R

Пока я разговариваю по телефону, ты играешь на басу. Ты делаешь это дни и ночи напролёт, и иногда мне кажется, что у тебя получается. Я чувствую, как ты привалился к моему плечу и сопишь сосредоточенно. Голос Малькольма на том конце провода так далёк и незначителен сейчас, что я его почти не слышу. Тебя совсем не смущает поздняя ночь за окном и то, что твоя шлюха ушла домой с полчаса назад. Я слишком много курю сегодня, и дом весь дымом окутан. В нём только ты и я. А, чёрт, ещё гитара и этот грёбаный телефон. Пора что-то менять. Так и не осознав суть разговора, я брякнул удивлённому Макларену (кажется, я перебил его): «Да, хорошо» и положил трубку. Подумав немного и затушив окурок, кладу ладонь на гриф. Бас глухо стонет, совсем как его хозяин иногда, и ты недоумённо смотришь на меня. Я забираю инструмент из твоих рук, кладу его на пол. Ты удивительно трезв, кажется, трезвей меня. Или это выкуренный недавно со Страммером косяк так на меня действует. Грубо хватаю тебя за цепь с замком. Ха-ха, я знаю, что значит эта «R». И почему ты носишь этот подарок своей шлюхи. О да, я знаю, ведь ключ жжёт мне кожу под рубашкой. А ты не удивлён, эмоций никаких. И дёргаешься только из вредности. Но цепь крепка, и ты в моих руках. Мерзко улыбаешься, заваливаясь на спину и утягивая меня за собой. Софа под нами скрипит жалобно. Когда мы познакомились, там, во дворе колледжа, ты так не улыбался. Тебе было семнадцать, ты радостно смеялся и с интересом вертел головой по сторонам. И, конечно, врезался в меня на ходу. Настроение у меня тогда было гадкое, я снова поцапался с учителем. До сих пор не могу понять, что заставило меня помочь тебе подняться с мостовой. «Привет, я Джон», – сказали мы тогда одновременно. Как-то получилось, что мы стали друзьями, ты влился в «банду Джонов». Пришлось придумать тебе другое имя, раз ты стал всюду за мной таскаться. Я плохо помню, как ты поцеловал меня впервые, через три месяца после нашего знакомства. Я был в стельку пьян, мы мёрзли ночью на пустынном обшарпанном вокзале, возвращаясь в Лондон откуда-то из пригорода. Зато ночь, когда мы переступили черту дружбы, я помню очень чётко. И знаю, что ты тоже помнишь. Мы тогда вместе со сквоттерами жили, забавное было время. Грязный чердак, с потолком таким низким, что не разогнуться. Паутина на твоих волосах, и ты ржёшь, как псих. Уже не помню, под чем мы тогда были, но всё вокруг воспринималось довольно странно. Так нереально, ярко и остро всё чувствовалось. Твои пальцы были такими горячими, когда ты вцепился в моё плечо и, смеясь, рассказывал мне на ухо о возникшей у тебя в штанах «проблеме». А я оказался достаточно смел в тот момент, чтобы помочь тебе её решить. Ты дёрнулся подо мной и больно цапнул меня за мочку уха, выдёргивая из воспоминаний. – Хей! – я возмутился, а ты нагло сложил губы в своей любимой манере. – Маленький ублюдок. – Заткнись, Джонни, – твой голос звучит лениво. – Ты обкурился. Мне не нравится, когда меня затыкают. Ты получаешь звонкую оплеуху, не больно, но обидно. А я, пользуясь твоим замешательством, сдираю с тебя майку. И тут же со стоном сгибаюсь пополам, получив коленом в солнечное сплетение. День и так был тяжёлый. Не стоило тебе доводить меня. В тусклом свете торшера кровь на твоих губах кажется почти чёрной. Ты недоумённо стираешь её тыльной стороной ладони, но она вновь выступает и тяжёлой каплей скатывается по подбородку. Я сижу напротив тебя и не могу отвести глаз от этой капли. Уже не злюсь, такие потасовки между нами не редкость, и я быстро успокаиваюсь. Не удержавшись, кровь слизываю. Ты не сопротивляешься, ты уже простил меня за этот удар, запустил руки мне в волосы, тянешь к себе. Я чувствую металлический привкус от твоих поцелуев. Цепочка с ключом выбивается из-под рубашки, пока я расстёгиваю ремень на твоих джинсах. Ты сказал Нэнси, что потерял ключ. Цепь застёгнута на твоей шее, и ключ от замка у меня. Так почему же я чувствую, что прикован к тебе – я?