Soul Eater / alternative noir version / вместо пролога

- Твое имя! Назови свое имя! Назови! - Мастер. - Ложь! Голос в динамиках захлебывается, тонет в статике - а затем обращается чудовищным визгом. От этого визга, кажется, вот-вот рухнут стены и своды мрачного каземата без окон и дверей, где нет никого и ничего, кроме прикованного к железному стулу человека; визг усиливается, дробится, множится, нарастает в сокрушительном крещендо - и человек на стуле запрокидывает голову назад в беззвучном крике боли, и его черные волосы, до этого закрывавшие лицо, тенью соскальзывают за спину. Сколько это длится? Секунды, минуты, годы? Пленник давно потерял счет времени; ему известно только то, что в конце всегда будет тишина, оглушающая тишина одиночества. И тогда можно будет замереть в подобии сна до следующих воплей и следующих вопросов. - Как он? - Ничего нового. Этого пленник не слышит, но это тоже часть окружающего его ритуала; эти слова повторяются при каждой их встрече - когда статная, красивая женщина с белоснежно-вьюжными волосами входит в узенькую, забитую вычислительной техникой каморку, где перед микрофоном сидит причудливейший и печальнейший монстр - хрупкая чахоточная девушка, слитая воедино с венчающим и дополняющим ее как крылья дополняют ангела демоном. И взгляд входящей всегда обращается к ряду мониторов, на которых с разных ракурсов показан прикованный к стулу мужчина. - Давай еще. И девочка-монстр склоняется к микрофону. Ее некрасивое, но полное трогательной миловидности лицо кривится, из блеклых глаз по впалым щекам текут слезы, зубы, как при судорогах, сжимаются; демон из ее тела, из-за ее плеча просовывает к микрофону свою гротескную рожу, с довольным оскалом распахивает пасть - и визг раздается снова. Все то время, пока это продолжается, девочку трясет и колотит, тонкие пальцы ее изящных, аристократических ручек с силой сжимают край жестяной столешницы, вминая в жесть изломанные линии жизни и смерти отпечатков; когда же демон замолкает и скрывается в ее теле, как улитка в раковине, она бросается вперед, еще ближе к микрофону, и истерически выкрикивает: - Назови! Свое! Имя! - Мастер. - Ложь! Ложь! Назови имя! Кто ты? Где Кид? Где Штейн? Где все? Долгое, полное боли, молчание. Потом: - Спокойнее, Хрона, - рука снежноволосой ложится на плечо девушки, и под платьем, под кожей ее что-то дергается, что-то шевелится, словно животное, почувствовавшее тепло и ласку, - ты устала, девочка моя. Пойди отдохни. Девочка-монстр выходит с поспешностью просыпающегося после ночного кошмара человека. Обычно снежноволосая выходит вслед за ней - таков, опять же, сложившийся ритуал. Это повторяется - снова, и снова, и снова... - Зачем ты молчишь? Круг разорван и нарушен - она осталась у микрофона и заговорила - и новые слова, новый, знакомый голос заставляет пленника вскинуть голову в неудобное для него положение, так, чтобы в мониторах было ясно видно лицо. Он, каким-то образом все рассчитав, смотрит прямо в одну из незримых для него камер - и женщина с белоснежными волосами отчего-то вздрагивает, не отрывая взгляда от изможденного, бледного, но спокойного и улыбающегося лица. Что-то гнетет ее, и она тут же задает новый вопрос: - Где твой шрам? Улыбка становится шире. - Зачем ты молчишь? - Я слушаю вопросы. Ответ звучит неожиданно и странно; снежноволосая хмурит брови, смотрит внимательно, подбирает слова. - А почему не отвечаешь? - Потому что эти вопросы не для меня. - А для кого? Вопрос в ее голосе звучит резко, лязгающе, словно выпад шпагой в руке опытного фехтовальщика; пленник морщится, секунду молчит, потом дает ответ: - Для вашего Бога Смерти. После этого оба долго молчат. Голова пленника по-прежнему запрокинута в неудобное, искусственное положение, голова женщины склонена вниз - она не хочет смотреть на мониторы. Она хочет что-то сказать, но не решается; не решившись, обозляется на саму себя - и уходит. И только тогда, когда за ней захлопывается дверь, пленник опускает голову, и его спутанные черные волосы скрывают лицо - так, что ни одной камере не видно его разочарованной, ироничной улыбки. Потом проходят сутки, и все повторяется вот только женщина с седыми волосами больше не остается ни на миг, ни разу. - Мы пробовали все. Визг альфа, визг омега, огонь и лед, кислородное голодание, угарный газ, токсины, радиация, морили голодом. Он все еще жив, и нет оснований считать, что его состояние хоть сколько-то ухудшается от наших действий. Принято решение прекратить допросы, запечатать каземат, все упоминания об узнике убрать с любых носителей. Живыми хранителями информации остаются ответственные за проведение операции... Таков был приговор; и визг прекратился навсегда. *** - Зачем ты здесь? В ответ на вопрос - молчание. В комнатке, заставленной аппаратурой, темно и тихо, здесь застыла вечная ночь, и на всем здесь - толстый слой пыли, словно серое сукно. Со времен допросов прошло пять лет; уже давно не работает половина мониторов, микрофон безбожно шипит и трещит, однако связь с казематом и питание все еще есть, вопреки приказам и решениям. - Зачем ты здесь? Теперь вопросы задает пленник. Иногда кажется, что он просто произносит их в пустоту, в никуда, сойдя с ума; но чаще всего в этот момент в комнатке действительно кто-то есть. Это не человек; его тело больше похоже на ожившую тень и одухотворенную ночь, чем на живые плоть и кровь. Он практически незаметен во мраке - и только тусклый свет оставшихся в сети мониторов высвечивает матово-белую пугающую маску-череп, скрывающую лик этого создания. - Зачем ты здесь? - Я... не помню. Я хочу... понять. Черно-белая тень, именуемая Богом Смерти, чуть раскачивается на месте, неожиданно - иногда - отзывается на вопрос; гротескно-когтистые руки-клешни словно не находят себе места, а голос звучит странно - высоко, в тональности, подходящей для юноши или мальчика, но никак не для шинигами. И кажется, чудовищно кажется - что его маска кривится в сомнении, боли и страхе. - Ложь, - спокойно констатирует пленник, как когда-то говорили ему, и Бог Смерти вздрагивает, словно бы подергивается дымкой, словно на миг распадаясь в тень. Потом шепчет просительно: - Расскажи мне... еще раз. Пленник вздыхает, улыбается обреченно. Проходит время - и он начинает монолог, и голос его, сквозь шипение микрофона, звучит негромко и слабо. Но Бог напротив клонится к динамикам, слепые глазницы жадно шарят по мониторам - и все продолжается. - Мы были страшны в те дни, как никто до нас. Безумие кишина и жестокосердная бескомпромиссность шинигами, честный клинок воина и запретная магия колдуна - мы постигали и использовали все, балансируя между всем, словно канатоходцы, идущие над пропастью по режущей ступни леске... Иногда кто-то из нас падал - и мы добивали его, с сожалением, сочувствием, смирением и ненавистью, продолжая безумствовать все страшнее, ожесточаться все дальше. Наш Бог Смерти был мертв, и мы мстили за его смерть, следуя за его Сыном в самоубийственном карательном походе против всех. Джастин Лоу, Штейн и Мари, Блэк Стар и Сакури, Сид и Нага, Ками и Азуса, Лиз и Патти, Ты и Я - из полусотни сражавшихся лишь мы остались в самом конце... И Бог Смерти внимает, снова и снова выслушивая историю, знакомую ему до боли.