Немного солнца в холодном городе

Каждое утро для Мэра начинается одинаково. Она просыпается в холодной и одинокой постели. Поворачивает голову, будто надеясь отыскать кого-то рядом, но тщетно. Звонит будильник: Мэр всегда открывает глаза за минуту до звонка. И это второе, что начинает злить ее утром. Она выходит из дома в плохом настроении. Звонит Сыну по пути к машине, ругает его за разбросанные вещи и за то, что он забыл завтрак. Молчит о том, что хотела сама отвезти его в школу, а он убежал. Напоминает, что у него в расписании бассейн, а после он может пойти в гости к друзьям. Чуть смягчается и говорит, что любит его. Слышит в ответ короткие гудки и в бешенстве едва не выкидывает телефон. Утро для нее всегда начинается именно таким образом, но она никак не может привыкнуть. Ей холодно, но это можно списать на дрянную погоду. На оживленном перекрестке машина глохнет и отказывается заводиться. Клаксонить никто не смеет – ее автомобиль знает каждый в этом городе. Как и ее саму. Трудно не знать Мэра в лицо, особенно, если она переизбирается каждый год. Конкурентов ей нет. Уже нет. Спустя десять минут после гневного звонка приезжает механик – отвратительно-мохнатый Гном в мешковатой куртке. От него разит перегаром и табаком, Мэр морщится и отходит подальше, засовывая руки в карманы дорогого пальто. Стоит и наблюдает, как ремонтник копается грязными руками в моторе. А когда ей говорят, что все готово и можно ехать, она просто садится и уезжает. Город заплатит. Это ее город, и бюджет будет настолько резиновым, насколько захочет она. Мэру все еще холодно, и она включает обогрев в машине, спасаясь им хотя бы ненадолго. В мэрии тихо. Иногда Мэр думает, что работает здесь в одиночку, но вот раздается цоканье каблуков, и навстречу выплывает Внучка. Не ее, конечно, внучка Грэнни, держащей местное кафе: девушка решила сменить профессию и перестать разносить заказы. Куда еще ее можно было пристроить? А Мэру как раз нужна секретарша. Внучка делает отвратительный кофе. Мэр не раз говорила ей об этом, но каждое утро чашка с дымящимся напитком неизменно оказывается у нее на столе. Внучке все равно, кофе прописан у нее в должностных обязанностях, и она будет делать его раз за разом. Минимум два раза в день Мэр порывается переписать ей контракт, но дел слишком много, чтобы еще заниматься и этим. В конце концов, кофе можно и не пить. С девяти до восемнадцати в офисе Мэра гудят телефоны, жужжит компьютер, то и дело раздается щелканье печати. Слишком много документов – слишком много работы, а Внучка исправно подсовывает все новые и новые бумаги. Наконец, Мэр устало машет рукой и требует, чтобы Внучка отправлялась на обед: когда за ней закроется дверь, можно будет скинуть неудобные туфли, откинуться в кресле и подумать о море. До отпуска еще очень долго, однако это не мешает уже выбирать страну и отель. В конце концов, хорошие путевки разлетаются как пирожки. В офисе холодно, и от этого холода не спасают включенные на полную мощность обогреватели. Еще один звонок в обеденное время заставляет Мэра морщиться. Она планирует не брать трубку, но телефон все гудит и гудит, раздражительно, настойчиво, так долго, что Мэр не выдерживает. - Надеюсь, вы по важному вопросу, - бросает она в трубку со злобой, а оттуда ей невозмутимо отвечают: - Надейтесь. Это Шериф. И разговор начинает крутиться вокруг очередных дел, которые Мэр планировала отложить на завтра. - Достаточно! – рявкает она, наконец, когда чувствует, что вот-вот заболит голова. – Приносите документы! - Они еще не готовы, - слышится в ответ, и Мэру хочется раздавить трубку вместе с этим спокойным голосом. - А когда будут готовы? – шипит она, возмущенная тем, что время ее перерыва неумолимо уменьшается. - Вечером. - Вот вечером и приносите! – снова рявкает Мэр и бросает трубку. Настроение испорчено, отдохнуть не удалось, кофе отвратительный, поэтому Мэр нехотя обувается, встает и выходит из своего кабинета, чтобы попросить Внучку заказать кофе из кафе. За окном пасмурно, нет ни единого намека