Шедевр

      Так и хочется громко объявить: «ТА-ДАМ!», когда я, наконец, нахожу долгожданный выключатель. Он, как ни странно, оказывается в самом настоящем чулане. Закончив изучать выписки из медицинской карты, я решила не тянуть с этим до завтра, а попытаться открыть замок со сканером сетчатки. Честно говоря, я здорово сомневалась в успехе этого предприятия, но, как ни странно, механический глаз отлично подошел. Правда, я никогда бы не подумала, что за дверью, запертой на столь серьезный замок, может оказаться кладовая. И ладно бы тут были какие-нибудь ценные вещи… Обшарпанные стены, какие-то трубы, маленькие полочки, уставленные пустыми бутыльками, разломанные стулья, старый шкаф, заваленный пустыми коробками и пухлыми томиками каких-то сводов законов. Абсолютно ничего интересного. Но зато тут отыскалась панель, отвечающая за огненный коридор, и я с немалым облегчением выключила эту адскую машину.       Лифт, в котором ранее скрылся от меня Оскар, впечатляет, хотя время и отсутствие должного ухода за поверхностями все же не пошли ему на пользу. Уж не знаю, для чего в лифте нужны окна, зарешеченные роскошными витыми решетками, но смотрятся они вполне органично, пусть и затянуты частично тенетами. Нижняя часть стенок обита красной кожей, на ней местами виднеются дыры и торчит серая набивка. К тусклому свету лампы, не обошедшим стороной и это небольшое помещение, я уже давно привыкла. Кнопок с этажами тут нет, только рычажок, который я, недолго думая, опускаю вниз. С жутким скрежетом, словно кабинка вот-вот оторвется и упадет, лифт все же спускает меня на первый этаж.       Яркий свет закатного солнца буквально ослепляет меня в первую секунду, и я непроизвольно жмурюсь. Легкий ветерок дует мне в лицо, развевая волосы и донося легкий аромат вечерней прохлады. Под ногами тихо шуршит песок, когда я ступаю по дорожке, крутя головой по сторонам. Стало быть, это задний двор. Высокий железный забор, обозначающий границы несметных владений Оскара, уходит чуть ли не за горизонт. Подойдя к воротам, я с любопытством выглядываю наружу. И ничего. Вообще ничего. Ни малейших намеков, где я могу находиться. Неподалеку, правда, есть река, но я понятия не имею, как она называется. Не исключено, что я сейчас вообще где-нибудь на другом конце страны. Ворота, как ни странно, не заперты, и я могу уйти хоть сейчас. Было бы даже забавно посмотреть, как Оскар попытается меня догнать, – я ведь еще так и не взяла реванш в наших догонялках. Но, разумеется, я и не думаю выходить. Мне и тут хорошо. Небольшой крытый колодец по левую руку от меня тут явно как элемент декора. Ради интереса я все же заглядываю внутрь и убеждаюсь, что он вполне рабочий. На дне плещется вода, только нет ни намека на ведро и веревку, чтобы ее достать. Жаль, что у меня нет с собой мелочи, а то непременно бросила бы туда монетку, хотя это и не фонтан. Тут же, на заднем дворе, находится и вход в погреб, запертый на тяжелый навесной замок.       Делать тут решительно нечего, и следующим пунктом моей экскурсии становится гараж. Справа от него есть еще и арочный проход в каменном заборе, ведущий к часовой башне, но я все же делаю выбор в пользу гаража. Вопреки моим ожиданиям, что замок будет неисправен или закрыт, большая красная кнопка тут же приводит в действие механизм, и дверь-жалюзи плавно поднимается вверх.       Картина, представшая моим глазам, убеждает меня, что заглянуть сюда я решила не зря. Я не большой знаток автомобилей, вернее даже будет сказать, что я в них вообще не разбираюсь, но вид красивого спортивного авто всегда повергал меня в экстаз. Вот и сейчас я восхищенно пялюсь на стоящую тут двухместную красную машину без крыши. Сесть бы и покататься, да только кто мне позволит. В глаза бросается номерной знак, и тут же появляются мысли, что будь у меня мой ноутбук, я бы смогла пробить его по базе, но я пресекаю их на корню. Давно уже пора запомнить, что работа осталась в далеком прошлом. Тем не менее, привычки со мной до сих пор, и я не имею ни малейшего представления, как избавиться от этой заразы.       Вот черт! Ума не приложу, как при такой феноменальной рассеянности я до сих пор жива, честное слово! А как иначе объяснить, что, залюбовавшись машиной, я даже не обратила внимания на очередной шедевр Оскара, стоящий в углу гаража? Хлопнув себя по лбу с такой силой, что таким ударом вполне можно было бы сбить с ног если не лошадь, то пони точно, я тут же переключаю свое внимание на сосуд с бальзамом. Блин, ну вот как меня после этого можно называть нормальным человеком? Всем нормальным людям в первую очередь бросится в глаза труп, и только я буду чуть ли не пять минут пускать слюни на автомобиль.       