Мы вырастем вместе с белыми облаками

Снегопад у Стены – не такой, как везде, он не меняет ландшафт, не освежает, не обновляет, не делает ослепляюще молочным. Ведь тут всегда всё белое. Хлопья снега падают грузно, небо становится темным, а потом снова сереет; звёздная пыль то становится ярче, то затухает, словно неясное сновидение, которое видит, а может, и не видит Джон. Сегодня он дозорный на Стене. Сегодня он устал. Она возникает как тёмное пятно в царстве белого, пачкая пустое пространство своими следами; как спотыкание, как тихие, раздражённые возгласы. Она возникает, шагая устало, но быстро, к Стене, выставив перед собой её тонкий меч. (Но это не совсем правда. Она возникает как рассерженный ребёнок, который жуёт волосы Сансы, дёргает Робба за волосы, улыбается широко и беззубо, когда Джон берёт её на руки; леди Кэйтилин позволяет, иначе Арья кричит слишком сильно, до неуправляемой хрипоты. Она оказывается брюнеткой, похожей на Джона, похожей на отца, и топает своими маленькими туфельками, и забирается на столы, а в кузнице заглядывает в горн, наблюдая как раскаляются горячие камни. А однажды её вопли превращаются в слова и оказывается, она умнее, чем все остальные вместе взятые, а временами она – лишь острые зубы, кусающие, обнажённые в рыке или улыбке, если Джон скажет что-нибудь остроумное. Арья – пара глаз и ухмылка, а однажды он вручает ей меч, обнимает и смотрит ей вслед). Она возникает как чёрное пятно, превращается в тёмную кляксу, а потом – в серо-бурую, истрёпанную смесь звуков, криков, требований. - Брат, - вот что она кричит. – Брат, я пришла. Я здесь. Хотя ему об этом скажут потом, ведь даже если её голос и долетает до самого верха Стены, Джон не в силах разобрать слова. Но они не важны, почти что, они лишь – вопли и шумы, которые значат не больше, не меньше, чем сама она. Арья, его младшая сестра. --- Она становится старше и молчаливее, больше хмурится, больше знает о военных манёврах и планах боёв, чем половина мужчин из Дозора, тех, кто взирает похотливо на маленькую, красивую девочку; тех, кто хочет с ней встретиться, скучая без женщин на Стене; тех, кто не знает, что с ней делать и которых большинство. Джон не думает о ней, как о красавице, даже как о девочке, - но это то, кто она сейчас. Не такая прекрасная, как Санса, или даже как Робб, или как её мать; у Арьи суровые брови Эддарда Старка и его тёмные глаза. Все говорят, она похожа на Джона. Все говорят, он тоже красив. У неё по-прежнему тот меч. Игла, говорит она, игла, помнишь? Он не помнит, но она не выпускает меч из рук. Берёт его с собой в трапезную, и спит с ним в своей комнате (замок на двери, Призрак у ног, просто на всякий случай) и даже когда купается, кладёт неподалёку. Так Джон понимает, она больше воин, чем он сам. Мужчина, пьяный и глупый, уставший от холода, однажды пытается её изнасиловать, и она отрубает ему руки по самый локоть. Он так и лежит, теряя кровь в белом снегу, и именно Джон находит её тут, вспоминающую вслух её личный список имён. Арья рассказывает, что случилось, монотонно, словно приевшуюся новость. И Джону нужно сходить к Мейстеру Эймону, чтобы тот успел перевязать раны мужчине, не дал умереть – это был бы благородный поступок, - но бастард из семьи Старков стоит недвижим и смотрит, как темны её волосы, словно пятно на фоне этих бледных декораций. Его младшая сестра вовсе не красива. - Ты убила много людей, Арья? – спрашивает Джон, когда мужчина, наконец, умирает. - Они заслужили, - отвечает она тут же, словно обороняясь, и сразу становится видно, Арья не такая сильная, как хочет казаться. Дикая, гораздо яростнее, чем раньше, но по-прежнему