О сказках, феях и поисках принца

Музыка фика :3 http://muzebra.com/l/fswx7fy7rguz/ Ким Чонин – мальчик, который вырос на добрых сказках о любви, принцах и принцессах, феях и злых чудовищах. И его собственная жизнь ему представлялась именно сказкой, где, как сначала думал, он будет прекрасным принцем, который в итоге найдет свою принцессу, заживет с ней счастливо, и умрут они в один день. У него еще с детства была своя персональная фея – Ким Чунмён, которая исполняла любое его желание или каприз, всегда приходила на помощь и была всю его сознательную жизнь рядом. Когда он сдирал локти и коленки, занимаясь танцами, добрая фея Чунмён всегда приходила на помощь с антисептиком и пластырем и лечила его «травмы», когда болел, Мён всегда сидел возле него, ругал легонько за неосмотрительность и лечил. Когда Чонину исполнилось четырнадцать лет, формат сказки немного поменялся. Теперь он ждал не прекрасную принцессу, а принца на белом коне. Именно в этом возрасте он впервые понял, что ему нравятся мальчики и только мальчики. Он рос, но все так же продолжал верить в сказку, дружить со своей персональной феей и, став немного старше, начал поиск принца, своего некоего идеала. Принцы менялись как перчатки, а историю личной жизни Чонина можно было отследить по аккуратным, немного юношеским записям в дневнике, которые обладали легким налетом сначала романтики, а, в итоге, разочарования. Почему разочарования? Сложно объяснить. Наверное, просто стоит немного приоткрыть завесу тайны дневника Ким Чонина и рассказать о его жизни. Первый его принц был его сверстником, и даже немножечко младше него. Чонин сам сначала не понимал, чем же его так завлек этот О Сехун. «Впервые вижу парня своего возраста, который был бы настолько серьезен, как Сехун. Это немного удивительно, но мне кажется, что именно эта его серьезность и взрослость меня и привлекает больше всего. Чувствую себя рядом с ним защищенным, и это приятно ^^~». Когда Чонин влюблялся, он мог часами рассказывать Чунмёну о том, какой же замечательный его очередной принц, какой он красивый, добрый и заботливый. А Мён же просто слушал. Слушал и знал, что в скором времени Он будет выслушивать совсем другое. «Забавно смотреть на то, как Сехунни учит что-то или над чем-то работает. Он постоянно хмурит брови и вид у него такой напряженный и обеспокоенный. Он немножко смешной ^^» «Странно, но я ни разу не видел его улыбку. Интересно, как же он улыбается?» Однажды Ким Чонин таки увидел улыбку О Сехуна. Она была то детской, искренней, то какой-то немного маниакальной. В тот момент Чонин явно почувствовал кое-что… «Он улыбался искренне, даже как-то по-детски. Красиво, но я чувствую, что это не то, что мне нужно было. Этот парень не тот… И можно было бы свыкнуться с такой его ухмылкой, ведь Сехун мне действительно нравится, но больнее всего от мысли, что адресована она была совершенно другому человеку. Не мне!» Чонин всегда болезненно переживал разрывы со своими «пассиями». Ведь, хоть он и был двадцатиоднолетним парнем, по сути, все еще оставался маленьким, ранимым ребенком, слепо верящим в сказки и хеппи энды. И если что в жизни не имело счастливой концовки, его всегда это ранило. А в случае с бойфрендами доходило даже до откровенного разочарования в людях, которое выливалось в очередную попойку с Чунмён-хеном, который не столько пил, сколько подрабатывал Чонину и няней, и жилеткой, и доброй феей, которая всегда исполнит любой каприз. И Мён терпеливо нянчил младшего, успокаивал его, утешал. И все это молча. Он не позволял себе не то что сказать о своих чувствах к нему, да даже заикнуться о симпатии боялся! Все-таки, быть рядом хотя бы в качестве друга куда лучше, чем не быть совсем никем. Мён молча терпел всех пассий Чонина, терпел и не возникал. Совершенно не возникал, пока не появился этот До Кёнсу. Чонин снова расцвел и будто бы засиял изнутри, подсвечиваемый своей новой влюбленностью. И смотрелись они с Кёнсу очень гармонично. Чунмён именно в тот момент понял, как же сильно он, все-таки, ревнует. До помутнения рассудка. Но в жизнь младшего не встревал, оставаясь все той же доброй феей, которая всегда