Альтернативы

Гарри увидел шевеление тонких губ, вспышку зеленого пламени – и все исчезло. * * * Я лежал ничком, прислушиваясь к тишине. Вокруг никого не было. Я чувствовал, что полностью обнажен. Я? А кто я? Не помню. Надо открыть глаза. Вокруг клубился светлый туман, поверхность подо мной была … никакая, ни теплая, ни холодная. Стояла тишина, аж в ушах звенело. Нет, это не в ушах. Слышен какой-то не то плач, не то скулеж. Я оглядываюсь. Вижу ряд кресел. «Как на вокзале» - приходит мысль. И точно, сверху из туманной дымки вырисовывается стеклянный купол. «Это вокзал Кингс-Кросс. Какой он чистый» - приходит вторая мысль. Я на вокзале голый? Как неудобно… Рядом со мной появляется одежда: штаны, рубашка, кроссовки. Все чистое и мягкое. Я немедленно одеваюсь. Кто же это так скулит? Кругом никого нет. Наконец, я увидел ЭТО. Под первым креслом лежало существо. Нет, это не существо, это ребёнок, но какой-то больной. Кожа покрасневшая, как будто обожжённая. Чувствовалось, что плакать у него уже не было сил. Он еле слышно скулил и смотрел на меня. Мне было и жалко и противно. Он был похож умирающее животное, которое переехал автомобиль. Я долго стоял над ним, потом, пересилив отвращение, протянул к нему руку. Он перестал скулить и замер, с надеждой глядя на меня. - Ты не можешь ему помочь, - раздался голос, показавшийся мне знакомым. Я резко обернулся. Ко мне приближалась высокая фигура в развевающихся темно-синих одеждах. Это… Это Альбус Дамблдор, директор школы, в которой я учился. Он крепко обнял меня. - Ты очень смелый, Гарри, - твердил он мне. Гарри? Гарри Поттер. Я, наконец, вспомнил свои имя и фамилию. Не может быть… Это не моё имя. - Пойдем, Гарри, - Дамбдор взял меня за руку и повёл к последним креслам, подальше от несчастного ребёнка. Я всё время оглядывался на него, но меня буквально тащили силой. Мы уселись в кресла. Директор смотрел на меня половинками очков и сиял своей улыбкой. - Но вы же умерли, - удивился я. - Вне всякого сомнения, - деловито подтвердил Дамблдор. - Значит, я тоже умер? - В общем и целом, мой мальчик, мне кажется, что нет, - он сияет своей улыбкой. Почему-то, она кажется мне неприятной. Внезапно, я что-то вспомнил. Змееподобный урод, палочка, Авада Кедавра, вспышка зеленого света. - Меня убили! Он убил меня. А я даже не защищался. У меня даже палочки в руках не было. - Да, Гарри, ты хотел, чтобы он тебя убил. Вот это-то всё и изменило, - он сияет, как медный котелок, счастливый и довольный, как кот, наевшийся сметаны. Какой бред! Я никогда не хотел, чтобы меня убили. И я дался себя убить? Не защищаясь? У Гарри Поттера нет человека, ради которого он согласится пожертвовать своей жизнью. У меня в голове какая-то каша, но я делаю вид, что мне всё понятно. - Я дал ему убить себя, - я начинаю фразу, надеясь, что Дамби её продолжит. - Да! И он убил ту часть своей души, которая была в тебе. Теперь ты свободен, мой мальчик! – радуется он. - Значит, этот ребёнок там… - Да, это его часть души. Не смотри на него, ему ничем не поможешь, - он брезгливо морщится и продолжает. – Ты был седьмым хоркруксом, Гарри, который Волдеморт создал невольно. Он сделал свою душу такой хрупкой, что она разбилась вдребезги. Волдеморт! Воспоминания вспыхивают у меня в голове, обжигая и причиняя боль. Я вспомнил уродского гомункула, которого сотворил двоечник и неумеха Петтигрю. Мне всё стало ясно. Гарри Поттер – так зовут тело, в котором я нахожусь. А душа Гарри вон плачет под креслом. У меня остались только наши совместные воспоминания. А как вы хотели? Три четверти души взрослого волшебника перемещены в тело ребенка с его неразвитой детской душой. Я начал сознавать себя, когда телу было восемь лет. И с удивлением понял, что у меня есть сосед – непредсказуемая, импульсивная, дерзкая душа ребенка, не видевшего ни родительской любви, ни просто заботы от взрослого человека. То-то он кинулся в объятия интригана Дамблдора, полностью доверяя человеку, для которого стал просто орудием. Я старался не высовываться, предоставляя действовать этому ненормальному ребенку, и просто наблюдая. Только иногда я брал контроль над телом, но у меня возникали дикие головные боли. Но душа Гарри не