Две банки фасоли

На ум ничего путного не приходило, поэтому он мерил комнату шагами. Пол (который здесь никогда не мыли), состоящий из старых досок, противно скрипел. Как и все внутренности Графа Олафа. Что мне делать с Бодлерами? Почему на душе нет покоя? Зачем мне ехать в Огайо, если нет полной уверенности, что труппу там примут? Его мысли прервались завыванием ветра, который нарушил ход нелогичных мыслей Графа Олафа. Холодный, сильный ветер никогда не покидал своего дома, где временно проживали Бодлеры. Даже летом Бодлерам приходилось кутаться в пуховые (кое-где проетые молью) одеяла. Но с их приездом Олаф не мог не заметить, что в доме наступило «время смутной чистоты и условного порядка». Такой термин, конечно же, придумал Клаус. Ведь в любой момент под ковром мог оказаться огрызок яблока, а в комнате, которую недавно убирали, внезапно возникал беспорядок. Когда Граф вспоминал мальчика, лицо не искажала гримаса презрения или ненависти. Теперь всех Бодлеров он воспринимал, как полноценных членов семьи. Странно, не правда ли? Теперь библиотеку можно назвать библиотекой, хотя раньше это было место для свалки грязного тряпья, неиспользованных декораций и прочего барахла. Благодаря Солнышку дом стал чище. Иногда Олаф прятался под лестницей и с улыбкой (да, именно с милой улыбкой, а не с иронией) наблюдал, как младшая Бодлер сковыривает грязь с паркета своими зубками. А Вайолет… О, Вайолет! Когда он увидел ее впервые, то чуть не умер от смеха. Синяки под глазами, осунувшееся лицо, девочка представляла собой ходячий скелет, у которого на уме были одни шестеренки и гениальный идеи. Он ее часто высмеивал, сравнивал с Эсме. А потом на их кухне появилась новая плита, работающая с помощью специального газа, уникальная микроволновка с шестьюдесятью функциями и много всего полезного. Благодаря сиротам дом изменился в лучшую сторону. Да и сам Олаф сильно изменился. Но ирония, сарказм, небрежность во всем, увы, остались с ним навсегда. Теперь огромное состояние Бодлеровских сирот волновало его меньше всего. Сначала Графа смутил тот факт, что раз для него стараются, совершают добро, то и он должен ответить взаимностью. Прежнего Олафа это жутко злило – его гордость была задета, а мозг просто отказывался воспринимать это. Он часто срывался на несчастных (а еще уставших, бедных, измученных, страдающих, скучающих по своим родителям) детях. Потом чувство гнева пропало, вместо него пришло новое, необъяснимое чувство, которое Графу никогда не было присуще. Однажды он зашел на кухню, когда Бодлеры в очередной раз готовили ужин для труппы. Солнышко зарычала, Клаус отвернулся, а Вайолет нахмурилась, ожидая самого худшего. Тогда – то он и понял, что нужно все кардинально менять. И как можно скорее. Для детей это являлось настоящим шоком. Их злейший враг, преступник, мерзкий тип хочет наладить отношения, которые уже безуспешно испорчены? Через месяц они постепенно начали находить общий язык. Вайолет казалось это безумным, Клаус по несколько раз в день перечитывал статью про Стокгольмский синдром, а Солнышко перестала говорить непонятными фразами от пережитого. И лишь изредка она комментировала поведение опекуна, используя "шифр младенца", вызывая улыбки у брата и сестры. Порыв ветра с неистовой силой ударил в окно. Оно предательски задрожало и разбилось. Близился ураган. Граф посмотрел на осколки, лежащие в пыльных ошметках. Солнце отражалось в стеклышках, и тонкие лучики света уперлись в потолок. Через полгода они уже вместе завтракали. Хотя Вайолет жутко раздражало, что Олаф постоянно чавкает, Клаус был не в восторге от запаха, исходящего от немытого тела Графа, а младшая Бодлер кидалась кашей. Причем, во всех.Так прошел еще один месяц. Потом к нему в комнату зашла Вайолет. Вспоминая этот день, Олаф начинает краснеть. Три часа ночи.