на солнце. Приемная пуста. Только телефон светится красной точкой. Мэр нажимает на кнопку и с негодованием читает: - Десять пропущенных вызовов. Номер корпоративный, специально для звонков горожан. И Внучка должна носить мобильник с собой. Поддернув рукава блузки и намереваясь задать своей нерадивой секретарше хорошенькую трепку, Мэр открывает дверь в комнату, где стоят принтеры и шкафы со старыми делами, а затем замирает на пороге. Внучке уже задают трепку. Натянули юбку на уши, отодвинули в сторону белье, нагнули над самым большим принтером и весьма активно наказывают. Мэр узнает Журналиста со спины, открывает рот, чтобы гневно окликнуть, но вместо этого осторожно прикрывает дверь и трясет головой. Смотрит на часы, кусает губы и идет обратно в свой кабинет. Зябко. Хочется взять пальто и закутаться в него. Но где-то внутри свербит мысль о том, что от этого холода одежда не спасет. Внучка приходит через двадцать минут. Красная прядь выбилась из прически, на шее – незамеченный ею засос. - Вызывали? – спрашивает она невозмутимо. Мэр поднимает на нее глаза. Оценивающе пробегает взглядом, отмечает и засос, и прядь, и много чего еще. - Нет, - говорит она, наконец, и Внучка уходит в недоумении: на экране мобильного у нее светится смска: «Зайди, как придешь с обеда». Мэр не сомневается, что пообедала Внучка знатно. Журналисту завтра придется отчитаться. Во всех своих делах. День клонится к концу, стопка дел ощутимо уменьшилась. Мэр знает, что завтра их будет ровно столько же, и ощущает уныние, плавно переходящее в раздражение. Внучка заглядывает в кабинет, прощается и быстро убегает. Мэр смотрит ей вслед, ухмыляется, берет с вешалки свое пальто, предвкушая, что согреется, наконец, и… - Я вовремя? Шериф на пороге. Красная куртка нараспашку, на голове – косо сидящая нелепая вязаная шапка, в руках – папка с обещанными документами. На щеках – румянец, на губах – улыбка. Шерифу жарко. И это вызывает глухую зависть. Мэр закатывает глаза, передергивая плечами. - Нет, - говорит она второй раз за день, выпихивает Шерифа за порог, выключает свет и плотно закрывает дверь на ключ. Шериф улыбается ей и предлагает понести сумку. С негодованием отказавшись, Мэр ускоряет шаг, надеясь оторваться, но Шериф без труда настигает ее и идет рядом, плечом чуть касаясь плеча. Вдвоем они молча доходят до машины. - Вы со мной? – безнадежно интересуется Мэр, уже понимая, что можно и не спрашивать. Но так надо. Шериф, по-прежнему не говоря ни слова, садится на переднее сиденье. Папка с документами ложится на колени. - Хорошая погода, - говорит Шериф, когда они выезжают со стоянки. Мэр хмуро смотрит на дождь, заливающий лобовое стекло, и кивает. - Прекрасная. Они больше не говорят друг другу ни слова, пока не подъезжают к дому Мэра. Только тогда Шериф вновь обращается к ней: - Сын дома? Мэр возится с ремнем безопасности и отвечает не сразу. - Нет, - говорит она третий раз за день и выдыхает: - Он ночует у друзей. Такая старая игра. Такие выученные слова. Шериф удовлетворенно кивает. - Я зайду. Это утверждение, и Мэр ничего не имеет против него. Более того: распахивает белую дверь и приглашает Шерифа внутрь. В темноту, еще не разбавленную светом ламп. Едва закрывается дверь, как Мэр слышит шорох бумаги, летящей на пол, и чувствует руки на своей талии. Она выдыхает, чуть отклоняясь назад, гоня раздражение почти прошедшего дня. Это все еще игра. Она началась так давно, что никто и не помнит, кем придуманы правила. Да и есть ли они? В доме все еще темно, и Мэр поворачивается, наощупь находя плечи, которые тут же обнимает, обхватывает двумя руками, привстает на цыпочки, хотя это не нужно вовсе. Но так, ей чудится, можно стать ближе. Чужое дыхание обжигает подбородок, мягкие губы прижимаются к губам. Что-то застывает внутри, а потом взрывается миллионами искр, и Мэр, лишенная тепла весь день, стонет, прижимаясь всем телом к тому, кто забирается пальцами под пальто, а потом и вовсе стягивает его, швыряя вниз. Под сердцем расплывается жар, расходится по крови, дурманит