Почему?

      - Почему?.. - она не смеет поднять взгляда, отвернувшись прочь от замершего над ней мужчины, и сильнее сжимает плечи, силясь сдержать дрожь. Холод ледяного очарования еще скользит по венам, сковывая движения. Дыхание с паром вырывается из саднящего горла. Красные отпечатки безобразно-длинных пальцев обхватывают шею, удушающим кольцом. У нее почти получилось.       - Жалкое зрелище, - бросает ее спаситель, опускаясь рядом на корточки, шепчет почти на ухо. - Все веды столь же трусливы, как ты?       - Я не... кха... - она заходится кашлем и с досадой загребает снег, сжимая со всей ненавистью, на какую только способна. Ладони не чувствуют холода. Снег теплой горсткой тает под пальцами. - Я больше недостойна быть ведой.       Маленькая и такая хрупкая девочка сжимается, отстраняясь прочь. Древние корни укрывшего их от ветра древа сплетены в неведомом узоре, а на снегу еще блестит ниткой безразличное "серебро" - кровь выбранного ею палача.       - И столь же праведны, - саркастично добавляет мужчина.       - Тебя это никогда не интересовало, - она передергивает плечами и стряхивает с ладоней воду. Как жаль, ей не хватило всего мгновения.       - Верно, не интересовало.       Змеи не признают никого над собой, не удивительно, что посланница богов не вызывает у них должного трепета. Но эта раздражающая манера и превосходство в голосе! Как давно она не слышала ничего подобного.       - Он вернется, - будто в отместку, тон ее становится резким, с затаенной кислинкой обиды: она бросает вызов этой холодной надменной манере и ее обладателю. Мужчина не отвечает.       - А с ним придет стая.       И вновь ответом ей служит молчание.       Он насмехается? Смотрит свысока? О, как же ей хочется обернуться! Но нельзя. Остается лишь говорить:       - Уходи, пока можешь... Я не стану тебе помогать.       И снова вслушиваться, ожидая ответа. Снова пытаться понять лицемерие слов.       Снег искрится, играет на солнце переливами мельчайших кристаллов. Красиво и печально. Она останется здесь. Уже решила.       - Как мило, заученные фразы. Почему бы тебе просто не заглянуть в будущее? - он поднимается на ноги, и тень поднимается вместе с ним, скрывая от глаз ведающей скупое солнце.       Ее ответ резок, почти угрожающ:       - Я не вижу пути мертвых.       - В таком случае, - он наклоняется, опираясь о покрытую серебристой изморозью кору, и с ядовитой ухмылкой заглядывает в глаза, - мы оба мертвы.       И этот взгляд оживленных медальоном глаз пугает больше ледяной смерти. Рассеченные зрачком изумруды наполняются силой.       - Ты будешь моими глазами, веда.       - Никогда! - она отшатывается прочь, почти касается лопатками древа.       - Я пришел не просить, - клыки почти видны. Острые, кинжально-точные жала. Он нарочно скалится, забавляясь. - Будешь сопротивляться?       Сопротивляться? Ему? Как? Злая издевка! Все что у нее есть - дар видеть сквозь время и судьбы, дар, отнявший у нее радость материнства и счастье любви, отнявший возможность завести семью и умереть среди любящих людей. Дар, навеки заключивший ее в теле беспомощного ребенка. Дар, что не в силах прочесть его судьбу! Сопротивляться?       - Значит, мы оба умрем здесь.       Ее темница из костей больше не может быть спасением. Что ж, за все приходится платить. Она прожила достаточно. А он... да пусть поступает, как хочет.       - В этом мире довольно что лжецов, что шарлатанов, тебе не к лицу им уподобляться.       - Уподобляться тебе, ты хотел сказать?       И вновь губы его кривятся в усмешке:       - Я куда хуже, веда.       Он отталкивается от древа, вслушивается в еще неясный рокот гор. А она уже не может не смотреть. Не думать. И лишь один вопрос жжет сердце. Почему? За что он готов платить своей слабостью?       Мужчина прикрывает глаза, замирая. Сосредоточенный и такой спокойный. Его уверенность изгоняет сомнения. Нет, он пришел сюда не в поисках смерти.       Скованный человеческим телом и столь уязвимый зимой одиночка. Она не понимает, не может понять. Слишком легкими кажутся одежды, слишком медленно звучат слова. Холод убивает верней стали. Но он же не настолько глуп, чтобы рисковать собой. Змеям чуждо сострадание и доброта. Почему она? Куда проще найти другую! Неужели она самая слабая? Сломленная и почти безвольная жертва. Хищники всегда умели выбирать. Но в этом ли причина? Или... она знает что-то большее? Только она? Что-то...       - Что ты хочешь знать?       - Я сейчас, правда, слышу интерес в твоем голосе? Как забавно.       - Не издевайся. Ты сам желаешь моей помощи.       - "Помощь" не самое верное слово. Мы не просим. Идем.       Ведающая поспешно отвела взгляд, еще не услышав его приказа, но уже почувствовав проскользнувшую в голосе власть.       - По-твоему, я шла сюда лишь для того, чтобы мчаться за тобой по первому зову?       - Не беспокойся, возвращаться не придется: я сам прикончу тебя после.       - Благодарю за предложение, но нет.       - Веда, - он подцепляет ее за подбородок, заглядывая в глаза. А она... даже не в силах отвести руки. Так странно и легко. Это и есть их сила? Этот чарующий взгляд, уничтожающий волю жертвы и подчиняющий ее желанию змея?        Мужчина проводит кончиками пальцев по щеке, его прикосновения отдаются холодом. Ледяной. Он совсем ледяной! Но почему же так спокойно? Почему он не пытается напугать? Почему не ломает сознание?       - Не уподобляйся прочим, я надеялся увидеть в тебе хоть толику благоразумия.       - Разочарован?       - Ты была рождена человеком, только и всего.       - Не любишь людей?       - Не люблю никого, - рука мягко сжимает шею, ловя подушечками пальцев отдающиеся пульсом крови артерии.       - Боишься, - она усмехается, все почти безнадежно. - Вы все боитесь чувств и привязанностей.       - Я не чувствую, веда, - он разжимает хватку и отводит взгляд. - Не трать зря время. Мы должны успеть до заката.       И она поднимается, неловко делает первые шаги. Ноги плохо слушаются. Но холод отступает. Так тепло и спокойно... Она идет за ним, сама толком не зная зачем. Просто следует.       А за спинами уходящих медленно выступают из-за деревьев белые, окутанные морозной дымкой фигуры. Гибкие тела их, непропорционально худые и вытянутые, почти стелятся по снегу. Они крадутся, высоко задирая острые локти, увенчанные ледяными шипами. Пясти их едва касаются снега: они не проваливаются, но уверенно двигаются, широко расставив чересчур длинные пальцы. И когти их оставляют легкие, едва различимые царапины, скрываемые первыми порывами ветра.