Тихая ночь

      Надо избавиться от снега на обуви прежде, чем войти в дом. Особой радости в случае таяния сбившихся в кучу маленьких белых снежинок никто испытывать не будет – вся вода окажется на полу в прихожей, и придется искать тряпку, чтобы её вытереть. Девушка решает постучать боковой стороной ботинок о стенку или о ступеньки перед тем, как открыть входную дверь.       До Деревни Победителей осталось идти всего ничего. Конечно, путь был бы намного легче, если бы погода не устроила Двенадцатому сюрприз в виде сильного снегопада, который мешал увидеть даже собственные руки. Пальцы девушки уже давно замерзли, поэтому ей пришлось натянуть перчатки, те самые, что недавно были присланы из Капитолия. Теперь столица Панема не была похожа на разрисованный курятник – цвета приобрели спокойные оттенки, наряды перестали быть столь вызывающими и объемными. Возвращение к истокам. К естественности. Конечно, капитолийцы еще долго не смогут смыть со своих волос ярко-розовый, синий, фиолетовый и другие цвета, но и столь незначительные перемены грели души жителей дистриктов. Они становятся похожими друг на друга.       Они начинают понимать, что человек, родившийся в Капитолии, и человек, появившийся на свет в одном из дистриктов, продолжает оставаться таким же человеком. Уникален каждый, а не тот, кто имеет достаточно денег для пропитания и перекрашивания своей кожи в непонятный природе цвет.       Двенадцатый все продолжает восстанавливаться и возрождаться. Дистрикту стараются придать тот вид, который он имел еще до Темных Дней. На месте разрушенного Дома Правосудия возводят городскую мэрию. Неподалеку строится больница. Школа воздвигается с нуля. С детским садиком пока придется повременить – хотя, может быть, это и продуманное решение – сейчас в дистрикте проживают те люди, которые заняты в строительстве. Четверть выживших обитателей перебралась на другое место жительства: кто-то из-за работы, кто-то из-за рождения ребенка, кто-то из-за своих личных желаний.       Она возвращается домой привычным путем; каждый шаг по направлению к Деревне словно выучен наизусть, как стишок. После победы на Играх она невзлюбила новый дом, но теперь двухэтажная постройка казалась самым лучшим местом во всем Панеме. На всей земле. Китнисс была уверена, что лишь там с ней ничего не случится и лишь там она сможет жить дальше.       Деревня Победителей не была разрушена при бомбежке. Сердце девушки начинало невыносимо болеть, когда она ходила в дальнюю часть Двенадцатого и натыкалась на сваленные в кучу кирпичи и покореженную арматуру. Последствие бомб, которое пока что не могут никуда убрать. Наверное, просто не имеют необходимой техники – все разрушенное свалено в одну кучу и вывезено на окраину.       Порыв ветра оказывается намного сильнее, чем обычно – девушка ежится и старается спрятать лицо в широком шарфе. Завидев знакомую крышу, она прибавляет шаг и напоминает себе о необходимости обстучать ноги. Проходя через витиеватую арку, Китнисс останавливается и жмурится от яркого света фонаря.       Вот оно. На этом месте она когда-то собирала снег для того, чтобы потом приложить его к израненной спине Гейла. Тогда Прим выскочила из дома и присела рядышком. Перед глазами девушки воссоздается та самая картина, словно сейчас она – наблюдатель со стороны. Вот на корточках сидит Китнисс с распухшей от удара щекой. Примроуз Эвердин, чьи золотистые волосы струятся по плечам и доходят девочке до пояса, старается вглядеться в лицо сестры.       Китнисс глубоко вздыхает.       Жалко, что её сестрички нет рядом с ней в этот вечер. Может быть, Прим наблюдает с ней откуда-то сверху, а, может, она просто уснула и больше не чувствует боли.       Китнисс долго страдала, прежде чем поняла, что мертвых не стоит оплакивать. Им тоже может быть больно. Нельзя их тревожить.       Сойка-пересмешница отпустила свою маленькую сестренку и позволила ей взмахнуть крыльями, чтобы улететь по направлению к свету, но девушка всегда знала, что Прим где-то рядом. Она чувствовала и вздрагивала от одной подобной мысли. Может, рядом с Примроуз находится и Финник Одейр, которому Китнисс так много не успела сказать.       Снегопад становится все сильнее и сильнее. Девушка встряхивает головой и поворачивает к нужному домику, еле слышно топая по лестнице. Она обстукивает ноги на пороге, избавляя обувь от прилипшего снега. Дверь оказывается открытой – стоит лишь повернуть ручку вверх, как та щелкает и впускает хозяйку внутрь дома.       