Я буду рядом

      Он вновь вернулся. Спустя год душа так и не смогла успокоиться. Даже растворившись в мерцающем потоке жизни, он продолжал вспоминать каждую битву, ощущая стальной запах крови, почти забытый, но от того не менее ностальгический. Сефирот не мог жить без битв, и в загробном мире жажда закипающего внутри адреналина не оставляла солдата. Он чувствовал острую, болезненную нехватку того самого упоения, коим был пропитан для него любой, даже самый незначительный поединок. Сефирот не хотел свободы, он насытился ею сполна и вполне сознавал, что пара черных крыльев за спиной не смогут ее подарить. Единственным ярким желанием была битва. Потому мятежный дух и вернулся.       Он вернулся навстречу собственному разочарованию. Главным наслаждением на поле боя Сефирот считал не победу, не чувство собственного превосходства, а ненависть противника. Яркая, затуманившая разум, такая ощутимая, что ее можно было потрогать руками. Именно это чувство даровало какой-то особенный, дикий экстаз, который сильнее всего проступал сквозь череду поражений противника. Было что-то неповторимое в процессе перерезания глоток тонким лезвием масамунэ. Сефирот купался в ненависти. Но теперь она попросту исчезла. Лучший никогда прежде не был так одинок. На этот раз не нашлось ни единого союзника, польстившегося бы на былую славу солдата. Никому не нужен был бой, никто не хотел давать Сефироту лишнего повода. В реакции людей не было столь вожделенной ненависти, одно лишь глухое, нескрываемое раздражение. Решался вопрос не из простых, но соотношение сил при этом отошло на второй план. На первом же находилась первостепенная задача - изгнание духа, успевшего изрядно надоесть. В результате, Сефирот оказался один против всех, дух против вооруженных масс. Он не был похожим на них, он был другим. Лучшим, которому не нашлось места в этом мире.       Простые граждане, поддерживаемые Шин-Ра и, главным образом, Турками, брались за оружие. За ними стояла сила и власть. Компания, которую он раньше считал пристанищем, раз и навсегда отказалась признавать свою связь с ним. Создать, а потом выбросить, как паршивого кота... Возможно, они все еще верили в неугасшую силу солдата, а потому направленное против него войско было поистине огромно. Сефирот лишь ухмылялся, наблюдая за подготовкой будущих потенциальных жертв. Их доверие окупится. Сполна.       Выбор солдата пал на горный реактор Шин-Ра. Да, он повторялся, но с этим местом его связывали особые воспоминания, поэтому наступление он начал именно там. Горы обуяла грозная величественная аура. Эхо увеличивало каждый звук в троекратном объеме, отражаясь от огромных каменных массивов, уплывая за острые вершины и затихая где-то вдали. Ополчение не заставило себя долго ждать - по металлическим ступеням один за другим сбегали солдаты с автоматами наперевес. Скоро воздух затрепетал от многочисленных выстрелов. Противники неиссякаемым живым потоком неслись вперед, норовя скормить Сефироту как можно больше свинца. Пули рассекали воздух, проносились над головой, едва не задевая ворох светло-серых волос солдата. Каждый снаряд рикошетом отражался от длинного клинка и падал на землю, взметнув облачко сухого песка. Пыль столбом рвалась вверх, оседая на ладонях, на висках выступали липкие капли пота.       