Всё будет так, как должно быть, даже если будет наоборот...
Было трудно понять, когда до этого серого города наконец-то добралось морозное дыхание Зимы: дома были всё такими же неприглядными и угнетающе громадными, люди всё так же стремились слепыми потоками в устья грязного метро, а небо... По привычке, его не было видно. Но Джону было всё равно, в общем-то, как обычно. В голове уже даже не возникало сомнений, что этот город был создан именно для него - здесь он родился, повзрослел, разочаровался, теперь же осталось только постареть и отдать должное тому, кто всё это затеял. Более того, этого дня парень ждал, наверное, как ничто другое в своей жизни. На самом деле, он не отрицал, что, возможно, живёт как-то неправильно. Но особо к этому и не прислушивался. Ведь как можно понять на чьей стороне правда? Может, он прав, а может, дела обстоят совершенно по-другому. Однако, у Джона до сих пор был чай. И пока они есть друг у друга, парню было всё абсолютно ровно - что "залет" его младшей сестры, что, скорее всего, неизлечимая болезнь отца. Он в любом случае бессилен перед ней. Пред ней он пасовал всегда и везде, тайно ненавидя. Но Джон и подчинялся ей. Беспрекословно. Всегда. Везде.***
- Черт, холодно... - после этого слабого недовольного возгласа как-то болезненно и чересчур громко заскрипела рама небольшой форточки. От этого звука парень немного скривился, но всё же сумел плотно, насколько это вообще было возможно, закрыть оконце, предварительно выкинув наполовину выкуренную сигарету, даже не позаботившись о том, чтобы её затушить. Зима, всё-таки. Хотя, решив удостовериться в отсутствии внезапной катастрофы, Джон настежь открыл окно и высунулся туда наполовину. Просто предосторожность - не больше. Кури, да о ближнем заботься своем, как говорил мой дедок. - В яблочко, - закрывал он окно уже с довольной ухмылкой и легким облегчением. Огромные контейнеры с мусором, которые стояли прямо под окнами его квартиры, ведь, да, жил он далеко не в лучшем районе, на окраине Бостона, если быть предельно точным, по счастливой "случайности", во что парень, конечно же, не верил, сегодня были разгружены парочкой черных ребят из соседнего района, и сквозь толстые линзы своих очков Джон отчетливо мог увидеть на дне одного из пустых контейнеров свой окурок, припорошенный легким слоем снега. Что ж, никакой опасности не наклевывается. По крайней мере, не сегодня. Немногим позже юноша уже сидел в своем пропитанным стариной кресле, с головой укутавшись в плед, и его глаза были сфокусированы исключительно на тексте, а губы слегка подрагивали, повторяя за героями каждую их реплику, хоть по правилам этикета или чего-то подобного ему бы стоило придать словам говорящего на том конце провода немного больше значения: на тот же момент, как и и всегда, в общем-то, они значили для него ровным счетом ничего. - ...Знаешь, мама не хочет возиться со всем этим дерьмом, и она просто поглощена бесполезной заботой об отце, и я понимаю, конечно понимаю, ведь он совсем уже сбрендил, меня вот, к примеру, недавно своей тетей Сарой назвал и попросил принести имбирного печенья и грузовик, но, блин, вот скажи мне, я что, похожа на какую-то дохлую старушку? Джон, я ведь не похожа, нет?.. - Конечно нет! Абсолютно точно нет! - Как ты, старый тюфяк, мог подумать, что твои часы украла Джоанна? Тут даже мне понятно, что это был псевдо-калека садовник! А я даже последнюю страницу не открывал! - Вот и я о том же! И в итоге мама пошла и купила ему грузовик, а меня заставила печь печенье! Я же беременная, черт подери, мне нельзя таким заниматься, ведь рядом плита, и что, если там газ утекает, я ведь и умереть могу... Честно, Джон не помнит, когда этот разговор был окончен. В это время он был на семейном собрании за круглым столом в доме Уилморов, где начался уже самый настоящий самосуд, так что винить его за то, что он предпочел болтовню своей недалекой сестры неплохой детективной истории - разве это честно, верно? Тем более, сюжет оказался не так-то прост, и даже в какой-то момент в нем ожило нечто присущее человеку, вроде восторга, когда глупая, глупая Франческа попалась. Да уж, а я ведь симпатизировал вам, барышня! Его не волновало