поможет. Он закопал свою маленькую тайну, свою любовь, очень глубоко, потихоньку чах и превращался в едва заметное привидение. Ведь парень ясно понимал, что похоронить любовь в душе – всё равно, что сдерживать гнев. Она просто пожирает тебя изнутри, доводя до сумасшествия. И лишь в те короткие мгновенья, когда Чонин был рядом с ним, Мён хоть немного, но искренне улыбался. Ему были ценны эти моменты. Сначала было невыносимо выслушивать рассказы Чонина о Кёнсу, о том, какой он волшебный и замечательный, как заботится о младшем. Но скоро Мён смирился. Он больше не позволял своей ревности выплыть наружу, чтобы тот маленький ребенок, живущий в Чонине и так отчаянно стремящийся найти своего принца, который защитит и всегда будет заботиться о нем, никогда не умер. Моментами, когда Чонин ссорился с До и опять приходил к хёну, на душе немножко теплело, ведь маленькая, умирающая надежда все еще жива. А еще внутри него жило едва различимое злорадство, но оно голову поднимало крайне редко. Если можно было бы описать одним предложением их обоих сразу, то можно сказать так: слепец Чонин и терпеливый Чунмён. Но ведь терпение не вечно… И лопнуло оно, если можно так сказать, в удачно подвернувшийся момент. Ким Чунмён получил несколько предложений работы в иностранных компаниях… После очередной ссоры с Кёнсу и попойки по этому поводу у Мёна, Чонин остался ночевать у Мёна, что последнего бесконечно обрадовало. Ведь это был едва ли не единственный момент, когда можно было украдкой погладить крепко спящего все еще мальчика по густым темным волосам, вдохнуть их едва уловимый сладковато-свежий яблочный запах и позволить себе хотя бы на миг погрузиться в отчаянное желание любить, оберегать и быть рядом всю жизнь с этим ребенком. Чунмён тихонечко присел на корточки возле кровати, на которой младший раскинулся в позе звезды. Нежное, безмятежное лицо и легкая улыбка… Чунмён чуть улыбнулся, посматривая на то, как Чонин улыбается во сне. До зубного скрежета хотелось прилечь рядом и обнять это спящее существо, почувствовать его тепло и хоть ненадолго забыться. Мён провел кончиками пальцев по теплой щеке Чонина, и тот еще сильнее улыбнулся во сне. «Словно почувствовал что-то» - подумал Чунмён. Младший беспокойно заворочался, и Мён торопливо поднялся и убежал на кухню варить кофе, дабы не быть пойманным за столь двузначным занятием. А где-то очень глубоко, почти на самых задворках сознания, очень сильно хотелось все-таки быть пойманным. Чонин проснулся с очень больной головой от слишком громкой и настойчивой мелодии. На дисплее высветился номер Кёнсу и Чонин торопливо поднял трубку. Мён, который как раз вошел в комнату и принес младшему чашку кофе, прислушался к разговору. И хоть он не слышал точно, что говорит До, но прекрасно понимал, что тот извиняется и просит Чонина вернуться. "Да, любимый, я сейчас приеду", – от слова «любимый» Чунмёна едва заметно перекосило. До дерущегося на части сердца хотелось, чтобы это «любимый» из уст Чонина было адресовано только ему одному. И крошечная надежда на то, что младшему в этот момент урвется терпение, и он пошлет До к черту, рассыпалось в дребезги, маленькими осколками врезаясь в ошметки давно израненного сердца и души. Младший положил трубку и виноватым взглядом посмотрел на Чунмёна. Мён непонятно кивнул и младший, прихватив свои вещи, вышел из квартиры. Терпение старшего разлетелось в щепки, выпуская наружу всю горечь, накопленную за долгие годы неразделенных чувств. Он впервые за всю свою жизнь опустил руки и перестал бороться.А еще, в тот день Чунмён принял предложение японской компании из Токио о сотрудничестве. Он намеревался покинуть эту проклятую страну, давно осточертевший город, и начать все сначала там, где нет катализатора его душевных страданий по имени Ким Чонин… “…гипертрофированная забота, словно я ребенок… но мне уже двадцать один год! Ненавижу, когда меня воспринимают, как маленького ребенка. Особенно, если это человек, который мне нравится, как парень. Хён – единственное исключение из правила, потому что это он. И самое смешное, а может и печальное то, что Су заботится, но не любит. Я устал от него…».