Солдаты подступали быстро, но осторожно, очевидно, все-таки испытывая страх перед мощью Лучшего. Это было похоже на затишье перед бурей. Робкие и нерешительные выстрелы передовых отрядов, ни один из которых так и не достиг цели, представляли не больше опасности, чем детские водяные пистолеты. Уголки тонких обескровленных губ Сефирота дрогнули в полуулыбке, похожей на хищный оскал. Он был терпелив. Наконец, «смельчаки», потерявшие терпение первыми, с жаром кинулись вперед, навстречу смерти. Они полегли тут же, захлебнувшись собственной кровью. Остальные вояки, пылая праведным гневом и желанием отомстить за товарищей, перешли в наступление. Их постигла та же участь, особенно выносливых Сефирот добил вручную.       Автоматные очереди все не стихали, запах пороха жёг ноздри вперемешку с пылью, забирающейся в складки одежды и растравляющей слизистую оболочку глаз. Сдаваться никто не собирался. Слипшиеся от грязи и пота пряди липли ко лбу и вискам. Черный густой дым валил от разорвавшихся мин, не успевая рассеиваться, его рваные клочья тяжким смогом висели в воздухе. Взрывы гремели предательски близко, гулким эхом заставляя вздрагивать горы.       Сефирот не успел ничего понять, когда земля под ним задрожала. Секундная осечка, но ее было достаточно, чтобы все испортить. Горы загремели, не выдержав натиска взрывов. Обвал. Он понял это слишком поздно, когда спины позорно убегающих противников замаячили далеко впереди, и на мгновение сердце ёкнуло. Сефирот никогда не выказывал страха. Просто не мог позволить себе роскоши кричать или умолять. Все чувства подчинялись абсолютному, доведенному до совершенства контролю, который тщательно вырабатывался посредством упорных тренировок. Но это вовсе не означало, что страха не было.       Солдат постарался как можно быстрее найти укрытие – мгновенно вернувшиеся к нему инстинкты самосохранения и ориентация в пространстве били тревогу. Неподалеку обнаружился разлом в скале, на деле оказавшийся пещерой. Тогда Сефирот не думал, что может похоронить себя заживо, задохнувшись от нехватки кислорода. Он не думал, что пещера может оказаться тупиком и, в худшем случае, обрушиться сама. Сефирот просто бежал к единственному на тот момент укрытию, а по вискам стучала одна мысль: «Только бы успеть…».       Последнее, что помнил Лучший перед тем, как обломки камней заслонили свет, это жжение в ладонях, отозвавшееся на внезапное падение. Под безнадежно испорченными черными перчатками лохмотья содранной кожи окрашивались в темно-алый оттенок. К горлу подкатила безнадежность, а потом в глазах потемнело.

***

      Песок и сухая белая пыль. Воздух был пропитан ею, она проникала в легкие, раздражая носоглотку вырывающимся наружу хриплым кашлем. Липкая теплая кровь собиралась в центре раны, медленно разъедая кожу на затылке. Изнутри в череп билось что-то тяжелое, вызывая тугую боль.       Откуда-то спереди потянулись струйки спертого, пропахшего сыростью воздуха. Раненый принялся жадно ловить губами спасительный кислород, потом медленно, насколько позволяли смертельная усталость и боль, двинулся вперед, навстречу воздушной тяге. Низкий потолок сходящихся наверху каменных сводов не позволял разогнуться в полный рост, так что приходилось ползти на четвереньках, стирая в кровь колени и цепляясь ладонями за мелкие камешки.       Постепенно потолок начал подниматься, да и сам проход расширился до внушительных размеров. Сефирот с облегчением выдохнул, заметив впереди слабое зеленовато-серое свечение. Стены щедро украшал мох самых разных видов, излучающий свет и на редкость горький неприятный запах. Солдат прислонился спиной к одной из стен и закрыл глаза, чувствуя, как сознание медленно покидает его, уплывая во тьму пещеры. Он ничего не помнил, он смертельно устал.

