Еще до "Реванша"

ИС-4, он же по-простому «Армагеддон», это огромное ревущее чудовище с экипажем 5 человек. Ну, людей в тесной утробе только четверо. Я не могу назвать себя человеком. Нормальный человек не может прощупать за секунды подкорку механика-водителя, наводчика, командира танка, новобранца за пулеметом. Это я помню еще до... Еще до войны. Наверное я тоже был таким, как они сейчас. Как можно бояться, если тебя окружают сотни миллиметров танковой брони? О, кстати и танк я могу чувствовать полностью. Эти провода, которые вонзаются в мой затылок и веером расходятся во все стороны в каждый уголок машины — все благодаря им. Кожа головы еще щиплет и кровоточит — ни волоска. Зато теперь я могу запросто узнать, сколько снарядов осталось в боеукладке, сколько солдат противника видит через прицельную планку пулеметчик, сколько лет женат командир танка капитан Вершинин — и для этого мне не придется даже напрячься. Да и не интересно это. Рядом есть Братья. Рядом, несутся в построении со своими экипажами, такие же, как я. Чтобы видеть, мне теперь не нужны глаза. У нас и Братьев есть десятки пар глаз — наводчики, пулеметчики, командиры и водители. А иногда мы можем посмотреть на наши танки со стороны — из окопов Врага. Сегодня врагов много. Союзники сплоховали, решив защищать Париж. Бежать, прочь отсюда, прочь с твердой земли на свои жалкие кораблики в холодном море — туда, куда не долетает фугас и где мы с Братьями не можем видеть! Хорошо укрепились. Я чувствую, как Братья передают тревогу экипажей средних танков. Мины и пушки, с неба не дает пройти авиация. Радист обливается потом и сглатывает — нет, лейтенант Хромин, приказ есть приказ, отступать нельзя. Передай приказ идти до конца командиру. Лучше я тебе помогу. -Капитан, радисту плохо! Младший лейтенант Хромин кричит и царапает лицо черными ногтями. Алая кровь заливает из носа обильной струей гимнастерку. Его криков почти не слышно из-за рева двигателя и гула пси-установки. Почти десять секунд проходит. -КАПИТАН ВЕРШИНИН, ТАНКИ ДОЛЖНЫ НАСТУПАТЬ! - доносится крик радиста в наушниках. - ПОДАВИТЬ СОПРОТИВЛЕНИЕ ВРАГА! Вершинин никогда не был верующим человеком. Ему было 34, и он был воспитан в духе советского атеизма, но сейчас он, выпучив глаза на своего сошедшего с ума радиста, бормотал некое подобие молитвы. -Капитан, впереди огневая точка, возможно противотанковый калибр! - кричит наводчик. Вершинин отдает приказ: -Орудия на точку, огонь на ходу! Автоматика заряжания — тоже новшество, так же как и «комиссар» в танке. Механизмам не нужна «дополнительная мотивация» - точная последовательность, секунда за секундой и спаренные 120-миллиметровые орудия готовы стрелять. -Выстрел! Радист держался долго, удивительно долго. А что там бормотал капитан? Братья тоже не понимают. Я больше не слышу одного из них — Враг стреляет точно, снаряд прошел броню, сдетонировала боеукладка. -Есть попадание по цели! Чувствую, как пронеслось радостью по сознанию Вершинина. Его Разум просто кричит, он совсем не контролирует эмоции. -Точка не подавлена! Враг ведет огонь! Ага, теперь это ужас. «Армагеддон» способен выдержать лобовое попадание почти любого противотанкового орудия Союзников. Почти любое. Экипаж стал меньше. Хм, оказывается пулемет замолк уже как минуту. А теперь еще и механик-водитель и наводчик. Свою боль я могу подавить, но вот Вершинину придется помочь не так сильно бояться осколков по всему телу. Он и радист еще нужны мне. Нужны Братьям. Мертвый механик навалился телом на рычаги, танк несется по тому же курсу и совершенно неуправляем. Капитан