***

На следующий день Чонин разорвал отношения с До Кёнсу, который был отнюдь не принцем, а «мамочкой». Разрыв был без скандалов и истерик. Но настроение было явно на нуле. В голове почему-то возникал смутный образ Чунмёна в то утро после попойки, когда Чонин ушел от него в очередной раз мириться с Кенсу. Просто неимоверно четко вспомнились глаза хёна. И то, что плескалось в них в тот момент, хоть и было сложно различимо, но одновременно и странно грело, и пугало младшего. И, вспоминая этот взгляд, в груди что-то теплилось и росло с каждой минутой. А еще в этот чертов день случилось то, чего Чонин ну совсем никак не ожидал. От нескольких студентов старших курсов он узнал, что талантливый аспирант факультета экономики, который преподавал у них, Ким Чунмён, вчера уволился. Предчувствие подсказывало Чонину, что произошло что-то необъяснимо непоправимое. Если бы он знал, насколько оказалась права его интуиция… Вернувшись домой, Чонин застал родителей за тем, что они разбирали новогодние игрушки и наряжали елку, готовясь к совсем уже скорому рождеству. Он застыл в дверях в гостиную и наблюдал за тем, как мать и отец, весело смеясь и обнимаясь иногда, наряжают елку. На губах расцвела едва уловимая улыбка. Давно они так не проводили время вместе. Родители, заметив родного и очень любопытного наблюдателя, улыбнулись ему в ответ и поманили пальчиком к себе, но Чонин лишь отрицательно закивал. Проходя по коридору, он увидел на тумбочке письмо, подписанное аккуратным почерком хёна. Противное чувство неотвратимого несчастья, что теплилось внутри еще с самого утра, зашевелилось с новой силой. От непонятного волнения у Чонина мелко задрожали руки. Те слова, которыми была исписана белая, как снег бумага, повергли Чонина в состояние, которое напоминало помесь шока и ступора. «Чонинни, мой любимый мальчик… Я решил, что попрощаться в письме с тобой будет все же легче, чем лично. Думаю, ты уже слышал о моем увольнении из университета. Я не хотел, чтобы ты об этом узнал таким образом, но рассказать подобное, глядя тебе в глаза, мне не хватит сил. Так что, пожалуй, раскрою свою душу перед тобой посредством ручки и бумаги. Мы с тобой знакомы с раннего детства, и ты рос у меня на глазах. Я, честно говоря, не могу сказать, когда это началось. Возможно еще с момента нашего знакомства, а может с того дня, когда я, вернувшись спустя год обучения в Японии, увидел тебя впервые. Уезжая, я оставил милого, улыбчивого, но немного нескладного подростка, который неосознанно тянулся ко мне. А спустя год ты превратился в невероятно красивого молодого парня с солнечной улыбкой и просто невероятно одурманивающими искорками где-то на самом дне карих глаз. Единственное, что не изменилось – твоя наивная вера в сказки. Именно в тот момент, когда посмотрел тебе в глаза, я понял что пропал. Раз и навсегда. Но ты ни тогда, ни спустя годы не заметил изменений во мне, и продолжал искать своего сказочного, идеального принца не замечая, что глупая Фея отчаянно любит тебя. Возможно, стоило признаться, но я, честно сказать, очень боялся отказа. Поэтому терпел, не раскрывая свое сердце и наивно надеясь, что ты поймешь одну простую вещь – каждый мой вздох принадлежит тебе. Но ведь и терпение тоже не вечное. Я просто не могу больше выносить разъедающее душу изнутри чувство. Сегодня я улетаю в Японию на долгое время, поэтому это мой последний шанс сказать: Я люблю тебя, мой мальчик, всем своим сердцем и душой. Не скучай, Чонинни. Я верю, что ты найдешь своего принца, самого лучшего человека на свете, который будет любить тебя так же, как я, и заботиться о тебе всеми силами вместо меня. И да, зная, какой ты разгильдяй, я очень прошу тебя исполнить мою прощальную просьбу. Одевайся теплее в зимнюю стужу и слякоть, питайся хорошо, не болей и будь осторожен. Я же знаю, какой ты неуклюжий. Прощай, Чонинни. Будь счастлив, мой маленький принц». Захотелось свернуться клубочком на полу и выть волком. Как?! Как он мог быть настолько слепым идиотом, что ничего вокруг себя не замечал. С детства выстроенные шаблоны катастрофически громко трещали по швам, грозясь лопнуть и разлететься на маленькие обломки, разнося в душе остатки того, что когда-то называлось Ким Чонином. Сказки, прочитанные в детстве и выросшие в его сердце, с хрустом ломались. Было уже глубоко плевать на собственные убеждения. В голове пульсировали одна очень навязчивая мысль: «почему?». Ведь, стоило только внимательно присмотреться, и можно было бы увидеть, насколько сильно его любят. Хён ведь как раскрытая книга. Только вот Чонин был слепым идиотом. Перечитывая второй десяток раз письмо, Чонин не мог понять, где же он настолько облажался. Ему и невдомек было, что можно нанести человеку такую глубокую рану, после которой уже ничего не вернешь, не поправишь. Иногда для этого достаточно одного своего существования. Иногда для этого достаточно не замечать очевидных вещей… В сердце пульсировало единственное желание. Вернуть. Любой. Ценой.