***

      Сквозь завесу полузабытья скользнуло чье-то мягкое прикосновение. Теплая маленькая ладошка осторожно и даже как-то трепетно приподняла челку и коснулась бесцветного лба солдата. Потом тонкие пальцы настойчиво впились ему в плечи и слегка дернули. Сефирот по инерции подался вперед, ощутил чье-то присутствие рядом, размеренное дыхание и тепло чужого тела. Его усадили обратно и неловким движением попытались приподнять правое верхнее веко. Сделать это не удалось. Пальцы едва ощутимо скользнули к щеке, подбородку, рассыпая нежные прикосновения по бледной коже.       Сефирот поймал себя на мысли, что прикосновения не были неприятными. Только все слишком просто. Будто кто-то легко, словно тонкую соломинку, переломил возведенный им за долгие годы барьер. Бесцеремонно вторгся в личное пространство, нарушив все запреты.       Солдат среагировал молниеносно. Он раскрыл глаза и уставился на нарушителя хмуро и тяжело, как будто поймал с поличным беспризорника. Эффект неожиданности сработал мгновенно, чужак не успел и глазом моргнуть, как сильная рука Сефирота сомкнулась на его запястье. Вторая рука метнулась к поясу, лишь затем, чтобы достать оружие. Защититься. Вернуть назад все барьеры и правила - вот чего так отчаянно добивался солдат. Но напрасно он надеялся нащупать хоть какое-то подобие клинка. Сефирот оказался совершенно беззащитен перед новоприобретенным врагом. «Враг» же насмешливо и нетерпеливо подернул худыми плечиками и бросил в сторону солдата хитрый взгляд из-под темных полуопущенных ресниц. - Кто ты? - Сефирот склонился над «жертвой» и стиснул запястье чуть сильнее. - Пусти, больно! - Кто ты? - повторил солдат, нехотя ослабив хватку. - Ваниль. Меня зовут Ваниль.       Это никоим образом не объясняло ни мотивов ее поведения, ни то, как она здесь оказалась, однако Сефирот не стал продолжать допрос и просто разжал пальцы. Девочка с облегчением принялась растирать онемевшее запястье. Она сидела тихо, как мышка, но Лучший чувствовал на себе испытующий цепкий взгляд, так не свойственный легкомысленным детям. Но так ли много он знал о детях вообще? Скорее, догадывался, ведь опыта общения с маленькими человечками у него попросту не было. Сефирот повернулся к шпионке и ответил ей долгим взглядом. В недра зрачка плавно закрался страх, девочка отвернулась, заливаясь пунцовой краской, точно ее поймали за чем-то непристойным. - Ну? - обратился к ней Сефирот. - И чего же ты хочешь? Какое-то время она молчала, точно не зная, дозволено ли ей говорить, а когда, наконец, решилась подать голос, он прозвучал неуверенным робким писком: - Тебе... очень больно? - по направлению ее взгляда нетрудно было догадаться, что девочку интересует рана. Та, что на затылке. - Нет.       И он не соврал. Боль действительно исчезла, а кожа вокруг раны онемела, но волосы по-прежнему были влажными от крови. Это ощущение ему действительно раньше не приходилось испытывать. По опыту он знал, что раны на голове обильно кровоточат, поэтому ни к чему хорошему такое внезапное отупение привести не могло.       Не спрашивая разрешения, даже не пытаясь оставаться незамеченной, Ваниль зашла к раненому сбоку, обхватила голову ладошками и повернула к себе затылком. Сефирот слегка поморщился от такой неожиданной близости. - Должно быть, снарядом зацепило, - констатировала она, прикасаясь пальцами к потемневшим волосам солдата и с удивлением замечая на своих руках красные пятнышки. - В тебя стреляли? - Наверное, - пробурчал он в ответ. Ясное дело, стреляли. Как можно было не заметить выстрелов, когда воздух буквально дребезжал? - Какой ужас! - искренне возмутилась девочка. - Глупые военные, лишь бы палить по всем без разбору...       