из семьи Старк и ещё почти ребёнок. И как же долго она смотрит на тело мёртвого насильника. - Может сказать им, что это был несчастный случай? – спрашивает она, не смотря на брата. - Нечаянно упал и отрезал себе обе руки? – спрашивает он скептически. Джон не уверен, понял ли он, что это его маленькая сестра сидит тут перед трупом мужчины, которого только что убила. Эта мысль плавает где-то аморфно на задворках сознания. Арья пожимает плечами: - Всё случается. Меч – мудрёная штука. Иглы тоже, думает Джон, и заводит её внутрь, приносит кружку с горячим чаем и вытирает тонкое лезвие. --- Она проникает к нему в комнату ночью, тихо, проворно, словно тень, научившись вскрывать замки словно матёрый вор, и Джон лишь успевает мельком увидеть тёмные очертания её фигуры в дверном проёме, прежде чем она становится рядом с ним на колени, солома оседает под её весом. Он лежит очень тихо и очень неподвижно, слишком неподвижно для спящего, и понимает, что она знает, и понимает, что она собирается сделать, но почему-то даже не пытается остановить, замирая, когда она наклоняется и целует его холодными, потрескавшимися губами. Она своими маленькими, хотя и чуть больше, чем он помнил, руками отодвигает меха, проводит тупыми, миниатюрными ноготками ему по груди, впивает их глубоко, и оттого Джону становится теплее в этой холодной комнате, но в то же время в груди вдруг появляется какая-то странная пустота. И он останавливает Арью лишь когда она взбирается ему на колени, давит ладонями ей на плечи, отстраняется от её губ. Может, его слова говорят о многом, а может и ни о чём в частности, но первый его протест звучит как: «Мой обет, Арья». Она не обращает внимания, её пальцы слишком проворны, не поймать, а губы с каждым прикосновением всё теплее. Джон снова её отстраняет, толчком не сильным, но чувствительным. - Ты моя сестра, - пытается он, будто напоминает, будто она забыла. - А наш отец? Это так ты чтишь его память? Арья с мечом, со своей Иглой, даже сейчас. Одной рукой играет с лезвием. - При чём здесь отец? – спрашивает она тем детским голосом, как когда ей отказывают в чём-то – в уроках с оружейником, в луке со стрелами, в медведе, которого она нашла в лесу и хотела приручить, - так много диких, неправильных поступков, что и этот, наверное, не должен удивлять. - Я уже почтила Отца, - отвечает она, проводя пальцами по клинку меча. Он думает о её списке, обо всей этой крови, что видел её меч, и понимает, она, скорее всего, права. Хотя вслух не произносит. Просто не знает, что сказать. Она ведёт руками вниз по его груди и Джон вздрагивает. - Перестань, - говорит он ей. - Отрежешь мне руки, если я не перестану? – Арья насмешливо наклоняет голову. Он видит её зубы и думает, они бы могли повредить его, а он не был бы против. Арья по-прежнему всё та же маленькая девочка, и Джон не знает, успокаивает ли это его или лишь больше внушает отвращения к себе. - Всё не так, Арья, - говорит Джон ей, нахмурившись. Но не отталкивает, а она не наклоняется вперёд, не в этот раз. - А как? – спрашивает она. На улице снег тяжело давит на крышу, заставляя старую кровлю стонать от старости. Снаружи так, так бело, а внутри темно, и кожа его младшей сестры такая бледная, как и его, и глаза такого же оттенка, и как же похожа Арья на отца, как же похожа. - Иди к себе, - велит он и целует её в висок. Арья смотрит на Джона долго, очень долго, так и сидя на его ноге, а потом уходит также тихо, как и пришла, серой тенью в свете раннего заката. Оглядывается в дверном проёме, в глазах что-то такое проникновенное, и только когда за ней закрывается дверь, Джон понимает, Иглу она оставила у его кровати.