***

Оказывается, первый декабрьский снег может быть невыносимо теплым. Особенно, когда он залетает за шиворот легкого свитера в то время, когда бежишь на предельной скорости и с окончательно сорванным дыханием. И тает этот снег, только касаясь кожи, согретой немыслимо быстро бьющемся сердцем. Бьющемся только для одного человека. Человека, который в данный конкретный момент собрался исчезнуть из жизни Чонина, оставив лишь частичку себя в сердце чертовым воспоминанием, которое со временем поблекнет и станет размытым пятном на снежно-белом полотне жизни Ким Чонина – мальчика, глупо верящего в сказку и так по-идиотски упустившего свое собственное счастье. И глупому мальчику Ким Чонину было, откровенно говоря, пофигу на то, как пялятся прохожие на полураздетого юношу в одних комнатных тапочках, бегущего куда-то изо всех сил. Еще один квартал и он на месте. Остается лишь молить богов о том, чтобы Он еще не успел уехать. Чонин усмехнулся про себя своим мыслям. Как в старой доброй сказке, Ариэль отдала ведьме самое дорогое, что у нее было – голос, чтобы встретить своего принца. Чонин был готов отдать свою мечту – танцы, способность танцевать. Да если надо, он и ноги отдаст, и жизнь! Лишь бы Чунмён остался рядом… Завернув за угол, младший увидел стоящее такси и выходящего со своим багажом старшего, который тут же отдал сумки таксисту и, замерев ненадолго, смотря на окна квартиры, которая с этого момента теряла статус «ЕГО». Во взгляде отчетливо читалось нежелание покидать место, с которым связано столько воспоминаний, как приятных, так и не очень. Но он уже принял решение, и не отступит от него ни при каких обстоятельствах, даже если это обстоятельство зовут Ким Чонин. Только вот следующих событий он явно не мог предугадать… Кто-то грубо хватает его за локоть и с силой разворачивает лицом к себе. Мён свято надеется, что его подозрения в тот миг не оправдаются, но шутница Судьба его явно недолюбливает. - Хён! - перед ним возник запыхавшийся Ким Чонин в, одном легком свитере, джинсах и… О боги!.. Комнатных тапочках! От увиденной картины Чунмён, откровенно говоря, впал в ступор. – Останься, прошу тебя! Не уезжай! Мён, наконец, заметил небрежно скомканный листочек бумаги, исписанный, как он уже успел разглядеть, его же аккуратным почерком. - Значит, прочел таки, малыш… Жалко, что я не успел уехать раньше. Не хотел встречаться с тобой перед отъездом. – отчеканил старший. Совершенно необъяснимое выражение отразилось на лице Чонина. Смесь обиды, боли и еще чего-то. Но вот чего именно, Мён понять не успел. - Неужели я настолько тебе надоел и опротивел за столько времени, что ты даже не соизволил нормально со мной попрощаться? - дико леденящая смесь холодности и боли Отразилась не только в его взгляде, затуманенном какой-то пеленой, но и на улыбке. - Ты идиот? – Чунмён в удивлении уставился на младшего. - Тогда какого, прости, хрена ты даже не соизволил нормально попрощаться со мной? А про то, чтобы посоветоваться на счет отъезда я вообще молчу! - Да потому что я не смог бы так уехать! Понимаешь?! Я настолько сильно привязан к тебе, маленький, глупый ребенок, что просто не смог бы уехать, если бы ты попросил остаться! – Мёна настолько сильно трясло от взрывного коктейля боли, злости и