Сефирот мысленно усмехнулся. Конечно, он сам был виновен во всем. Ваниль же рассуждала с присущим юности максимализмом, сама не сознавая, что защищает зачинщика битвы. Солдат привык к подобным речам. Во все времена, а в смутные тем более, находились охваченные праведным гневом добряки, у которых дальше слов обычно дело не шло. - Ты знаешь, что такое война? - почему-то спросил солдат. - Знаю, - отрывисто произнесла Ваниль, - и не хочу, чтобы люди умирали. Больше она ничего не сказала. Голос был неожиданно сухим, а глаза помертвели, мгновенно перестав излучать мягкое тепло. Сефирот не стал продолжать разговор, он поудобнее уселся на холодном полу и затих. Какое-то время девочка не издавала ни звука, так что солдат почти забыл о ее существовании, а потом заговорила: - Бинта у меня нет, но... - в руках у девочки лежала широкая лоскутная лента, снятая, очевидно, с ее пояса, который пестрел разнообразными украшениями. Сефирот медленно повернул голову в ее сторону и с трудом сфокусировал взгляд. - Ты все еще здесь? - как-то устало и сухо осведомился солдат. - А куда мне, по-твоему, идти? - хмыкнула Ваниль. - Туда. - Лучший указал на проход за ее спиной, откуда слышалось далекое и натужное завывание ветра. - Ну... Это... - девочка замялась, пряча лицо в ладонях. Пронзительные яркие глаза с по-змеиному узкими зрачками просканировали ее. С минуту Сефирот всматривался в очертания, будто пытаясь увидеть что-то такое, чего невооруженным глазом уж точно не разглядишь. Неожиданное смущение девочки дало солдату возможность рассмотреть ее получше.       В слабом отсвете разобрать цвета и тона было несколько затруднительно, однако основные черты приступали отчетливо. Волнистые, собранные в забавные хвостики пряди волос мягко ложились на плечи. Несмотря на суровый горный климат в это время года, одета она была довольно легко - топ не скрывал худеньких белых плеч, тонкие нити бус обвивали шею и тянулись к поясу. Юбка изобиловала украшениями, запястья огибали многочисленные тонкие обручи - разноцветные браслеты, позвякивающие при каждом движении девочки. Сефирот не любил изысков в одежде, всегда придерживаясь минимализма, потому наряд Ваниль показался ему вычурным, даже нелепым, но вслух он высказываться не стал. По сути, Ваниль была лишь ребенком. Невесть как оказавшимся в пещере, настойчивым и весьма наивным ребенком, которого хотелось защищать. - Ты что-то хотела? - вспомнил Сефирот. Ваниль чуть оживилась и протянула вперед ленту. - Перевязать. Не возражаешь? Солдат кивнул, немного ошеломленный таким внезапным предложением. Девочка аккуратно наложила повязку в считаные минуты, будто всю жизнь только и делала, что раненых выхаживала. Сефирот молчал. Ему все еще тяжело было принять близость, как бы он не старался абстрагироваться, эта юркая мышь находила лазейки и вновь нарушала все табу. Вот и сейчас, на задворках мозга отмечая ощущения - сладковатый запах, тепло ее кожи, - он не мог позволить себе дышать, только ждал, когда все это, наконец, закончится. После трехминутной пытки Ваниль отстранилась, чуть прищурившись, посмотрела на плоды своего труда и удовлетворенно прищелкнула языком. - Так что насчет выхода? Сефирот видел, как девочка нерешительно потупила взор, сложила руки в отчаянном, умоляющем жесте, будто собиралась обратиться к высшим силам. - Ну? - нетерпеливо оборвал представление солдат. - Что там? - Выход есть, только узкий. И я не знаю, как далеко придется идти. - Ваниль с усилием сглотнула вязкую слюну. - Возможно, там тупик. - Не говори глупостей, - проворчал Лучший, стараясь заглушить предательскую волну озноба. Ему самому требовалось подтверждение того, что все действительно в порядке. И, возможно, даже больше чем отчаянно робеющей Ваниль. - Воздух же откуда-то идет. Девочка кивнула, но что-то все равно продолжало ее тревожить, как будто сама мысль об узком и темном туннеле вгоняла ее в панику.       Сефирот с тихим вздохом отвернулся от нее, заставив себя закрыть глаза. Усталость медленно распространилась по телу. Не успел он отдаться на волю сна, как тонкие теплые пальцы впились ему в плечо, чуть повыше локтя, и несильно, но требовательно дернули. Солдат лениво попробовал отстраниться, но Ваниль держала крепко. - Отстань, - буркнул он, не открывая глаз. - Не умирай, эй! - сухое дыхание где-то рядом с шеей. Сефирот повернул голову вправо и столкнулся со светлыми печальными глазами, выражающими страх и молчаливую просьбу. - Я только немного посплю, - пообещал Лучший. Может, у Ваниль и были какие-то возражения, но она не нашлась с ответом. Только руку стиснула чуть сильнее и прижалась крепче.