голову и лишает дара речи. Одежда больше не нужна. Она испаряется будто по мановению волшебной палочки, Мэр только успевает смутно заметить, как лишается того или иного. Вот сползает по плечам блузка, и горячие губы Шерифа следуют за ней, оставляя отметины в виде поцелуев. Вот летит на пол мгновенно расстегнутый лифчик – и ладони Шерифа заменяют его собой, чуть стискивают мягкую грудь, пальцы зажимают возбужденные соски: Мэр холодна лишь на первый взгляд, тело ее умеет страстно отзываться на ласку. Шериф поднимается поцелуями обратно наверх, языком приглашает на танец язык Мэра и, обхватив его губами, нежно посасывает. Предвкушая немое обещание, Мэр стаскивает с Шерифа куртку, а затем, разорвав поцелуй, и водолазку. Шериф не носит ничего, что стягивало бы грудь, и Мэра, как в первый раз, захватывает невыносимое ощущение правильности происходящего. Она целует Шерифа в шею, проводит зубами по коже, слегка прикусывая ее, а затем запрокидывает голову. - Наверх? – выдыхает Шериф. Глаз не видно, но Мэр знает, каким туманом наполнены они сейчас. - Нет, - говорит она последний раз за этот день, и они падают на диван, со смехом избавляя друг друга от остатков одежды. - Да, - кивает Мэр, когда Шериф спрашивает ее, все ли в порядке. - Да… - стонет Мэр, когда Шериф тревожит поцелуями грудь и живот, а затем бедра. - Да! – выкрикивает Мэр и выгибает спину, когда Шериф проводит языком между ее ног, губами собирая влагу. Зубы чуть прикусывают то там, то здесь, на грани фола, чуть-чуть не дотягивая до взрыва. Это старая игра, но всякий раз она выглядит новой. И всякий раз Мэр, едва успокоив сердце после бурной вспышки пламени внутри, перекатывает Шерифа под себя, не давая опомниться никому из них. Руки дрожат, когда пальцы проскальзывают во влажное тепло. Мэр слышит неровные выдохи и кладет голову на вздымающуюся грудь Шерифа, прижимается к ней щекой, слушая отчаянный ритм сердца. И улыбается, заставляя Шерифа следовать новому ритму. Когда все затихает, когда получена первая порция тепла на сегодня, Мэр и Шериф, деля друг с другом один-единственный плед, смеясь, идут на кухню, где, не зажигая света, ищут стакан и графин с водой. Первой пьет Шериф, затем Мэр вырывает стакан и делает жадные глотки. Часть воды попадает мимо рта, каплями скатывается по подбородку и ниже, на грудь, где возле соска Шериф останавливает ее губами. Мэр отставляет стакан и запрокидывает голову, выдыхая. Игра продолжается. На этот раз они добираются до второго этажа и падают на кровать, сцепившись руками, ногами, языками. Прошлое тепло еще не оставило их, а новое уже стремится на свободу, торопит, прокатывается по пояснице покалывающими искрами. - Да, - шепчет Мэр, когда Шериф ложится на нее, всей горячей тяжестью прижимая к кровати. - Дааа… - выдыхает Мэр, когда пальцы Шерифа заполняют ее, медленно и уверенно. - Да! – изгибается Мэр в удовольствии, когда Шериф приводит ее к оргазму, тепло дыша на ухо, и ногти впиваются в спину, оставляя отметины. Они целуются после, неспешно, чувственно, уже ни за что не сражаясь. Мэр запускает пальцы в длинные светлые волосы Шерифа, рассыпанные по плечам, и едва слышит шепот в ночи: - Ты могла бы полюбить меня? Часы ярко светятся на тумбочке рядом. Мэр смотрит на них, отмечая наступление нового дня. А затем говорит безжалостно: - Нет. Эмма Свон понимающе улыбается и в последний раз целует припухшие губы. Регина Миллс отвечает на поцелуй и потягивается, считая, сколько времени ей осталось спать. - Собери одежду, - сонно говорит Регина, зарываясь в подушки, и Эмма негромко смеется. Она всегда собирает ее, даже без напоминания. Десятью минутами спустя хлопает входная дверь, но Регина этого уже не слышит. Каждое утро для нее начинается одинаково. Мэр просыпается в холодной и одинокой постели. Поворачивает голову, будто надеясь отыскать кого-то рядом, но тщетно. И ее первое в новом дне «Нет!» с каждым разом звучит все слабее. Немного солнца обещает ей Шериф в своей любви. Немного солнца в этом холодном городе. Что может быть лучше?