развилась до полноценной, потому что место было занято душой взрослого мага. Мальчишка был способен только действовать, задумываться над последствиями своих поступков он был не способен. Что этот старый маразматик твердит про хоркруксы? Нет никаких хоркруксов. Я не разбивал свою душу на семь частей, она случайно разбилась на две неравноценных части, когда я решил отомстить аврору Джеймсу Поттеру за гибель моей тогдашней любовницы Милены. И не стал бы я убивать женщину и младенца, эта дура Лили сама начала швырять в меня Сектумсемпрами, вместо того, чтобы аппарировать с ребенком. А «хоркруксы» – это просто мощные магические артефакты, накопители магической силы, помогающие волшебнику при энергоемких заклинаниях. Моё изобретение, кстати. Что он там талдычит про привязанность, верность и любовь? Отомстить за свою любовь – святое дело. А привязанность? Моя Нагайна! Единственное живое существо, которое не предаст меня. Она ещё и разумна. Теперь этот старпер рассказывает мне про свою больную сестренку Ариану, кается, что виноват в её смерти. Мне всё это не интересно, но я делаю вид, что слушаю, и даже задаю вопросы. Мерлин! Какой он болтливый! А вот про Дары Смерти – это интересно. Я запоминаю всё, что он говорит. Значит, бузинная палочка у безносого урода, камень воскрешения остался где-то возле моего тела, мантия-невидимка тоже у меня на теле. Мы долго сидим в молчании. Я делаю вид, что потрясен рассказом старого интригана. Ребёнок под креслом перестал скулить, наверное умер. Хотя мы здесь и так мёртвые. - А теперь я должен вернуться? – спрашиваю я - Как хочешь. - У меня есть выбор? - Конечно, - улыбается он. – Мы ведь на вокзале. Решишь не возвращаться, значит, сумеешь сесть в какой-нибудь поезд. У меня возникает сильнейшее искушение не возвращаться. Пусть волшебниками правит этот змееподобный ужас. Дамби встаёт. Пора прощаться. - Скажите, это всё правда или это происходит у меня в голове? – задаю я на редкость идиотский вопрос в духе Гарри Поттера. Дамблдор улыбается своей сияющей фальшивой улыбкой. Его фигуру окутывает туман. - Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что оно не должно быть правдой? Я некоторое время сижу в одиночестве, слушая возобновившийся скулёж души, с которой я так долго делил это тело. Потом мысленно требую: «Пеленку и одеяло сюда. И бутылочку теплого молока». Как ни странно, всё мгновенно появляется. Неумело пеленаю ребенка, закутываю его в одеяло. Я не могу просто бросить часть своей души, как предлагает бессердечный пресветлый маг. За долгие годы я сроднился с ней. Я сижу в кресле с ребенком на руках, придерживая бутылочку. Бедняга чмокает, закрыв глаза. Я вдруг вспоминаю, как на порог нашего приюта несколько раз подбрасывали младенцев. И наша старенькая воспитательница миссис Пибоди кормила их из бутылочки молоком от нашей приютской козы. Потом младенцев куда-то увозили. Здесь так хорошо. Может и правда остаться здесь? Без части души, принадлежащей Гарри Поттеру, который вечно искал приключений на свою задницу, я чувствую себя спокойным и уверенным. У меня в голове начинает составляться план действий, и я понимаю, что здесь не останусь. Просто немного посижу, подумаю. Младенец выдул всю бутылочку и дрыхнет, сжимая и разжимая кулачки. Забавное существо, правда, довольно страшное. Итак, во-первых, спасти Нагайну. А то этот придурок Невилл и впрямь умудрится убить её. Во-вторых, сразиться с этим безносым чудовищем. Был бы жив Хвост, своими руками превратил бы его во флоббер-червя и отдал Снейпу. Надо же, какого сумасшедшего урода слепил, неуч. И я сейчас понимаю, где он допустил ошибку в заклинании. Самое страшное, что Волдеморт действительно ненормален, у него огрызок моей души, то есть душа у него неполноценная. Вот она и мечется, совершая дикие поступки. В-третьих, после моей победы, то есть после победы Гарри Поттера, надо вывести из-под удара Малфоев. Ведь после моей победы сразу начнется охота на Упивающихся. А мой скользкий друг Люциус поможет и советами и связями, когда я буду бороться на выборах Министра Магии. В-четвёртых, предатель Снейп. Наш двойной шпион. Если помер, воскрешу. Если жив и покалечен, вылечу. Придумаю унизительное