В большой гостиной горит приглушенный свет, так что Китнисс не приходится включать лампы в прихожей. Она опирается о стенку, и, стараясь не совершать резких движений, сначала снимает с себя теплую куртку, а потом осторожно стягивает обувь. Замирает и слышит голоса, доносящиеся из кухни. Отлично. Неужели она может зайти и прикрыть дверь настолько тихо, что её даже не заметят? Или разговор просто не настолько конфиденциален, чтобы замолкать и проверять, не слушает ли его посторонний?       Нужно повесить верхнюю одежду на вешалку, предварительно отряхнув с капюшона снег. Он попадает на небольшой коврик и начинает таять – так, по крайней мере, не придется вытирать воду с паркета. Девушка поправляет вязаную кофту и проходит вперед. Стоит ей сделать несколько шагов и повернуться вправо, как она видит обладателей тех голосов.       Хеймитч сидит на высоком стуле, откинувшись на спинку. Пит стоит перед столешницей, устало опершись двумя руками на её поверхность.       - Я же говорил, - доносится до неё мягкий голос её бывшего ментора. Сначала Эбернетти, а потом и Мелларк поворачивают головы в её сторону и внимательно рассматривают Китнисс. Хеймитч почему-то кивает, а Пит оглядывает девушку с некоторым облегчением.       - Где ты была? – тихо спрашивает Пит, делая глубокий вздох.       В такие моменты Китнисс чувствует себя последним человеком на этой земле. Они вдвоем наверняка волновались, способа связи у них нет, еще и Китнисс, как назло, забыла перед выходом написать записку или хотя бы что-то сказать. Она просто не хотела будить парня – Пит последнюю неделю плохо спал, а прошлая ночь была единственной ночью, когда он отключился на семь часов. Девушка решила дать ему отдохнуть, поэтому укрыла Пита одеялом и тихо покинула дом. Не думала же она, что её маленькое путешествие затянется на целый день, и в Деревню Победителей она вернется лишь ближе к вечеру.       - Я… в лесу, - не моргнув глазом, зачем-то врет Китнисс.       Пит утвердительно кивает и поворачивается к Хеймитчу. Тот лишь сжимает губы и смотрит на своего бывшего трибута. И никаких ссор и разговоров на тему того, что они все еще опасаются друг за друга. Китнисс прекрасно знает об общем договоре предупреждать хоть одного из них на случай, если ей потребуется куда-то уйти, и корит себя за утреннюю оплошность.       Наконец-то уснувший Пит просто выбил из её головы все мысли о предосторожности.       Плита начинает тихо пищать. Мелларк разворачивается и, поднимая крышку кастрюли, помешивает её содержимое большой ложкой.       - Я в подвал. Сейчас приду, - Пит проходит мимо Китнисс, окидывая девушку обеспокоенным взглядом. Она делает глубокий вздох и может различить столь привычный и приятный запах. Так пахнет лишь Пит. Она могла бы вздохнуть полной грудью еще раз, но Пит идет вперед по коридору и скрывается за поворотом. Китнисс слышит, как он начинает спускаться по лестнице.       Что-то грюкает, заставляя девушку поежиться и повернуться. Отлично, наверное, она вот уже несколько секунд молча смотрела на угол, за которым исчез Пит.       Гордо расправив плечи, Хеймитч сидит на стуле в пол оборота к Сойке. Смотрит на девушку с какой-то странной улыбкой на губах. Изучает, разглядывает, будто до этого не видел. Китнисс приподнимает брови в немом удивлении.       - Проживи хоть тысячу жизней, ты все равно его не заслужишь, - выпаливает он с удовольствием. Улыбка Хеймитча становится еще шире, она не несет в себе издевку или насмешку. Его улыбка счастливая. Это странно настолько, что Китнисс, хоть и слабо, но не может не улыбнуться в ответ.       - Что на этот раз? – спрашивает девушка, подходя к плите.       Между прочим, ей действительно стыдно. Свои обязанности готовить и убирать, как обязанности девушки, она частенько не выполняет, но если с уборкой можно и повременить, то вот с готовкой – навряд ли. Пит – пекарь, а не повар, в которого ему приходится переквалифицироваться, стоит Китнисс уснуть посреди дня или найти себе дело поинтереснее. Так не пойдет. Хватит ему уже заставлять её краснеть. Она прекрасно может справиться со всем и сама, особенно сегодня, особенно в такой день. Кто же знал, что она столько времени пробудет в…       - Да ничего, собственно, - парирует Эбернетти. Он не осуждает её, но лучше бы лишний раз поднял голос и поставил Китнисс на место. Что же с ними со всеми такое происходит? – Прихожу я тут, понимаешь ли, к обеду, Пит спит, Китнисс дома нет. Непонятно, куда ушла. Узнать, куда ты направилась, тоже возможности нет. Я предлагал найти кого-то, чтоб на картах погадали хоть…       - Да-да, я поняла, - Китнисс знает, что неправа, но не хочет признавать свою ошибку перед другим человеком. Хеймитч это понимает, но просто так сдаваться не хочет – девчушка заставила его хорошо побегать, так почему бы теперь не отыграться на ней?       - Сделаешь так в следующий раз – попрошу установить тебе на щиколотку специальный маячок и буду отслеживать твои перемещения, - вот, вот это уже больше похоже на того Хеймитча, которого она впервые увидела в поезде по дороге в Капитолий.       Одно лишь слово заставляет Китнисс вспомнить событие многолетней давности – вырезанный из её руки датчик слежения, ужасная рана, издевательства над Питом в Капитолии. Девушка чувствует оставшийся с тех событий огромный шрам, спрятанный под рукавом кофты, и еле заметно вздрагивает.       - Мне-то можешь ничего не говорить, но перед Питом хотя бы извинись. Понимаю, ты у нас свободолюбивый и гордый символ, все страшное осталось далеко-далеко позади, но он до сих пор беспокоится.       - Что, уже успел оббежать весь дистрикт? – несколько резко бросает Китнисс и удивляется своему голосу. Кто её за язык тянул разговаривать с Эбернетти в таком тоне?       Слова Хеймитча несколько задевают её. Беспокоится не только Пит, беспокоится и она, когда не может дождаться возвращения Мелларка из центра Двенадцатого. Бывало, ей приходилось забираться на диван в гостиной, поджимать под себя ноги и смотреть в окно несколько часов. Такое занятие быстро надоедало и убаюкивало. Звезды редко были видны здесь, в дистрикте шахтеров. Когда небо покрывалось россыпью ярких точек, многие выходили из своих домов, и, не отрываясь, смотрели в небо. Просыпалась Китнисс уже в своей кровати, чувствуя на своем теле сильные руки Пита. Наверное, он пришел слишком поздно и увидел её, сжавшуюся и сидящую на первом этаже.       - А тебе все хочется, чтобы за тобой бегали, - делает вывод Хеймитч, не обращая внимания на её раздражение. На самом деле, Пит не стал бы заниматься столь глупым делом. Они оба знали, что Китнисс вернется домой рано или поздно, но места себе не находили, если не были уведомлены об её конкретном местонахождении.       - Мне никогда не хотелось, чтобы за мной бегали, - почти что шепотом вторит ему Сойка.       Хеймитч решает поменять тему их содержательного диалога. Ни к чему ворошить прошлое и вспоминать о старых ранах. Сейчас все налаживается и становится нормальным. Потихоньку, маленькими шажками, но жизнь всех жителей Панема образовывается. В будущем все будет иначе. Много кто не может поверить, что Игр не существует, и больше никогда не будет существовать. Люди до сих пор опасаются за своих подрастающих детей, до сих пор боятся голода и холода.       Самая ужасная часть твоей жизни может остаться с тобой навсегда, если её вовремя не отпустить.       Несколько минут Хеймитч и Китнисс сидят в тишине. Мужчина продолжает пить предложенный Питом горячий чай, хотя и кривится от его необычного вкуса. Столько лет прошло, а его организм, кажется, до сих пор нормально не воспринимает ничего, кроме алкоголя. Даже сам Эбернетти не помнит, когда в последний раз пил больше, чем одну разрешенную рюмку. Алкоголь сейчас под строгим запретом. К тому же, беспокойство Пита и Китнисс по поводу состояния здоровья их ментора тоже сыграло важную роль. У него дома побывало, по меньшей мере, пять врачей, прежде чем Хеймитч признал, что устал от непонятных людей, хлопающих входной дверью, и согласен принять условия героев революции. Бросить пить. Бросать пришлось тяжело, с криками и с таким набором слов, которые приличный человек отродясь не слышал, но хоть какой-то эффект был.       Эбернетти поставил кружку с блюдцем на стол и выловил из чая лимон. Напиток стал слишком кислым, а мужчине это совершенно не нравилось.       - Я безумно рад, что вы оба тогда вняли моим советам, - начинает Хеймитч. – Кто знает, что было бы, если бы вы тогда позакрывали все двери и окна в своих домах, а потом вообще перестали появляться на свежем воздухе.       Эбернетти старается преподносить все в легкой и шуточной манере, но прекрасно знает, как ситуация обстояла на самом деле.       