Дополнительное время

------------- Перерыв — промежуток времени между таймами матча (15 минут) Если бы Джона Уотсона спросили, что он делает перед дверью в спальню своего гостя, он бы ответил: похоже, создаю новую традицию. Снова Джон страдал от мучительного стыда. Вчера это был стыд за себя, сегодня - за родного брата. Пока Джон за воротник выволакивал Гарри на крыльцо (много времени на это не потребовалось - от удара в лицо старший Уотсон совершенно растерял свой боевой задор), Шерлок исчез из гостиной. Джон постучал и толкнул дверь, не дождавшись ответа. Увиденная картина заворожила его: стройный, гибкий Шерлок, изящный, как статуэтка из палисандра, стоял у сумрачно-серого окна. Очертания его темного силуэта могли бы быть резкими, но вокруг головы вился синеватый дым, смазывающий контуры. На долю секунды Джон нашел в себе силы удивиться, что не сработала противопожарная система, но налетевший сквозняк подсказал, что в комнате распахнуто окно. Испытав смутно проскользнувшее желание уткнуться лицом в спину между лопаток Холмса, Джон глубоко вздохнул, чтобы перестать так глупо нервничать. Он аккуратно закрыл за собой дверь и подошел к Шерлоку так близко, чтобы без усилий посмотреть в лицо. Детали терялись в сумерках, но глаза Шерлока блестели, а на чувственные губы падал красноватый отсвет зажатой в зубах сигареты, докуренной почти до фильтра. - Пожалуйста, убери это, я тебя очень прошу, - прошептал Джон. - Футболисту твоего уровня нельзя губить легкие. Шерлок медленно вытащил сигарету изо рта, зажав пальцами с неуместной элегантностью, выпустил дым в сторону от Джона. Руки его слегка дрожали. Уотсон заметил это. - Шерлок, я не знаю, что сказать. - Мне собрать вещи? Джон недоуменно нахмурился. - Ты думаешь, стоит? Шерлок отвернулся и с остервенением затушил сигарету в пепельнице на столе. - Мое мнение не имеет значения. Главное, что считаешь ты. - Я думал, мы сделаем это завтра. Много времени не займет. Голова Шерлока дернулась, как от удара. - “Мы”? О, ты хочешь помочь? Мило, - процедил он так гадко, как только был способен. Джон помолчал. - Шерлок, я знаю, что мой брат оскорбил тебя и расстроил. Ты имеешь право злиться. Но когда ты говоришь таким тоном, мне становится немного страшно, что мы не сможем двигаться дальше. - А куда мне двигаться? - Холмс слегка повысил голос. - Подскажи хотя бы отель приличный! - Какой отель?! Шерлок, я хотел обсудить то, что произошло только что, а поездку в Торки мы можем спланировать и завтра. Но, конечно, если тебе поможет успокоиться бронирование номеров, давай сделаем это сейчас, я согласен. Тебя нервируют путешествия? Шерлок несколько секунд смотрел на Джона с высоты своего роста, а потом вдруг плечи его расслабились и он едва слышно застонал. Уотсон постарался проигнорировать вставшие дыбом волоски на руках. Холмс сделал шаг к письменному столу и устало присел на краешек, вытянув ноги. Джон рискнул подойти поближе. Волоски на руках уже угомонились. - Ты все это время говорил о поездке в Торки? Собрать вещи - это для поездки? Джон, начиная догадываться о сути недопонимания, осторожно уточнил: - А о чем говорил ты? Какие вещи ты планировал собирать? Голос Шерлока звучал раздраженно, словно он не хотел признаваться в собственных сомнениях: - Я полагал, что после всего того, что наговорил про меня твой брат, ты не захочешь, чтобы я портил твою репутацию своим присутствием в твоем доме. - Ты хотел сбежать из-за Гарри?! - возмущенно воскликнул Джон. - Не сбежать! И не из-за Гарри, а из-за тебя. Я не хотел, Джон…- голос Шерлока сорвался, - я не хотел, чтобы ты ненавидел меня из-за того, что Грег уговорил тебя предоставить мне комнату. Я не хочу тебя обременять и портить твои отношения с семьей. Джон чувствовал зарождающееся внутри, где-то в животе, щемящее тепло, которое пульсировало как сгусток абсолютно беспричинного счастья. Уотсон был уверен, что если задрать футболку, пульсация эта будет видна под кожей невооруженным глазом. “Как гигантский