наказание. А вот, пусть его арестуют авроры, пусть посидит в Аврорате под следствием. А я, благородный Гарри Поттер, заступлюсь за него. Талантливыми зельеварами так просто не разбрасываются. Да, и главное. Не забывать, что меня зовут Гарри Поттер, а не Томас Марволо Реддл. Издали слышится гудок поезда. Рельсы начинают дрожать. Я должен решиться, куда мне идти. Я встаю, покрепче прижимаю к себе младенца и поворачиваюсь спиной к подошедшему поезду. Закрываю глаза. * * * Я лежу ничком на мокрой земле, одна рука у меня неестественно вывернута, в ней я крепко сжимаю снитч с оживляющим камнем, рот открыт. Другой рукой я крепко прижимаю к себе сверток с ребенком, прикрывая его мантией. Всё тело болит. Я стараюсь не шевелиться, притворяясь мёртвым, ожидая дальнейшего развития событий. Какая-то суета возле Волдеморта. Никак он загнулся? Нет, жив. Беллатрикс счастлива. - Ты, - услышал я. – Осмотри его. Доложи мне, мёртв он или нет. Моего лица касаются мягкие, душистые руки. Длинные белокурые волосы щекочут лицо. - Драко жив? – шепчет женщина. – Он в замке? Это Нарцисса Малфой. Внезапно, из под моей руки, прикрывающей младенца, выплывает какой-то золотистый шар и втягивается в живот Нарциссы. Теперь я не чувствую ребенка, он исчез. Кажется, у Драко будет братик. Традиция Малфоев иметь одного ребенка нарушится. - Да, - выдыхаю я и добавляю. – Нарцисса, берегите себя. - Он мёртв, - громко объявила Нарцисса. Теперь всеобщее ликование. Я устал лежать неподвижно. Ну, конечно, теперь этот урод начинает насылать на меня Круциатосы. Меня подбрасывает вверх, потом я падаю на землю. И ещё раз. И ещё. Так, теперь они приказывают рыдающему Хагриду нести меня. Его слезы капают мне прямо в нос. Да прекрати реветь, идиот. Вроде, пришли к замку. Волдеморт говорит пафосную речь. Вот только слушать некому. А вот, появились сторонники Поттера. - Нет!!! – орёт МакКошка, услышав, что Гарри Поттер мёртв. Этот урод выпустил мою Нагайну из защитной сферы, держит её на плечах и гладит. Теперь придурок Невилл кидает каким-то заклятьем в Волдеморта. Конечно, его сразу разоружают. Краем уха я слушаю их разговор. Невиллу предлагают перейти на сторону Упивающихся. Он отказывается. Волдеморт призывает к себе распределяющую шляпу, напяливает её на голову Лонгботтома. - В Хогвартсе больше не будет распределения, - объявляет он. – Факультеты отменяются. Эмблема, герб и цвета моего благородного предка Слизерина отныне обязательны для всех. Хорошая мысль. Когда я приду к власти, точно отменю все факультеты. И школьные мантии зеленого цвета хорошо будут смотреться. Так, не расслабляться… Шляпа горит на голове Невилла. Волдеморт приказывает моей змее расправиться с Лонгботтомом. Внезапно Невилл освобождается от связывающего заклятия, скидывает шляпу и достаёт гриффиндорский меч. Вот оно! Пора мне ожить. Этот придурок размахивается, и я мгновенно окружаю Нагайну защитной сферой-невидимкой и заклинанием поднимаю её над своей головой. Смотрите, как этот гриффиндорский идиот крутит головой, ища исчезнувшую змею. - Невилл, я её уничтожил, - ору я ему. Сферу со змеёй я прячу под лестницей. Нагайна недовольна, что её опять заперли в «клетку». - Потерпи, девочка, - шепчу я. – Всё будет хорошо. * * * Битва… Упивающиеся, защитники Хогвартса, Грохх и Клювокрыл, кентавры… Все смешались в кучу. Я под мантией-невидимкой проталкиваюсь через толпу. А Волдеморт молодец. Он бьется сразу с МакКошкой, Слизнортом и Кингсли и отдаёт приказания Упивающимся. Теперь и эльфы ввязались в битву. О, рубят топорами ноги сторонников Темного лорда, садисты. Молли убивает Беллатрикс, Долохов падает от руки Флитвика. Жалко! Лучшие мои люди гибнут. Надо заканчивать битву. Я сбрасываю мантию-невидимку и отделяю щитовым заклятием нас с Темным лордом от остальных. Ну, что, сразимся один на один?. Мы двигаемся по кругу, испепеляя друг друга взглядом. Я веду дурацкий разговор в стиле Гарри Поттера. - Ни один из нас не может жить, пока жив другой, - пафосно говорю я. Я ещё много чего говорю, забалтывая своего противника. И про Снейпа, и про истинного владельца палочки Драко Малфоя, и про любовь, которая спасла меня, и про гибель Дамблдора, обговоренную со Снейпом. В