***

      В полудреме Сефирот чувствовал ее легкие касания, мягие подушечки пальцев слегка задевали кожу головы, скользя ниже, по линии роста волос. Он открыл глаза, смаргивая остатки сна с ресниц, и попробовал осмотреться. Ваниль примостилась справа от него, перебирая светлые волны его длинных волос. Серебристые пряди послушно обретали ровную форму косы, повинуясь движениям худых белых пальчиков. Лучший решительно дернулся, пробуя возразить. - Эй, - девочка нахмурила брови, отчего ее выражение лица сделалось еще более милым и комичным, чем прежде, - ты же все испортишь! Ну-ка не дергайся! Быстрее, чем Сефирот успел что-то сказать, тонкий пальчик Ваниль коснулся его пересохших губ, мгновенно опережая любые вопросы. - Если нам придется лезть туда, - она кивком указала на проход, - то волосы будут тебе мешать. Потерпи еще немного, я почти закончила.       Сефирот упрямо поджал губы, заставив себя проглотить вертевшуюся на языке колкость. С одной стороны девчонка была абсолютно права, а с другой... Нет, ну разве Лучший солдат с тугой длинной косой до самой талии - это нормально?! - Готово! - Ваниль завязала ленту бантиком. Как продавцы упаковывают товар перед праздниками, как дамы стягивают шерстку декоративных комнатных собачонок. - Слушай, я вообще-то солдат! - он резко вскочил и с раздражением сплюнул себе под ноги. - А ты делаешь из меня куклу Барби! - Это был подарок. - Во взгляде девочки сквозило непонимание, какая-то отрешенность. Только сейчас Лучший заметил, что лента обрамлена какими-то девчачьими блестками, что его, по мнению Ваниль, должно было обрадовать, только вот вместо этого разозлило. Вспышки ярости у Сефирота были редки и подчас оставляли неприятные ощущения, как и в этот раз. Но впервые солдату, привыкшему бить наотмашь, не заботясь о последствиях, пришлось сожалеть. Противники, встречающиеся на поле боя, были в разы сильнее, выносливее, в их взгляде Сефирот умел различать сотни эмоциональных оттенков - ненависть, гнев, боль, страх и презрение. Он читал людей как книги, всегда находя точное решение и с легостью избавляясь от соперников, никогда не проигрывал. И что же произошло теперь? Он не смог противостоять девчонке, забыв о хрупкости детского понимания, о ранимости и обиде. Только у Сефирота не было детства. И все его попытки отгородиться от, казалось бы, простых проблем были нежеланием знать, что же творится в детских головах. Солдат хотел защитить, хотел помочь. Но доселе выходило наоборот - он только принимал помощь, ничего не отдавая взамен. - Ладно, прости меня, - вяло извинился Сефирот, пробуя как-то скрыть неловкость. Его мозолистая ладонь неуверенно приподнялась в попытке найти опору. Он коснулся макушки девочки и легким смазанным движением взъерошил светлые волосы. - Мир? Ваниль заторможенно закивала. - Что-то не так? Скажи мне. «Скажи мне». Простое, доверительное, отчасти отеческое. Если бы он не был одним из тех, кого она, должно быть, презирала. И тем не менее... - Я боюсь. - Чего? - он пытался быть терпеливым, честно пытался. - Там тесно. И стены давят... - С каждым словом казалось, что уверенность покидает девочку. До сих пор она не казалась Сефироту настолько маленькой и хрупкой. - Ты уже пробовала выбраться? - Он скорее догадался, чем спросил. Просто знал или предчувствовал, что ответ будет положительным. - Да.       