время, поэтому он силился прочесть всё от корки до корки, но у него закончился кофе, а это его вечный ночной спутник, что-то вроде луны, и на утро его всегда сменяет горячий, буквально как солнце, чай. В общем, ночью без кофе Джон был недееспособен, как в те пугающе идентичные школьные будни, когда намечался крупный тест, и, даже всё выучив, парень стабильно лажал. Но, в принципе, это волновало почти всех, кроме него самого, ведь, как он уже тогда, будучи десятилетним мальчишкой, глядя на беспощадные тучи, которые жадно заглатывали небо, понял, что от Судьбы убежать или скрыться просто невозможно. И, в общем-то, особых различий между десятилетним Джоном-фаталистом и нынешним, двадцатилетним Джоном-всё-так-же-фаталистом не было.***
- Что за?.. Мать твою... Боже, мать твою тоже... И твою, Серафим, гребанный ты ублюдок... Блять, мои крылья! Ауч! - Что ты чертыхаешься тут, чучело?.. Где.. где моё печенье, сукин сын?.. Мало того, что до этого ангел был напуган до, Господи прости, чертиков, то теперь он встрепенулся ещё сильнее, тут же болезненно охая от нестерпимой боли в сломанном крыле. - Какое ещё печенье? - Ну.. ну это.. печеньице такое, с шоколадной крошкой... Прям.. жрать охота... Неизвестное ангелу создание блаженно всхрапнуло и перевернулось на другой бок, утыкаясь носом в спинку кресла. Габриель приподнялся и бегло прошелся взглядом по помещению, которое казалось нежилым: на стенах виднелись разломы, стекло на окне было покрыто трещинами, показавшимися ангелу по-своему прекрасными, утвари было совсем мало, и, плюс ко всему, теперь потолок в комнате был практически полностью разрушен, а в полу отчетливо отпечаталось место посадки незваного гостя. Он всё же решился подойти к этому чему-то и слегка потрепал нечто по плечу. Но нечто даже не шелохнулось. Поэтому, воспрянув своим воинственным духом, Габриель стал трясти это куда активнее, и в итоге на него накинулось что-то сродни адскому церберу и необузданному демону, и в сердце его зародился легкий испуг, поэтому он отступил назад, пока это "чудо" молвило: - Слушай, я, конечно, всё понимаю, я - привлекательный мужчина, ты какой-то левый перец, может, и сексуальный, но не обессудь, в темноте да бреде не мне судить, но каким бы ты там не был, фейсконтроль в моем доме никто не отменял! Так что гони печеньице, или я вышвырну тебя за шкирку отсюда! - Но, прошу, мне нужно пристанище, ненадолго, клянусь Вам! Могу я задержаться здесь хоть на чуть-чуть, пожалуйста? На цельные десять минут в комнате повисло полное молчание. Габриель пытался выглядеть настолько учтивым, насколько он мог, а Джон прожигал фигуру с какой-то хренью за спиной своим фирменным угрожающим взглядом. Но он такой вежливый, кто бы он ни был... Да блин, я же душка, что я тут из себя корчу... Наконец Джон устало опустился в кресло, водрузив на плечи дырявый плед, а Габриель подошел немного ближе, но достаточно далеко, чтобы человек, ведь это, как оказалось, человек, не смог полностью его рассмотреть. А ему ведь правда нужно было пристанище и объяснять лишний раз наличие крыльев не особо хотелось. Люди же обычно держат своё слово, верно? От мыслей ангела оторвала теплая ладонь, которая легла ему на щеку. Но не успел он оторопеть, как услышал: - Вот ответь мне честно, ладно? Прям чтоб одна рука на Библии, а другая - на сердце, окей? - Л-ладно. Джон вздохнул и слегка подался вперед: - Ты испечешь мне печенье? Габриель думал, что таким официальным тоном люди обычно заявляют что-то более важное. Но, по-видимому, этот юноша оказался...особенным. - Конечно. Конечно, я испеку тебе печенье! - Ну тогда чувствуй себя как дома и делай всё, что пожелаешь! - Джон снова плюхнулся в кресло, но затем в мгновенье развернулся: - Но если ты меня обманешь, я за себя не ручаюсь, парень. - Хорошо, я понял. - Ну, хоть кто-то... Спустя час квартира была всё так же убога, Джон тихо посапывал в своем кресле, а Габриель пытался не шуметь, пока делал себе перевязку при помощи старого эластичного бинта и небольшой доски, руководствуясь советами из небольшого "Справочника по скорой помощи". Может быть, это и можно было назвать идиллией, если бы всё не было до такой степени ненормальным.