общем, несу всякую чушь, которая жутко раздражает и Волдеморта и меня самого. И на которую он зачем-то отвечает. Шарахнул бы меня каким-нибудь Левикорпусом. - Я – настоящий хозяин бузинной палочки, - ору я. – Экспелиармус! - Авада Кедавра! - он не успевает. Палочка поднимается высоко вверх и падает мне в руки. Я вижу, что Авада летит в него, а не в меня. Палочка у меня в руках. - Все его знания, вся его сила, его душа пусть перейдут мне! - шепотом командую я. Золотистое сияние разливается по залу. Я чувствую, как огромная магическая сила вливается в меня. Том, ведь ты владел беспалочковой магией, далась тебе эта палочка всевластья. Ну, теперь и я владею и беспалочковой магией, и умением летать, и много, чем ещё. Я убираю щит, разделяющий зал, и толпа кидается ко мне. Зал взорвался шумом и криками. Сотни радостных людей тянулись ко мне, чтобы потрогать, прикоснуться, обнять… Меня рвут на части. Без меня не могут обойтись ни празднования, ни горе по погибшим, ни радость, ни траур. Я страшно устал, но должен был выслушивать новости, что по всей стране люди, пораженные Империусом, приходят в себя, кто из Упиванцев арестован, а кому удалось скрыться. Мордред, как тяжело притворяться! Ведь мы проиграли, а я должен изображать радость и гордость. Ну, как же! Светлые силы победили! Вся власть грязнокровкам и нищебродам! Уизеллов в правительство! Тьфу! Наконец, совершенно измученный я присел рядом с Полумной Лавгуд. - Бедный Том! На твоём бы месте я мечтала о тишине и покое, - говорит она. У меня в голове зажигается красная лампочка. - Как ты меня назвала? – по возможности спокойно спрашиваю я. - Ой, как странно, - она улыбается своей дебильной улыбкой. – Мне почему-то хочется называть тебя Томом. А раньше тебе шло имя Гарри, а теперь нет… Приехали! Ох, и непростая девочка эта Полумна. - Это на тебя мозгошмыги напали, - объясняю ей. – Их тут полно после битвы. - Да, наверно, - легко соглашается она. С ней надо будет что-то делать. Ещё одна проблема в моем списке. Ладно, надо идти освободить Нагайну и накормить её. Пусть пока в Визжащей хижине поживёт. Я накидываю мантию-невидимку, выпускаю Нагайну из защитной сферы, и мы идем к Визжащей хижине. Наш двойной шпион до сих пор валяется на полу в подсыхающей луже крови. - Можно съесть? – спрашивает моя змея. - Подожди, - отвечаю ей, нагибаюсь над зельеваром и подношу руку к его носу. Он дышит! И пульс, слабый, почти нитевидный, но есть. - Вот видишь, сразу не убила, теперь не съешь, - в шутку укоряю я змею. Она с готовностью соглашается исправить свою ошибку, но я не разрешаю. Заклинанием я призываю ей из Запретного леса несколько кроликов. Она довольна. Я накладываю руки на шею зельевара и сосредотачиваюсь. Раны затягиваются. Крови он потерял много, поэтому до сих пор без сознания. Я снимаю мантию-невидимку и Мобилокорпусом тащу Снейпа в лазарет. В лазарете творится что-то страшное. Стоны, крики, мадам Помфри и несколько девочек мечутся между ранеными. Я с удивлением вижу Драко, который заклинаниями заживляет рану кентавру. Потом вспоминаю, что Снейп говорил Волдеморту, то есть мне, что Драко не может никого убить, потому что у него дар целителя. - Драко, займись своим крестным, - зову я его. Ну, вроде программа-минимум выполнена. Я возвращаюсь в Большой зал. Там уже пир горой. Эльфы накрыли столы, куча снеди, огневиски течёт рекой. Они видят меня. Какой восторг! - Гарри! Иди к нам, - орёт этот нищеброд Рон. Он сидит в обнимку с этой грязнокровкой Грейнджер. Внутренне поморщившись, сажусь рядом. Эта дура Джинни пытается меня поцеловать, я уворачиваюсь, мне противно. - Я устал, Джинни. Она что-то понимает, на глазах наворачиваются слёзы, она, молча, садится рядом. МакГонагалл встаёт и поднимает свой бокал. - Я не буду много говорить, - заявляет она. – Я скажу только – Тёмный лорд умер! - Да здравствует Тёмный лорд! – добавляю я про себя и залпом выпиваю свой бокал. * * * Люциус Малфой с удивлением смотрел на свою Черную метку. Побледневшая сразу после гибели Волдеморта, сейчас она опять стала четкой. По всей стране скрывающиеся Упиванцы, кто со страхом, но большинство с надеждой рассматривали вновь возникшую яркую метку у себя на руке.