кокаиновый клоп!” - внезапно подумал Джон и чуть не рассмеялся от чудовищной нелепости этого сравнения. Подойдя к сидящему Шерлоку поближе, Джон мягко спросил: - Ты действительно волнуешься о моих несуществующих отношениях с братом или же тебя беспокоит, как я воспринимаю твою ориентацию? Шерлок, не отрывая взгляда от Джона, склонил голову набок и ничего не ответил. Уотсон придвинулся еще на фут: - Если бы у меня были проблемы с геями, то я бы снял тебе номер в гостинице еще до того, как ты закончил обследование у Молли, - я не слепой, Шерлок, и не дурак. И я не думал, честно говоря, что тебя так волнует отношение окружающих. - Не всех окружающих. Только одного, - недовольно прошептал Шерлок. Джон согласно кивнул: - Но я - не мой брат. Его грубость меня расстраивает куда больше, чем то, что люди начнут болтать обо мне. Или о нас. Люди всегда болтают. Но если ты мой друг, не все ли нам равно? - Друг… - беззвучно повторил Холмс одними губами. Блядь. Джон улыбнулся: - Позволь мне сделать то, чему помешал визит моего невменяемого братца-гомофоба. Я ведь так и не приготовил тебе вечерний чай. *** Если бы Майкрофта Холмса спросили о самом важном дне его жизни, он бы задумался на секунду. Или на минуту. Быть может, это был день, когда он блестяще закончил университет, имея на руках сразу три предложения о работе? Тогда скромная должность в правительстве была наименее оплачиваемой из этих трех, но Майкрофт хорошо думал на перспективу. Он выбрал именно ее, и с тех пор каждый его день был посвящен кропотливому, методичному, чрезвычайно внимательному и безупречно просчитанному движению наверх. Майкрофт был весьма хорош в том, что делал, и знал это. Быть может, это был день, когда его представили Её Величеству? Это была почти неофициальная встреча: Майкрофту было тридцать два, и он успел зарекомендовать себя несколькими хитроумными планами по нейтрализации международной напряженности. Эти планы были не глобальными, но Королеве понравились изящные решения Холмса, и она разделила с ним и его тогдашним начальником чашечку чая. С того памятного чаепития с Великой Женщиной (Майкрофт называл ее так без малейшей иронии) он чувствовал, что его карьера будто подстрахована подушкой безопасности. От ощущения, что его одобряет Королева, Майкрофт еще ревностнее защищал ее интересы. В жизни Майкрофта Холмса было несколько действительно важных дней, некоторое количество значительных и довольно много превосходных. И лишь иногда, когда ночью в холодной постели вдруг на мгновение становилось нечем дышать от острой боли в сердце, Майкрофт предполагал, что самым важным днем его жизни был тот, когда он встретил Грега. Это случилось девять лет, четыре месяца и шесть дней назад, и Майкрофт помнил каждую деталь, будто минимум половина клеток его памяти была предназначена для хранения мельчайших подробностей их с Грегом отношений. ...Благотворительный вечер организации, аккумулирующей средства на лечение детей от туберкулеза в странах третьего мира, проходил в зале роскошного лондонского отеля. Майкрофт относился серьезно к подобным мероприятиям. Для молодого и амбициозного человека здесь открывались грандиозные возможности, нужно было только внимательно искать их, не стесняться заводить полезные знакомства и подобрать подобающий смокинг. Фамилия Холмса обеспечивала ему еще несколько дополнительных карт в этой раздаче. Осуществив три из пяти запланированных полезных бесед, которые могли обернуться бонусами в будущем, Майкрофт с бокалом шампанского остановился за ледяной скульптурой, изображающей Доброту. То, что это именно Доброта, становилось понятно лишь после прочтения поясняющей таблички, тогда как женщина из застывшей воды самому Холмсу больше напоминала голодную смерть. Впрочем, художественные достоинства скульптуры мало занимали Майкрофта, он выглядывал в бескрайнем черно-белом море вечерних костюмов очередного необходимого человека, когда его внимание привлекли возня и хихиканье за тяжелой портьерой, драпировавшей