Он уже слышал об этом. Клаустрофобия или боязнь замкнутого пространства. Нужно было как-то ободрить девочку, заставить выбраться. Однако, не было никакой гарантии на предсказуемую или хотя бы адекватную реакцию, и это немного настораживало. - Я буду рядом. - Рука Сефирота незаметно оказалась на тонком плече девочки и сжала его. - Ты пойдешь первой. Если я застряну, у тебя хотя бы будет возможность выбраться. Он чувствовал на себе ее умоляющий взгляд, чувствовал, как мелко дрожат ее коленки. - Давай, - как можно тверже произнес солдат, легонько подталкивая Ваниль к туннелю. Светло-зеленые глаза наполнились животным первобытным страхом. Девочка медленно начала опускаться на четвереньки, будто каждое движение давалось с трудом. Она до ужаса походила на сломанную шарнирную куклу - казалось, что еще немного и игрушечные суставы заскрипят, требуя смазки.       Холодная липкая темнота упрямо пронизывала тело, сочилась с каменных стен и обволакивала сознание плотным кольцом. Девочка, выросшая под дневным светилом, вновь ощутила едкую панику. Раньше она всегда боялась проснуться и не увидеть солнца, а теперь наступил момент, когда одно неверное движение может воплотить в жизнь все надуманные страхи. Соленые дорожки слез прокладывали себе путь по мертвенно-бледным щекам и до подбородка. Она заставляла себя ползти, расцарапывая в кровь коленки и с трудом пропуская воздух в покалывающие легкие. Временами казалось, что попутчик, имени которого она так и не удосужилась узнать, действительно застрял, и тогда страх вгрызался в горло с удвоенной силой. Но останавливаясь, Ваниль слышала позади рваные вдохи-выдохи.       Страх начал понемногу отступать, когда сильнейший взрыв сотряс землю, заставив все вокруг дрожать, а самих пленников гор по инерции натыкаться на каменные стены до боли в ребрах, до резких вспышек в ушибленных локтях. Взрывы раздавались то дальше, то ближе, словно стреляли наугад, но с точным рассчетом искоренить остатки жизни. Сердце девочки бешено подскочило, как птица в силке, его удары отдались ритмичной пульсацией крови в висках. - Ваниль! - зачем-то зазвучал глухой голос откуда-то сзади. - Ты в порядке? Ваниль раскрыла рот в немом ответе, при этом не издав ни звука. В горле застыл ком, сухой горячий язык ворочался во рту, в то время как замученная паникой девочка пыталась вымолвить хоть слово. Ничего, все впустую. В голове ни единой мысли, казалось, что она не просто забыла родной язык, а вообще никогда не знала его. Будто речь людей чужда ей.       Безотчетная паника поселилась в груди неприятной тяжестью, сразу стало тесно. Ваниль начала цепляться за стены, жадно хватая губами воздух в беззвучном крике. Новые взрывы отозвались гулким раскатом гор, множество мелких камней посыпались дождем по напряженным до предела нервам. - Ваниль! - словно сквозь вату тот же голос, срывающийся на крик. Чья-то сильная ладонь схватила ее за ногу, и мокрые от крови и пота пальцы сомкнулись где-то в районе голени. - Не останавливайся, слышишь меня? Продолжай ползти! - Я не могу, - хриплым шепотом вырвалось из горла девочки. - Ползи! Иначе нас завалит! - Сефирот уже кричал, пытаясь достучаться до Ваниль. - Живее! Еще чуть-чуть! Кажется, его слова нашли отклик, потому как движение мало-помалу возобновилось. На самом деле, он и сам не знал, сколько еще осталось до конца туннеля. Но понимал, что сейчас важнее заставить Ваниль поверить. Удобнее было бы решить проблему с боевиками на поверхности, чем оказаться в ловушке каменных обломков. Выход был один, но и он мог исчезнуть в любой момент.