Вершинин почти ослеп и оглох от попадания, но «комиссар» не дает ему даже издать крик боли. На секунду его сознание, еще не полностью захваченное телепатом, успело осознать, что непробиваемая броня танка была прошита в лоб. Это катастрофа... Отнюдь. Мне не нужны руки, что вести эту машину. Вершинин и его полумертвый радист нужны только для того, чтобы я мог неполностью погрузиться в управление и не потерять контакта с Братьями. Сейчас я взял на себя функции всего экипажа. Стоило сделать это сразу... Теперь мне видно меньше, и Братья говорят словно через толщу воды, но теперь я и есть «Армагеддон»... Капитан, убери тело своего водителя, он не дает мне рулить. Это было последнее, что сделал в своей жизни капитан Вершинин. Уже ничего не осознавая, повинуясь разрывающей его мозг волне чистого сознания «комиссара», он схватил тело Аркашки, его водителя, за шиворот и с силой откинул его на спинку сиденья. Следующим усилием телепат просто избавился от него. Теперь я могу все. Я Двигатель. Я Орудие. Я Катки и Башня. Я все... Радист плачет. «Комиссар» отпустил его на момент, отвлекшись на капитана, но вот он снова в его голове. Радист шевелит губами, издавая нечленораздельные звуки, которые несутся на приемники других экипажей. Его слышат средние танки первой волны, те, что еще на ходу. Его слышать другие ИСы, в которых свои «комиссары». Теперь все хорошо. Братья еще тут, мы слышим! Эти маленькие по сравнению со мной машинки — они пойдут с нами. Пусть стреляют. Это приказ. *** -Товарищ генерал! Атака захлебнулась! 47-я, 93-я и 167-я танковые роты не смогли преодолеть укрепления противника! - докладывает в холодном блиндаже генеральский адъютант. Ну что же. Смольнин дожил до седых волос и генеральских погон не случайно. Если двенадцать танков, модифицированных по проекту «Комиссар 3» не смогли пробить с ходу парижские укрепления, значит стоит воевать по-старинке. Обстрел, налет, затем пустим пехоту и то, что осталось от бронетанковой армии... -Вы тратите ресурсы Союза слишком вольготно, товарищ генерал. Смольнин почувствовал, что вглубь его седой головы словно вбили два раскаленных гвоздя. Он обернулся. Как ожидал... Он тут как тут, этот новый. Полковник... Не вспомнить имя. Эта бородка, эта рогулина из металла — не спутаешь, но вот имя.... Оно тебе и не нужно. Да, точно... -Виноват, я виноват.... - лепечет некогда грозный генерал, всматриваясь в бездну этих бесцветных глаз своего гостя. На колени. Смольнин падает на пол, разбив обе коленные чашечки. Провал атаки — твоя вина. Провиниться перед Союзом, погубить три роты. Генерал, ты - мусор. Смольнин плачет, плачет навзрыд, как младенец. Я приму командование. Сам. Я знаю планы. Я знаю все. Ты сам мне передал. Достань свой наградной пистолет и отдай долг стране, избавив ее от своего ничтожества. Смольнин даже рад послушаться. Его голову больше не буравят гвоздями. Из кобуры он достает наградной пистолет и без тени сожаления поносит к виску. «За Союз!» - и выпустил себя из плена разума гостя. Гость не выдал никаких эмоций. Он заложил руки в черных перчатках за спиной и закрыл глаза. Послать адъютанта к радистам... Отдать приказы... Прощупать, что осталось от экспериментальных рот... Впереди еще столько всего — не только Париж. Жди нас, Лондон. Жди нас, Вашингтон. Прячьтесь и молите. Молите о том, чтобы эти грубые поделки, которых армейские бюрократы фиксируют как «бойцов с расширенными возможностями» не попытались проникнуть в ваше сознание. Молите, чтобы вашу жизнь забрал фугас или пуля. Мы — Братья, и мы сильны. А я — первый среди них.