Сны и революция.

В Париже не бывает жарко. Даже сейчас, под огненным дождем, под ало-красными флагами заходящего солнца, Изабель кутается в плащ и прячет лицо в шарф. Рука Тео крепко сжимает ее руку. - Бегите! Бегите! Умоляю, Тео, она послушает тебя, Тео, во имя Изабель, Тео, уведи ее отсюда, уведи! - Нет, Метью, не надо меня никуда уводить. Я хочу быть здесь, с вами. - Здесь мы, новое поколение, Мэтт, и если мы будем молчать, то правительство и дальше будет заставлять нас жить чужой жизнью! СВОБОДУ ФРАНЦИИ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ! СВОБОДУ! - СВОБОДУ ФРАНЦИИ! Тео скандирует, выбрасывая кулаки к небу. Изабель вторит ему. Метью смотрит на нее, берет за руку, крепко, пытается тащить, шепчет, играет глазами, но Изабель понимает, что все это - не всерьез. Что если они уйдут, то чего-то важного так и не произойдет. Метью приближается к ней, целует в лоб, гладит ее волосы, умоляет уйти, умоляет забыть этот хаос, говорит, что если они останутся, то не только с ней может что-то случится, но и с Тео. С ее любимым Тео. Когда он прижимает ее к себе, Изабель сперва дергается, но постепенно затихает. Она молчит и водит рукой по его спине. Метью не видит ее, но взгляд у нее сейчас, должно быть, такой, как тогда, дома, когда он первый и последний раз решился позвать ее на свидание. Оторвал от брата. Она шепчет: - Ему ведь правда это все не нужно. Правда... Она утыкается носом в шею Метью, и еще пару минут нерешительно стоит, надеясь, что случай сам унесет их отсюда. - Тео, нам надо уйти! Тео! - Я не слышу тебя! - Тео, прошу тебя! - Иди сюда, я не слышу! Она отделяется от Метью, и толпа поглощает ее. Метью ждет, хоть и безумно хочется убежать - вернутся в Америку, может, рвануть куда-то еще. Подальше от этой чокнутой Франции. Подальше, от этого чокнутого Парижа. Подальше от Изабель и Тео. Запомнить, как странный сон, но не более. Его ноги напряжены, как ноги спринтера, готового в любой момент услышать заветную команду "марш", когда, наконец, появляются они. Тео выглядит огорченным. Изабель, вжимающаяся в него, обеспокоенной. Метью понимает, что не смог бы уйти. Что-то держало его. Что у него к этим двоим что-то, чего до этого он никогда не испытывал. - Пошли. Они прячутся дома, закрыв балконные двери и громко включив проигрыватель. Чтобы не слышать того, что происходит на улице. Чтобы не было желания породниться с этим дымящимся чудовищем Французской революции. С флагами алого цвета. С новым свободным поколением. Тео курит, глядя в окно из-за занавески. Изабель курит, сидя у его ног. Метью не курит, устроив голову на коленях Изабель. - Кому мы нужны такие? Голые. Безголосые. Молодые. - Друг другу. - Смешно, ведь в фильмах только главным героям удается хорошо устроиться. - В фильмах все по-другому, милая. - Да, все по-другому, Бель. Когда солнце прогоняет революцию, как ночного зверя, боящегося света, Тео поднимает прикорнувшую к нему сестру, теплую ото сна, и, взяв ее на руки, относит в кровать. Метью слышит, как Тео закрывает дверь, отрывается от земли, но не идет за ними. Он там не нужен. Два голых тела. Кровать с красным одеялом. Ласковые родные глаза. Кудри. Сигаретный дым. Сигарета о пепельницу. "Иди ко мне" "Тео, мои чувства к тебе нездоровы. Я... чувствую себя монстром" "Значит, и я тоже монстр. Мы едины" Пальцы к ее виску. "Здесь" Пальцы к своему виску. "И здесь" Ближе, так, чтоб касаться кожей. Касаться самым интимным. Но не позволять себе. "Поцелуй меня, Тео" "Поцелуй меня, Изабель" В один голос. Спящий Париж. Никому не нужная революция. Щелка двери. Подслушивающий Метью. Слезы.