Милость Божья.

-Китай… Китааай… Китаааай… — тихий, совсем детский голосок раздался над ушком чуткого китайца. Этот мальчик был неугомонным ребенком, однако настолько спокойным, что его практически никто не замечал. Ванечка – так ласково его называла матушка Русь. Имя, значащее милость божью. Ваня был спокойным, словно маленький ангелочек рядом с матерью. Нежный, чуткий мальчик всегда был тихим и ласковым под заботливым крылом матери. Однако, она ушла. Вместе с другими. Но она пообещала всегда опекать его. И он остался один. Да, он старался держаться на плаву вместе с сестрами, однако не удержался. Орда, раздоры, войны многочисленные набеги выбили его из колеи, заставляя страдать маленького Ванечку совсем одно, беззащитного и маленького. Но, нашелся спасательный круг. Мягкий и приветливый Яо выходил мальчишку, оставляя жить у себя и растя, словно собственного сына. -Что такое, ару?.. – сонно спросил Ванг, оторвав тяжелую голову от подушки. И снова у него перед глазами это миловидное личико с глазками цвета недавно созревшей горечавки. Яркие, фиолетовые глаза, которые видели все – от яркого солнечного цвета до темной и липкой лжи, в которую часто впутывался доверчивый Брагинский. Материнский инстинкт. Именно это и заставило Китая принять у себя славянина. Яо всегда был неравнодушен к детям, это его слабость, которая одновременно была и его сильной стороной, которая помогала ему держаться во время тяжелых времен. Хоть Китай и был одним из самых древних стран на Земле, однако и тот мог попасть в такую передрягу, как война с собственным сыном Японией. -Снова… Мне снова снятся кошмары… — глазки мальчика наполнились небольшими, прозрачными, словно чистая вода из источников слезками. Детские слезы – самое драгоценное, что есть на свете, что есть в жизни человека. Есть древнее китайское поверье, что если в доме плачет ребенок – рано или поздно он отречется от своих родителей. Именно поэтому китаец так не любил слезки своих «детишек», а особенно этого мальчика. Он не хотел его отпускать от себя. Не хотел расставаться с ним. -Тише-тише… Тссс.… Успокойся, ару… — тихонько откинув одеяло и сев на кровати, Яо мягко обнял Ваню, прижимая всхлипывающего ребенка к себе – Все будет хорошо. Они не вернутся… Всхлип и на изрисованные руки Китая упали чистые слезки. Кап-кап-кап.… Словно дождик, холодный, но такой приятный. От того, что он еще рядом. От того, что он еще не ушел. -Правда?.. Обещаешь? А если они вернутся? А если они убьют нас всех… — всхлипы и снова тяжелый вздох, совсем не детский, серьезный и задумчивый. Брагинский подобен ветру – легко изменчив. То он плачет, то серьезный, то смеется. Такого ребенка почти нигде не найдешь. -Не вернутся, я нас защищу, ару. Обещаю. Клянусь. – пробормотал Яо так, чтобы это слышал только мальчик и больше никто. Пусть только они хранят эту тайну, пусть это все останется только между ним и Ванечкой. -Китай… Китааай... Китай.… Ну просыпайся, давай уже… — тихий, все тот же голос над ухом сонного китайца. Прошло уже несколько лет после того, как он в последний раз слышал, что-то подобное. Как будто все снова и снова повторяется. И вот, он отрывает глаза, ожидая увидеть маленького мальчишку с ясными фиалковыми глазками, наполненными маленькими капельками-слезками. Однако вместо этого перед ним совсем не то, что он ожидал. Длинный шарф тянется по полу, заканчиваясь где-то за крепкой спиной мужчины, который сидел на корточках, совсем босым на этом жутко холодном полу. Мягкая улыбка, дарящая тепло и все те же глаза, которые так и не изменились. Фиолетовые, нежного фиолетового цвета, словно небо после того, как солнышко село. Брагинский сильно изменился за столько лет, окреп, осмелел… Однако оставался все-таки же ребенком, который любит подсолнухи и улыбаться. -Чего тебе, ару?.. – пробормотал сквозь сон Яо, стараясь согреться на холодном полу. Да, лежать было крайне неудобно, хотя тот и лежал на мягком покрывале. Приходилось согревать себя самому – ночь как никак, а летом спать под одеялом так не хочется… -Мне снова снятся кошмары. Что ты исчезнешь… — улыбка на бледном личике стала медленно сползать, оставляя после себя лишь только опечаленное лицо, которое появлялось у Брагинского только тогда, когда ему было слишком плохо. Все-таки разлепив золотисто-карие глаза, Ванг поднялся с мягкой подстилки и крепко обнял славянина. Тот же в свою очередь слегка недоуменно покосился на него, стараясь сделать это как можно незаметнее, мягко приобняв Ванга за торс. Где-то вдали прозвенела музыка ветра – ласковая и тихая, девичья… Кто-то вернулся на родину. -Я никому тебя не отдам, ару. И никуда от тебя не уйду. Ты – мой сын, я не могу тебя бросить. – Тихо произнес Яо, прикрыв сонные глаза, медленно засыпая прямо в руках у русского. -Правда?.. Честно говоришь?.. – прошептал Брагинский, на глазах которого снова навернулись детские, совсем не мужские слезы. Впервые. За столько лет. -Чистейшая, Милость Божья.