Мужчина лет тридцати-тридцати пяти в сером комбинезоне, что часто носят работники автосервиса. Стоит, склонив голову, и на его лице такое выражение, словно он глубоко в чем-то раскаивается. Сложить два плюс два не составляет ни малейшего труда, и личность этого человека становится ясна и без комментариев Оскара.       – Это и есть твой механик? – уточняю я. – Тот самый?       – Тот самый, – подтверждает он. – Что думаешь?       Я еще раз окидываю критическим взглядом человека в сосуде. Ну что я могу думать? Мужчина как мужчина, да, вполне привлекательный, хотя и не мой тип. Эх, если бы еще знать, какой мой… В паре с возлюбленной Оскара я его, пожалуй, тоже представить не могу. Интересно, а кто из них первым занял свое место в этом доме? Он или она?       В голову опять начинают лезть мысли о том, что никогда не знаешь, какое хобби может быть у твоего начальника. Решишь приударить за его девушкой, и плачевный результат не заставит себя ждать.       – Ревность? – интересуюсь я. – Или он олицетворяет раскаяние?       – Предательство, – отвечает Оскар. – Ты всегда готовишься к атаке врага, но никогда не ожидаешь получить нож в спину от человека, которому доверял.       Для меня это все, увы, всего лишь слова. Не могу я припомнить хоть один случай, когда бы меня по-настоящему предавали. Разглашение «страшных тайн», коими обычно полно детство, я в расчет не беру. Считать предательством детские обиды попросту глупо.       – А почему порознь? – спрашиваю я. – Ведь если подумать, то они оба могут олицетворять предательство, разве нет?       Оскар так внушительно молчит какое-то время, что я даже начинаю подумывать, не слишком ли бестактным вышел мой вопрос.       – Я думал об этом. – Его голос звучит как обычно, без малейших признаков недовольства или возмущения. – Но в результате все же пришел к выводу, что в таком случае композиция не будет нести должного смысла. Парная композиция больше подходит для олицетворения любви.       – Да, действительно, – тяну я.       Хорошо, что моя тетрадь со мной – рука уже сама худо-бедно, но переносит увиденное на бумагу. Более того, сама не знаю, зачем, но я еще и зарисовываю механика на отдельной странице. И ведь вроде бы ничего особо примечательного, что бы выделяло его среди остальных жертв, нет. Но уж пусть будет то, что есть.       С головой уйдя в писанину – между прочим, делать это стоя, не имея никакой горизонтальной поверхности, ужасно неудобно, но когда меня останавливали подобные глупости? – я практически полностью выпадаю из мира. Возвращаюсь в него, только когда что-то словно касается моих волос. Будь я на улице, не обратила бы внимания вовсе, но сейчас я как-никак в помещении. Круто развернувшись, я чуть не выпускаю из рук тетрадь. Но за моей спиной никого нет. Никаких признаков того, что здесь кто-то был.       Смех, донесшийся не из динамика под потолком, а откуда-то с улицы, заставляет меня пулей выскочить туда. Но я только и успеваю заметить закрывающиеся вдали двери того самого лифта, на котором я спустилась во двор. Понимая, что это совершенно бессмысленно, я все равно бегу к дверям и в сердцах пинаю несчастные створки со всей дури. Большой палец ноги тут же отзывается жуткой болью, словно я, как минимум, раздробила его в лепешку, и я вынужденно начинаю прыгать на левой ноге, даря миру целую кучу отборных крепких словечек, поминая собственную недалекость и слепоту, Оскара с его идиотскими играми, а заодно всю его родню до десятого колена.       – Надо же, – приходит одобрительный смешок из динамика, и я посылаю ему яростный взгляд. – Парочку выражений я, пожалуй, запомню. Подумать не мог, что девушка вроде тебя может выдать столько эпитетов подряд, ни разу не повторившись. Сразу видно творческую натуру.       Он откровенно издевается, а я сгораю от желания сказать что-нибудь ядовитое, но все готовые сорваться с языка слова будто застрявают в горле, и вместо этого я без конца открываю и закрываю рот, словно выброшенный на берег окунь.       – Потрясающая концентрация, – говорит тем временем он. – Без наушников, без посторонних звуков настолько сосредоточиться на работе, что перестать замечать происходящее вокруг. Я почти пять минут стоял у тебя за спиной, ожидая, когда ты обратишь на меня внимание. Но ты не обратила. Какая жалость. Боюсь, этот раунд тоже остается за мной.       Ответить что-то на этот выпад мне не дают двери лифта, призывно распахнувшиеся передо мной. Остается только разочарованно вздохнуть и проследовать внутрь, признавая свое поражение и тот факт, что сегодня я, пожалуй, не в лучшей форме.