лес традиционно связан с мифологическими представлениями и имеет связь с древними обрядовыми формами народной культуры. Стремясь сделать пьесу менее мифологической, Катаев исключает из речи персонажей частые упоминания объектов и явлений такого рода. Он этого пьеса становится более реалистической. Кроме того, автором сделан ряд ономастических замен. Имена некоторых персонажей заменены на более выразительные, одновременно с этим вносятся некоторые изменения в изображение характеров героев. Вознесенский становится в пьесе Воскресенским, что ещё более подчёркивает идею нравственного возрождения и преображения. Погибший сын капитана Енакиева в повести назван Костей, в пьесе же он получает имя Витя. Очевидно стремление автора усилить героическое настроение пьесы, сделать её более оптимистической. Имя Костя вызывает ненужные ассоциации со словом « кость», в то время как Витя, Виктор – это « победитель». Этим создаётся утверждение веры в неминуемую победу советского народа. Хотя гибель беззащитного ребёнка ничем нельзя оправдать, она вовсе не напрасна, как не напрасна и смерть его отца, Дмитрия Петровича. Каждая отданная жизнь – ещё один шаг к великой победе. Енакиев вызывает удар на себя, жертвует собой сознательно во имя жизни и свободы своей страны и всех её жителей, и в том числе во имя своего приёмного сына Вани. Финал пьесы решён совершенно в духе апофеозов школьной драмы XVII – XVIII веков. Весь многовековой опыт русской армии становится доступен Ване, герои прошлого будто готовы заключить его в свои объятья. И он – их достойный наследник. Это награда за все его страдания и лишения. Он поднимается по лестнице, окружённый сиянием многовековой русской воинской славы. Этот апофеоз перекликается с ритуалом похорон Енакиева в повести и является эпилогом, подытоживающим основную героическую идею произведения.