Несовершенство

      Это утро встретило Химчана морозной свежестью, легким ветерком, проникающим в комнату через приоткрытую форточку и яркими лучами раннего солнца, пробивающимися через неплотно сдвинутые шторы. Проснувшись и с трудом сев на кровати, парень первым делом потянулся к пачке сигарет. Несмотря на хорошую погоду, новый день ни капли не радовал его. Он закурил. Единственное, чему он мог бы быть рад, это новая цифра на весах. После этой мысли, осторожно встав на ноги, парень подошел к электронным весам у шкафа. Настал тот самый момент, определяющий его настроение на целый день.       Весы показали 50 кг, и губы парня растянулись в облегченной улыбке. Он снова победил, и осталось совсем немного напрячься, чтобы увидеть первую четверку на этих грёбаных весах. Следующая его остановка — зеркало. Критично осмотрев свое отражение, парень сделал заключение «всё равно слишком жирно», но его успокаивала та мысль, что прямо сейчас он прилагает все усилия, чтобы исправить это.

***

      Он не может сказать точно, как давно это началось... когда он решил скинуть пару килограмм? Уже тогда? Или, может, когда решил, что этого недостаточно, и нужно еще немного? И еще немного. Или всё началось, когда он начал ненавидеть себя? Когда каждый съеденный кусочек вдруг стал вызывать ужасные угрызения совести.       Всё начиналось так безобидно. Решив всего лишь следовать общим принципам правильного питания, он, кажется, упустил момент, когда что-то пошло не так. Результаты такой безобидной диеты не устраивали парня. За месяц ушло всего три килограмма. Он ужасно злился от того, что не мог есть то, что хочется, да еще и вес уходил чертовски медленно. И он начал сокращать порции. Всё меньше и меньше. В конце концов дошло до полного голодания.       Но были и срывы. Бывали моменты, когда он просто вставал с кровати, шёл на кухню и ел всё, что попадется на глаза. Ни о чем не думая, он наедался до отвала, и всё было нормально, пока он ел. Но потом приходило ужасное чувство вины. Парень пытался занять себя чем-нибудь, лишь бы отвязаться от него. Смотрел фильмы, слушал музыку, рисовал, писал стихи, учил языки. Но всё бесполезно. Оно настигало его, как бы он ни старался, и ему хотелось умереть. Столь сильная ненависть к самому себе разъедала изнутри. И он нашел единственный, как ему казалось, выход: вызывать рвоту.       И вот, каждый раз, как случался «ночной дожор», он, жутко злой и расстроенный, шел в гости к «белому другу». Это было отвратительно, доставляло массу неудобств, от этого болело горло и слезились глаза, но по-другому не получалось. Парень просто не мог простить себе обжорство.       А самая настоящая катастрофа случалась, если он поправлялся. И хоть прибавлялось всего по одному килограмму, ему казалось, что все десять. Парень мог проваляться целый день под одеялом, лишь бы не видеть свое тело, и если приходилось одеваться, впадал в жуткую истерику, потому что ему казалось, что из-под каждой складочки на его одежде можно разглядеть складочки отвратительного жира.       Но те времена давно прошли. На данный момент, так как парень живет один, в его доме вообще нет еды. В шкафчиках только огромный запас кофе и чая, которые он тоже не так уж часто себе позволяет. В холодильнике есть еще пакет молока, но оно уже давно прокисло, ведь парень боится добавить его в кофе. Это непередаваемое ощущение страха, что он попробует и не сможет остановиться, начнет есть и есть, и даже походы к «белому другу» не отучат его от этого.       Иногда на Химчана снисходило озарение, он понимал, что не сможет голодать вечно, и шел перекусить чем-нибудь легким: обезжиренным творогом, кефиром, фруктами или куриными яйцами. Но в последнее время даже после этих продуктов он чувствовал себя ужасно.       Теперь что касается его одиночества. До какого-то момента у Химчана был Ёнгук, но спустя миллионы бесполезных разговоров «по душам» сдался. Сначала он пытался как-то расшевелить Химчана, водил даже к психиатру, и не к одному, но ничего не помогало. Упрямый парень не хотел лечиться и даже не понимал, что болен. Он был горд собой, своей силой воли и тем, что никто больше не будет шутить про его ляжки. И не важно, что он достиг этого слишком жесткими методами, порой опасными для жизни. Ему нравился этот туман в голове и совершенно пустой желудок.       Теперь Ёнгук лишь иногда заглядывал. «Наверное, чтобы проверить, не сдох ли я тут» — с усмешкой думал Химчан. Его мысли стали куда мрачнее и язвительнее, чем раньше. Он сильно изменился, и каждый раз приходя, Ёнгук понимал, что это уже совсем не его парень, это совершенно другой человек. Поэтому его визиты становились все реже и реже. Самого Химчана это не особо волновало. Его теперь вообще мало что волновало, кроме веса. К тому же, карьера модели пошла в гору после его похудения, чему он тоже был несказанно рад. Его устраивает такая жизнь. Каждое утро он просыпается, взвешивается и смотрится в зеркало, на завтрак курит и пьет кофе. Затем, если есть какая-то работа, едет, а если нет, остается дома и пишет стихи, играет на гитаре, рисует или учит языки. Он доволен своей жизнью, своей силой воли и своим кругозором. Это попахивает нарциссизмом, но ничего не поделаешь.       Его болезнь, как азартная игра, затягивает и заставляет все больше и больше отдаваться ей, вызывая у больного то ненависть, то любовь к себе. И когда-нибудь, вероятно, эта игра обернется трагедией.