один из служебных выходов. Сделав шаг чуть назад и в сторону для лучшего обзора, Майкрофт строго посмотрел на парочку, которая укрылась от посторонних глаз за изумрудного цвета тканью. Спиной к нему стояла невысокая девушка в белом платье с открытой спиной. Она была занята разговором - если эти ужимки можно назвать разговором - со стройным, загорелым молодым человеком, одна рука которого была занята бокалом с красным вином, а вторая, насколько успел разглядеть Майкрофт, только что ущипнула девицу за грудь. Девица захихикала снова. Молодой человек в этот момент посмотрел поверх головы своей подружки прямо на Майкрофта, который всем своим видом выражал сдержанное осуждение, и ослепительно улыбнулся. Мальчик, мальчик, я тебя съем. В следующую секунду рука загорелого преспокойно перевернула бокал вина прямо девице на грудь. - Козел! - воскликнула она, отталкивая от себя мужчину и вылетая из закутка, прикрывая сумочкой огромное вишневое пятно на груди. Стряхивая несуществующие соринки с рукава, белозубый вышел из-за портьеры и встал рядом с Майкрофтом. - Я Грег, - легко сказал он. - Ты придурок, - солидно ответил Майкрофт. - Ты сделал это специально. - Да, - ничуть не смутился новый знакомый. - Ты бы слышал, какая она тупая! Во всей твоей позе больше интеллекта, чем в том, что она успела произнести с момента рождения. - Именно из-за большой любви к умным женщинам ты и потащил ее в темный угол? - скептически уточнил Холмс, хотя вовсе не намеревался продолжать этот разговор. - Она утащила меня - я просто не сопротивлялся. Было скучно, - парень покачнулся с носка на пятку. - А теперь нет. Он улыбнулся снова, и Майкрофт подумал, что с этой его улыбкой что-то не так. Она была слишком идеальной и делала довольно красивое лицо практически совершенным. Под действием этой улыбки разбегались тончайшие морщинки вокруг глаз, две ямочки - одна чуть больше другой - появлялись на щеках, а сильный выразительный подбородок словно становился чуть мягче. Холмс встревожился, осознав, что уже некоторое время молча смотрит на рот своего собеседника, а тот продолжает улыбаться и созерцанию не препятствует. Майкрофт сумел отвести взгляд от гладких губ Грега и посмотреть ему в глаза: - Ну что ж, Грег, желаю вам приятного вечера, - Холмс слегка отсалютовал ему бокалом и хотел с достоинством удалиться, но был остановлен вкрадчивым: - Ты один здесь? Майкрофт дернул плечом. Он напомнил себе, что только что в толпе мелькнула рыжая макушка Эверетта, с которым была запланирована четвертая из пяти очень важных встреч. Строгое самовнушение не помогло: темная шевелюра слегка вьющихся непослушных волос Грега завораживала Майкрофта больше, чем все рыжие дипломаты вместе взятые. - Видимо, уже нет, - с долей покорного смирения ответил Холмс. - Тогда мне нужен другой бокал, - сделал Грег шаг вперед. - И еще - твое имя. Самым несчастным днем своей жизни Майкрофт бы назвал не тот ужасающий четверг, когда Грег ушел в последний раз, а какой-то другой - безликий - день, когда Холмс понял, что любовник больше не вернется. Тогда молоденькая Антея, будучи еще простым секретарем, а не полноправным личным ассистентом с целым рядом самостоятельных полномочий, вместе с утренней почтой и распечаткой важнейших мировых новостей принесла заметку об одном валлийском клубе из Второй, кажется, Футбольной лиги. На заглавном фото владелец клуба пожимал руку загорелому, стройному и улыбчивому новому тренеру, который, давая интервью местному журналисту, сообщил, что Лондон утомил его своим безумным ритмом жизни, лицемерием и равнодушием. “Я бы хотел как можно больше времени проработать вдали от Лондона”, - подчеркнул тренер Лестрейд в интервью. Майкрофту удалось отменить все запланированные на тот день встречи. Вечер застал его в том же кабинете, бесславно напившегося и глотающего слезы. На следующее утро он был безукоризненно выбрит, отглажен и с утроенной энергией принялся спасать страну. Антея больше никогда не приносила новостей про тренера