желания обнять младшего, что он неосознанно схватил его за свитер чуть пониже воротника и отчаянно делал попытки потрясти. - Тогда останься! Слышишь?! Я люблю тебя! Чунмён горько улыбнулся. - Еще вчера ты признавался в любви Кёнсу, а сегодня твердишь, что любишь меня? - Я расстался с ним, хён… - Чонин, пойми, это ничего не меняет. Нельзя так быстро кого-то разлюбить или полюбить. Любовь – это чувство, которое взращивается неделями, месяцами, годами. Именно поэтому я сейчас не стану рисковать предоставленными возможностями, сяду в такси и улечу в Токио. - Если так, - совсем срывающийся голос, - то почему нельзя было остаться здесь, в Сеуле и не переться черт знает куда?! – нервы уже не выдерживают и Чонин срывается на крик. - Да потому что Сеул для меня – это ты, дурак! Ты! Незаживающая и болезненно кровоточащая рана на сердце! А там чистый лист, чтобы писать на нем свою жизнь заново. Чонин бессильно опускает руки. У него больше нет аргументов, чтобы оставить Чунмёна тут, возле себя. Смертельно хочется вернуть время назад и исправить все, что натворил. Но он сдается. Сдается, разворачивается и медленно уходит, давя в себе желание разрыдаться, как маленький ребенок, у которого отобрали нечто очень важное для него. И только сейчас он чувствует пробирающий до костей холод первого декабрьского снега, который, словно издеваясь, решил выпасть именно сегодня, в канун Рождества. Он и не догадывается, что это Зима пытается заморозить кусочки его маленького разбитого сердечка, чтобы когда-то потом, когда боль пройдет, кто-то отогрел их и собрал воедино. Сейчас он понимал, насколько сильно любит это глупое создание, которое прямо сейчас уезжает от него и, возможно, навсегда. Только вот горечь от того, что этот факт он осознал слишком поздно, все никак не проходила. И Чонин уверен, что уже и не пройдет. Его слепая, наивная, детская вера в сказки рассыпалась пеплом и развевалась на ветру. И Чонин, впервые отпустив себя, стоял под снегопадом и плакал, как маленький ребенок, от своей глупости, беспомощности и осознания того, насколько больно он сделал человеку, который всего из-за нескольких строчек стал ему целым миром. Теплые, слишком родные руки бережно легли на талию… Мён приобнял своего глупого, плачущего мальчика и зарылся носом в притрушенные снегопадом волосы, которые дурманили запахом яблоками, нежной зимней прохладой и им самим. Старший дышал и не мог надышаться… - Есть нечто худшее, чем жизнь с тобой, - обреченно вздыхает Чунмён. - Это жизнь без тебя. - Через два года… - глубокие, медленные вдохи и выдохи - Если твои чувства останутся прежними … – два сердца, бьющиеся в такт. - Я вернусь к тебе, мой маленький принц… – замершие руки, накрывающие ладони Мёна. - И на этот раз навсегда… - легкий, едва ощутимый поцелуй обжигающе горячих губ в шею сзади, толпы мурашек по спине от него, и одурманивающее тепло слишком любимого человека пропадает, а через миг слышится звук мотора отъезжающего такси. И Чонин поворачивается, встречаясь взглядом с отдаляющимися глазами такого же, как и у него, карего цвета. Он видит в них то, что дает ему надежду, которая расцветает на губах яркой, немного глуповатой, но безумно счастливой улыбкой. Надо только дождаться, ведь для них еще не все потеряно…