Он сидел за столом, писал новый сценарий,громко насвистывая веселенький мотивчик, как внезапно в дверь постучали. Старшая Бодлер резко открыла дверь и тихо, но уверенно спросила: «Можно, Граф Олаф?» Он выронил от неожиданности китайскую перьевую ручку, и та, упав на пол, сломалась. Медленно растекалась чернильная лужица. -Вот дерьмо. – Граф встал и, взяв грязную тряпку, начал протирать пятно. Но он только усугубил ситуацию, так как чернила прочно впитались в дерево. В разбитое окно залетели пожелтевшие листья. Кружась, они упали на осколки, поднимая очередное облачко пыли. Она с ним поговорила. Серьезно поговорила. После этого Олаф начал следить за собой (чудеса), зарабатывать деньги (небольшие, но тоже неплохо) и…заботиться (Вайолет, наверное, волшебница). Графу такие перемены не понравились. А потом он привык. В конце концов, ко всему привыкаешь. Он начал изучать хлам, который никто уже не разбирал двадцать лет. Вот пожелтевшая газета, где на главной странице фотография труппы. Самая первая, самая любимая труппа. А вот рулон из картона, где внутри приклеены журнальные вырезки, написанные про их первые выступления. Когда-то это висело в душной гримерной, где до сих пор(Граф мог поспорить на бутылочку хорошего вина, что там все по-прежнему) остался приятный запах пудры. Когда его рука нащупала жестяную коробочку, сердце пронзила боль. Здесь он хранил вырезки криминальной хроники. Ловким движением открыв замок, пальцы нащупали мягкую бумагу. Граф Олаф принюхался и почувствовал едва уловимый запах типографской краски. Жестяная коробка полетела в синий мешок для мусора. Надо поскорей избавиться от воспоминаний. Через год их с натяжкой можно было назвать образцовой семьей. Во-первых, у всех были разные вкусы и характеры. Если у детей они более-менее совпадали, то с Олафом дела обстояли туго. Если сироты любили спать ночью, то Граф пел очередную партию главного героя из новой пьесы именно в два часа ночи. А когда к нему заходила Вайолет (он умудрялся услышать ее шаги еще до того, как она без спроса резко открывала дверь), он ложился на диван и невинно моргал глазами, приговаривая: «Что-то случилось? Что-то произошло? А я тут лежу, отдыхаю» А утром на сковородке скворчала яичница, шипел бекон, а в турке громко булькал кофе. Это сильно раздражало тонкий музыкальный слух Олафа. Во-вторых, они редко, но метко ссорились. Так, по мелочи. Например, Олаф любил пошутить. В его понимании шутить – это когда маленькую девочку раскрашивают с ног до головы гримом, и пускает поздней ночью в комнату брата и сестры. А что такого, ведь это Хэллоуин?! А вот еще пример. Иногда Олаф заходит в свою обновленную библиотеку, дабы прочувствовать «непередаваемую атмосферу старины» и почувствовать себя «аристократом, волею судьбы попавшего в дом, где его никто не любит». Там он все время застает Клауса. Как же Олафа бесило то, как морщится мальчик во время чтения. -Эй, а тебе не говорили, что поправлять очки каждую минуту...? Не смотри на меня так. Клаус, опусти тот огромный фолиант. Я буду молчать.Не хочу, чтобы эта книжечка внезапно упала мне на голову. Крыша заметно прохудилась. Если не начать действовать сейчас, то зиму они просто не переживут. Мысли путаются в голове. Олаф тоже хочет что-то сделать, но не знает как. Граф проводит рукой по затемневшей оконной раме, и на пальце остается грязный след. Бодлеры сидят в гостиной, находясь в раздумьях – что же случилось с их опекуном, почему он так притих? -Может, он спит? – предполагает Клаус. -Может, ему плохо? – спрашивает Вайолет. -Агрю пфум? - говорит Солнышко, и это, вероятно, означает «Не сбежал ли он?» Но вот слышны спешные шаги по лестнице, и все облегченно вздыхают. -Детки мои, - он хитро улыбается, - мы отправляемся за покупками. Прямо сейчас, все вместе. Нам нужна новая крыша, новый пол, две банки фасоли и инструменты. -Но мы не можем купить пол! Можно купить только доски, а с помощью молотка и гвоздей сделать пол! – возмущается Вайолет. Граф старается не показывать раздражение. «Перестань, ты же виновен перед ними. Попытайся быть хорошим парнем» -Спасибо, мисс Маленькая Умняшка, разберемся на месте. Клаус сдержанно улыбается. Солнышко уже предвкушает, как много предметов ей предстоит покусать в магазине. Только Вайолет задумчиво молчит. Да, в нем все изменилось в лучшую сторону. Дети надеются, что это навсегда. Привязанность к врагу не такой уж тяжкий грех. Кто еще будет им помогать? Кому они нужны? Во всяком случае, есть крыша над головой. Немного прохудившаяся, но ничего страшного. -Только не гоните так сильно машину, как в прошлый раз, ладно? – Вайолет надеется, что на нее сейчас не наорут. -Договорились. А ты сделаешь список покупок? Старшая из Бодлеров уже сидит на кухне и аккуратным почерком выводит на листке «Две банки фасоли».