Лестрейда. Четыре года Майкрофту удавалось делать вид, что он все забыл, хотя почти каждую ночь ему снилась горячая кожа под его длинными пальцами, мозолистые сильные руки, обхватывающие член ровно так, как следует, твердые, покрытые золотистыми волосками бедра, доверчиво раздвигающиеся под ласками губ и языка. Но потом Грега пригласили работать в Премьер-лигу, и притворяться, будто его не существует, стало гораздо проблематичнее. Зайдя однажды к брату без предупреждения, Майкрофт застал Шерлока за просмотром традиционного предматчевого интервью тренера команды-соперника. Тогда Шерлок еще регулярно выходил в основном составе и относился к изучению планов противника достаточно серьезно. Узнав Майкрофта по звуку шагов, Шерлок не стал оборачиваться: - Этот Лестрейд даже не очень похож на идиота. Игроки у него не ахти, но расставил он их грамотно. На экране ноутбука по-прежнему загорелый, белозубый, но чуть поседевший Грег что-то уверенно отвечал журналистам, оживленно жестикулируя, и Майкрофт вдруг покачнулся, увидев на левой руке блестящее обручальное кольцо. Без сил опустившись на ближайший стул, Холмс-старший буквально слышал, как с грохотом рушатся выстроенные за четыре года стены вокруг его истекающего яростной любовью сердца. Плотину прорвало: с того вечера Майкрофт Холмс ни на мгновение не выпускал из зоны пристального внимания жизнь своего бывшего любовника. День, когда в спортивных СМИ появилась скромная заметка о разводе мистера и миссис Лестрейд, Холмс отметил бутылкой дорогого шампанского, уговорив Антею присоединиться к нему. Он не сказал ей, что именно они празднуют, но знал, что она умная девочка. Именно она в конце концов предложила обратиться к Лестрейду с проблемой Шерлока. Антея делала акцент на трудностях молодого Холмса, описывая гнетущую атмосферу, в которой погибает талант младшего брата. Майкрофт уступил ее мягкому, деликатному напору, не ожидая, что Грег согласится. Когда Антея подтвердила обед в “Диогене”, руки Холмса ходили ходуном от вспыхнувшей лихорадочной надежды, которая разбилась вдребезги, стоило Грегу озвучить встречные требования. Но увидев Грега так близко, ощутив его запах, услышав ставший чуть более низким и хриплым голос, Майкрофт поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы вернуть любимого человека в свою жизнь. Поэтому в субботу утром Холмс-старший планировал выехать в Ливерпуль, несмотря на недавнее предупреждение Грега, и присутствовать лично на игре с “Вест Бромвичем”. Антея, узнав об этом, подарила ему новый галстук. Без комментариев. *** Если бы Джеймса Мориарти спросили, почему ему так хочется поиметь “Ливерпуль”, он бы послал говорившего к черту или, если бы был в благостном расположении духа, ответил бы, что болел за команду с детства. Имени настоящей причины Джим не назвал бы никому и никогда, потому что признаваться в безответной щенячьей любви к самому Роберту Бернарду Фаулеру* было, по меркам Мориарти, очень унизительно. Любовь вообще была унизительна, считал Джим. Власть - вот что возвышает тебя над миром. Семья Мориарти всегда жила в Ливерпуле, но футболом юный Джеймс не интересовался вовсе, пока в четырнадцать лет не попал с отцом на какую-то закрытую вечеринку для бизнесменов и местных знаменитостей. Робби Фаулер, которому только исполнился двадцать один год, был восходящей звездой. Он и несколько его друзей из команды, которых журналисты метко окрестили “Спайс Бойз”, были известными завсегдатаями вечеринок, модных показов и ночных клубов. Уже невероятно циничный, но все еще впечатлительный Джеймс, пытаясь небрежно держать толстостенный стакан с виски (который по вкусу казался подростку чем-то средним между ядом и мочой дракона), шарахался по второму этажу дома хозяев, когда вдруг из-за угла на него выскочил парень. Из-за столкновения с высоким, крепким, устойчивым телом, стройный и легкий Джеймс упал прямо на задницу, расплескав ненавистный виски по ковру. - Смотри, куда прешь! - рявкнул он, густо покраснев. Парень