***

      Мрак пещеры постепенно начинает отступать, а после своды и вовсе выплевывают своих пленников под необъятный темно-синий полог предрассветного неба. Ваниль покидает туннель первой. Сил встать и идти куда-то просто нет. До сих пор согнутые в коленях ноги дрожат, мелкие ранки слегка щиплют кожу. Девочка облокачивается на шершавый ледяной камень у выхода и с удивлением рассматривает исцарапанные ладони. Худые плечи трясутся от крупной пробивной дрожи, разносящей колкие электрический разряды по всему телу. Побелевшие губы сами собой вытягиваются в тонкую нить.       Сефирот не заставляет себя долго ждать. Едва он освобождается от темных оков пещеры, как тут же бросается к девочке. Дыхание неровное, прерывистое, могильный холод цепляет щеки, раскрашивая их в бледно-красный. - Ваниль! Все в порядке, мы выбрались. Сефирот зовет ее, трясет за плечи, еще что-то говорит. Ваниль не слышит. Не чувствует. Сознанию, еще не оправившемуся от шока, трудно привыкнуть к безопасности. Внезапно сильные руки обнимают ее, крепко, по-медвежьи, стискивая в сильных объятьях. Губы девочки дергаются в слабой вымученной улыбке. Под ребрами зажигается тепло, оно распространяется по телу вязкой студенистой массой, а вместе с ним приходит ощущение абсолютного покоя. Веки тяжелеют и смыкаются, Ваниль медленно засыпает на руках солдата.

***

      «Все в порядке, мы выбрались». Чем дольше он это повторял, тем быстрее убеждался сам. Ваниль не реагировала. Она сидела, подтянув колени к груди в немом отупении. Сефирот не нашел лучшего способа ее растормошить, хотя прекрасно знал, что эти тонкие плечи трясутся не от холода. Жест получился несколько грубым, отеческим, но это уже не имело значения. Все, что он не мог сказать, он отразил в этих по-солдатски крепких объятьях. Так выжившие после боя стискивают друг друга на пару мгновений, не стесняясь товарищеских чувств. Потому что каждый взрыв может уничтожить все, а каждая пуля может стать последней.       Сефирот всю жизнь был идеальным солдатом, но одно из преимуществ одновременно стало огромным изъяном. Железная суровая выправка, полный контроль над эмоциями. Его создали и вдохнули в тело жизнь, но вот чувствовать не научили. Бесстрастная машина для убийств, вот кем был Сефирот. Поэтому любое чувство было новым и непонятным, и солдат, никогда не менявший свои жизненные установки и правила, стремился оттолкнуть его. Но рано или поздно эмоции брали над ним верх, такое происходило редко, когда он попросту не мог сдержать границ. И сейчас был именно такой случай. Никакой жаркий бой, ни опостылевшая ненависть противника, ни лицемерие псевдосоюзников не могли сравниться с теми чувствами, которые ему пришлось пережить по собственной вине. Он знал это и был от души благодарен неугомонной девчонке за проснувшееся внутри раскаяние.       Сефирот оберегал ее сон до тех пор, пока ярко-алая дымка зари не коснулась кромки неба, пока выступивший из-за горизонта солнечный жар не поглотил остатки мрака, заставив тени расползтись по углам. А потом Лучший ушел, зная, что больше его маленькой помощнице ничего не угрожает. Он ушел с мыслью, что теперь если что и заставит его вернуться, то только не битва. О его пребывании на Земле говорила лишь ярко-зеленая лента, оставшаяся в руках у безмятежно спящей Ваниль.