***

«Два года. Два самых одиноких Рождества в моей жизни. Две самых холодных зимы. Но я все еще жду. Наверное, многие бы подумали, что я уже давно забыл Ким Чунмёна. Но с того снежного вечера двадцать третьего декабря две тысячи одиннадцатого года не изменилось ровным счетом ничего. Все события шли своим чередом, времена года сменяли друг друга. А в моем сердце так и ничего не изменилось. И я все еще лелею маленькую, но такую теплую надежду, что там, в далеком Токио, Мён залечил те раны на сердце, которые я так неосторожно нанес ему. А если не залечил, то надеюсь, что есть то, что поможет ему это сделать. Уже сегодня все изменится… И мне впервые так страшно…» Чонин закрыл дневник. Не тот, в котором он писал о своих прошлых увлечениях, нет. Предыдущий он выбросил еще в тот памятный вечер. Этот был исписан с первой и почти по последней страницы мыслями о Чунмёне. И оставалось совсем немножко места на последнюю запись, которая подведет итог всех двух лет без Мёна. И там будет изложено либо счастье, либо его умершее сердце. Все зависит от старшего, который и вынесет свое решение. Ведь сегодня двадцать третье декабря…

***

Снова он в Сеуле. Уже давно позабытое чувство чего-то родного вернулось, когда он вдохнул воздух этого города. Самолет давно сел, Чунмён прошел все необходимые формальности и направился к выходу, чтобы поймать такси и вернуться в квартиру, которая опять, хоть и не на долго, станет ему домом. Он упустил тот момент, когда кто-то дернул его за локоть и, рывком прислонив к себе, обнял. Чунмён вдохнул слегка подзабытый, но, все же, такой родной запах яблок, зимней прохлады и чего-то еще. Слишком знакомый запах. Руки сами потянулись к обнимающему его человеку и легли на талию. - Все так же продолжаешь дергать меня за локти? – совсем легкая, но, все же, ощутимая улыбка слышится в голосе. - А ты все так же обнимаешь меня за талию? - парировал Чонин с искренней, но немного напряженной улыбкой, утыкаясь носом куда-то в волосы в районе висков. Чонин совсем не изменился. Но вот Чунмён… Он стал в разы прекраснее. Волосы темно-красного цвета обворожительно пахли спелой вишней, глаза горели доселе неведомым пламенем. Да и чисто внешне Мён очень поменялся. Стал более хрупким что ли? Это особенно сильно подчеркивали светлые зауженные джинсы и клетчатая рубашка под теплой зимней курточкой. «Все такой же мерзляк» - про себя засмеялся Чонин и обнял его крепче, пытаясь согреть. - Мён, помнишь, что ты мне сказал в точно такой же зимний снежный вечер, два года назад? – Чунмён что-то пробормотал куда-то в плечо Чонина, согласно кивнул и совсем немного покраснел. – Ничего не изменилось. С той секунды не изменилось ровным счетом ничего. Мое сердце все так же принадлежит тебе. Теплые руки, покоящиеся на талии, обняли крепче, давая понять младшему, какое решение Мён принял. А Чонину захотелось засмеяться, захотелось улыбаться всем и каждому, дарить то солнечное тепло, которое буквально выплескивалось из его сердца. А еще безумно захотелось поцеловать это хрупкое существо в его объятиях. Теплые руки младшего легли на слегка покрытые румянцем щеки Мёна и губы коснулись желанных губ. Чонин целовал болезненно нежно, с немалой долей трепета. Целовал как в последний раз: отчаянно, ласково сладко. И было абсолютно все равно на тех людей, которые пялятся на них: кто с интересом, а кто и с осуждением. Младший целовал Чунмена и чувствовал, что вот оно – то, что он искал. Искал, и чуть было не потерял. Самый дорогой человек. Самый лучший. И в тот момент сердце Чонина оттаивало, собиралось опять в единое целое и начинало биться заново. В унисон со вторым, отчаянно любимым сердцем.

***

«Я был слепцом, не замечал того, что происходило у меня под носом. Не видел чувства человека, который безумно меня любил всем сердцем. Любил и почему-то молчал, а стоило бы обратить внимание. Я слепо верил в созданную мной же сказку и искал какой-то далекий идеал, не замечая, что самый дорогой и самый лучший человек рядом. А понял только тогда, когда лишился всего, когда мне на глаза попался этот маленький стишок, который буквально вывернул наружу все то, что я чувствую к нему.

«Теплее одевайся в слякоть зимнюю и стужу Я ухожу, но лишь на время, не на век, Ты поищи того, кто точно будет лучше, - Сказал мне самый лучший человек.»

Но через два бесконечно долгих года Он вернулся, и сердце его осталось прежним. Лишь зажили нанесенные мной по неосторожности раны. И вот что я хотел бы сказать напоследок. Верьте в сказку, ищите своего принца, но не забывайте смотреть по сторонам. Возможно тот, кто старательно исполнял роль феи и есть ваша судьба. Ведь нет ничего ценнее, чем самый родной сердцу человек рядом». Последняя страничка Дневника о них двоих исписана. История двухлетнего ожидания закончена. И Чонин ставит точку в ней, закрывая дневник и откладывая его в сторону. Он укладывается в теплые объятия уже дремлющего Чунмёна и засыпает в них, окунаясь в самые яркие и спокойные сны рядом с человеком, который дорог до безумия. Рождество почти закончилось, а завтра им обоим нужно лететь в Токио. У Мёна там работа, которая ему по душе. А Чонину, по правде говоря, все равно где заниматься танцами. Лишь бы старший был рядом.