рассмеялся и протянул Джиму большую грубую ладонь: - Не злись, волчонок, я случайно. Вставай. Джеймсу не хотелось принимать помощь, но при падении он больно ударился копчиком, и самая капелька подмоги была бы нелишней. Неохотно он вложил хрупкие пальчики в предложенную руку и практически взлетел, когда парень потянул его на себя. Оказавшись на ногах почти вплотную к собеседнику, Джим почувствовал, что тот внимательно и чуть насмешливо разглядывает его. - Ты из какой стаи, волчонок? - спросил, не переставая улыбаться, парень. - Я тебя раньше не встречал. Джеймс нашел в себе силы отодвинуться от нового знакомца, снова покраснев и преувеличенно тщательно отряхивая брюки: - Я Джеймс Мориарти. Мой отец - ты должен знать - Себастьян Мориарти, у него строительный бизнес. Парень рассмеялся снова: - Прости, я не знаю. Ну, а я Робби. Джеймс слегка скривился: - Робби? Просто Робби? Парень на секунду растерялся: - Робби Фаулер, вообще-то, но я думал, что ты меня узнал. Мориарти нахмурился: - Чем занимается твоя семья? - Волчонок, я не из этой вашей бизнес-банды. Я играю за “Ливерпуль”! - А, футбол, - небрежно бросил Джеймс. - Бездумная потеря времени ради потехи тысяч безголовых болельщиков. И прекрати звать меня волчонком, будь любезен. Фаулер грустно улыбнулся: - Ну как же тебя еще звать, если ты маленький злой волчонок? Неужели ты не любишь футбол? Впервые встречаю такого ребенка. Мориарти набычился: - Я не ребенок! Футбол - это грязь, пот, скука и потакание первобытным инстинктам. Глаза Робби так красноречиво округлялись на протяжении этого предложения, что Джим почти робко добавил: - Мне так отец сказал. Робби немножко подумал: - Ты был когда-нибудь на матче? - С чего бы мне? - Понятно, - протянул Фаулер и полез во внутренний карман пиджака. - В честь нашего знакомства и в знак извинения за то, что я коварно уронил тебя, я хочу вручить тебе этот пригласительный билет на матч “Ливерпуль” - “Арсенал”, который состоится в ближайшую субботу на стадионе “Энфилд”. Пожалуйста, волчонок, приходи. Один раз посмотришь и все, я от тебя сразу отстану. Или глаза Фаулера были слишком грустные, или голос очень мягкий, или те полтора глотка виски, которые Джим все-таки сделал, были лишними, но рука сама потянулась и забрала глянцевую бумажку. - Ладно, - слегка насупившись, ответил Джеймс. - Посмотрю на этот твой футбол. Примерно шесть игр спустя юный Мориарти признался себе, что футбол довольно захватывающий вид спорта, особенно когда Робби бегает по полю. Отец нового увлечения не одобрял, но слишком и не препятствовал, потому что одновременно сын начал проявлять больше внимания к изучению тонкостей семейного бизнеса. В систему обучения были встроены и вечеринки с коллегами по цеху, которые Джеймс не любил, но с усердием посещал. Однако терпение его не было вознаграждено - Фаулера он больше не встретил. Через несколько месяцев из колонки светской хроники Мориарти узнал, что Робби встречается с некой Кэрри Доусон, в ярости разорвал газету и безудержно рыдал до поздней ночи, проклиная и Фаулера, и девушку, и футбол, и ту вечеринку, и “Ливерпуль”, и самого себя, глупого чувствительного юнца. На много лет удалось забыть о футболе, окружив себя броней цинизма, презрения и ни к чему не обязывающих интрижек, пока в один прекрасный день отец не завершил сложную сделку, в которой одним из видов финансового обеспечения выступил трехпроцентный пакет акций “Ливерпуля”. Джеймс смотрел на документы невидящим взглядом. План сам собой сложился в тщательно причесанной голове. И, хотя в глубине души Мориарти не знал, что будет делать после того, как завладеет клубом единолично и пригласит на пост главного тренера Роберта Фаулера, ему показалось, что жизнь его наконец обрела смысл. _____________________________ *Роберт Бернард Фаулер (родился в 1975) - английский футболист, нападающий. Воспитанник “Ливерпуля”, один из наиболее выдающихся футболистов в истории клуба, провёл в его составе 330 матчей, в которых забил 171 гол.