Его трибуты были полностью разрушены, совсем как Двенадцатый дистрикт. Пит не мог справиться со своими приступами, Китнисс, бывало, молчала три дня подряд. Им было ужасно, ужасно тяжело. Происходящее сейчас кажется сказкой, потому что оно слишком хорошо для того, чтобы быть правдой.       Им пришлось восстанавливаться, возрождаться, учиться принимать жизнь такой, какой она стала. Китнисс не могла представить себя без Прим, но так было нужно – маленькая сестренка уж точно не обрадовалась бы, узнай, что Сойка каждый день и каждую ночь изводит и винит себя в её гибели. Хеймитч как-то даже и не сразу понял, что через какое-то время Мелларк и Эвердин снова стали общаться, пусть и весьма странно. Китнисс помогала Питу понять, где правда, а где ложь, Пит помогал Китнисс смириться. Он как никто другой знал о смирении – его воспоминания начали складываться в четкую картинку, а чувства грозили обрушиться лавиной, с которой парень точно бы не смог справиться в одиночку. Когда-то он знал, что такое смириться со своими безответными чувствами и своей вероятной скорой смертью.       - Мне до сих пор не верится, что все закончилось. Иногда я сижу и смотрю на дверь, ожидая, что через несколько минут в помещение ввалится отряд повстанцев или миротворцев. Что все начнется заново. Что я узнаю, что революция никогда не кончалась.       - Тем не менее, жизнь прекрасна, - воодушевленно продолжил Эбернетти, на автомате потянув руку за бутылкой. Привычного, согревающего ментору душу, предмета рядом не оказывается, на что Хеймитч тихо ругается. Китнисс прячет улыбку и снова поворачивается к плите.       Злополучные воспоминания то давят на душу, то вообще не вызывают никакой реакции.       Китнисс пережила очень много, и теперь она истощена. Она отдала больше половины своего внутреннего огня народу, оставив себе лишь маленькую его часть. Если бы не Пит и Хеймитч, эта маленькая, начавшая тлеть, искра уже погасла бы.       Мелларк возвращается, держа в руке маленький мешочек. Он подходит ближе и просит Китнисс пододвинуться. Девушка покорно отступает назад и садится на стул. Теперь они с Хеймитчем по разные стороны столешницы.       - Ну ты мне и наколотил, парень, - бывший ментор смотрит на кружку с чаем как на грязную огромную жабу.       Пит удивленно оглядывается, но будто специально игнорирует Китнисс. Она перестала воспринимать чувства Мелларка как данность несколько лет назад. Кажется, именно с того момента, как Пит чуть не умер, ударившись о силовое поле. Китнисс не могла не заметить подобное отношение к себе. Привыкшая к постоянному вниманию Мелларка, девушка терялась, когда он специально или не специально начинал её игнорировать.       - Ну, это определенно лучше, чем тот твой запас спирта, - резонно подмечает Пит.       Китнисс тянется к кружке ментора и отпивает немного жидкости, которая оказывается очень вкусной. Не хватает лишь сахара. После революции она стала класть несколько ложек в чай – наверное, в дань памяти к одному человеку.       - Эй, - Эбернетти вырывает кружку из рук девушки, - где твои манеры, Китнисс.       Пара минут проходит в абсолютном молчании. В гостиной до сих пор слабо горит свет. Сойка смотрит сначала на Пита, а потом на Хеймитча. Могла ли она думать о такой жизни раньше, во время революции? Во время охоты вместе с Гейлом? Нет.       Странное чувство спокойствия и умиротворения охватывает её. Девушка напоминает себе, что не должна чувствовать подобное, просто не имеет права, но все равно ничего не может с этим поделать. Будто она свыклась со всеми потерями. Будто поняла, что ожидало Прим после её смерти, будто увидела, что сестра сейчас счастлива.       Наверное, это все из-за надвигающегося праздника. Это – третий год, когда они вот так вот собираются вместе и отмечают какое-либо важное событие. Первое время Китнисс даже не отмечала свой День Рождения, потому что забывала о нем. А потом девушка начала возвращаться к жизни и уходить от обычного существования. Надо жить, а не выживать. Мирное время не создано для опасения за каждый свой вздох.       Рождество. До него осталась всего лишь пара дней.       Наверное, в центре дистрикта уже установили небольшую ель – девушка, видимо, просто не обратила внимания или возвращалась другой дорогой.       - Так где ты все-таки была? – Хеймитч подается вперед и вынуждает Китнисс посмотреть ему прямо в глаза.       - В лесу, - снова врет девушка.       - А. Точно. Я и забыл.       За своей спиной Сойка слышит приглушенный смех Пита. Она возмущенно поворачивается и встречается с его насмешливым взглядом. Сейчас Китнисс уже привыкла к улыбке Пита, тогда как после его возвращения из камер Капитолия девушка не видела её около года. Добрую и открытую улыбку Пита Мелларка, а не издевательский оскал или раздраженную усмешку. Он улыбался как-то по-особенному. По-детски непосредственно и как-то живо. И именно в такие моменты Китнисс понимала – он всегда был её и никогда не исчезал. Даже тогда, когда его привезли в Тринадцатый. Ввиду своей эгоистичности она думала списать его со счетов, но Пит продолжал бороться с изменениями в себе и с ядом в своем организме.       - Где ты была? – спрашивает её Мелларк.       Китнисс хмурится и упирается взглядом в пол.       - Просто мы с Питом были в лесу, и… - голос Хеймитча необычайно звонок.       - Лес большой, - ей не хочется говорить правду. Эта правда существует лишь для неё.       - Нет, мы в лесу не искали тебя. Мы там были около часа, если не больше. Не было тебя в лесу, Китнисс. Где ты была?       Эбернетти тяжело вздыхает, когда понимает, что объяснений он не дождется. Не сегодня. А, может быть, просто не он должен услышать эту правду.       - Я была в лесу, - с нажимом повторяет Китнисс.       - Лес действительно огромный, - бурчит бывший ментор.       - А вы там что делали?       Мелларк и Эбернетти переглядываются и улыбаются друг другу.       - Хеймитч молодость вспоминал, - такое отношение начинает раздражать девушку. Она понимает необоснованность своего заведенного состояния, но не может смириться с тем, что ей тоже не хотят говорить правду.       - О-о-о, - мужчина откидывается назад и зевает во весь рот, - мы искали тебе сюрприз.       Делая размеренные вдохи и выдохи, Китнисс вопросительно смотрит на Пита. Он легко кивает в сторону гостиной. Девушка, хватаясь за стол, встает на ноги и убеждается, что ровно стоит на земле. Иногда её покачивает из стороны в сторону, не хватало еще и упасть.       Медленно направляясь в другую комнату, Сойка пытается привыкнуть к столь резкому изменению освещения.       Возле камина, в самом углу, стоит огромная ель, достающая до потолка. Сказочная ель. Как иначе объяснить её размеры? С самого начала она даже кажется искусственной – мощные пышные ветки, раскинувшиеся во все стороны, не сравнятся с теми деревцами, которые Китнисс обычно видела на охоте.       - Искали меня и наткнулись на ель? – девушка удивленно поворачивается и замирает, когда понимает, что прямо за её спиной стоит Пит. Слишком близко. Китнисс вспыхивает, но её смущение незаметно при слабом свете. Однако Хеймитч прекрасно видит, как она отступает на шаг от парня. Наверное, ему уже пора незаметно удалиться. Они тут вдвоем прекрасно справятся и без него.       - Да ель в некоторых случаях получше тебя будет, - искренне возмущаясь, перечит девушке бывший ментор.       Пита все забавляет в этой ситуации – и смущение Китнисс из-за присутствия Хеймитча, и её реакция на комментарий ментора, и нерешительные взгляды девушки, адресованные ему. Сойка чувствует себя виноватой перед ним. Старается это не показывать, но Пит уже достаточно изучил её, чтобы уметь определять настроение девушки по одним лишь её глазам.       - Когда наряжать будем? – перебивает мужчину Китнисс, раздраженно вдыхая и выдыхая.       - Завтра, - вмешивается в разговор Мелларк, - завтра привезут игрушки, да и мы будем в состоянии прыгать с одного угла комнаты в другой.       Хеймитч одобрительно кивает и возвращает кружку с блюдцем прямо в руки Китнисс. Благодарит Пита за его «прекрасно намешанный» чай и грозится завтра заявиться к ним к обеду. Эбернетти старается как можно быстрее улизнуть до того, как Китнисс одарит его уничтожающим взглядом. Но тут удача оказывается не на его стороне – девушка вызывается проводить ментора до двери, а Пит проходит на кухню.       - Извинись перед ним, - Хеймитч недовольно кивает головой на то место, где недавно стоял Пит.       Китнисс молча соглашается и опускает голову.       На улице – холодрыга. Даже пренебрегающий собственным здоровьем бывший ментор Двенадцатого дистрикта надевает куртку и застегивает ту на все пуговицы немного трясущимися руками. Уже хватаясь за ручку двери, он внезапно останавливается и смотрит на Китнисс.       - Ты же ничего опасного не делала? – вряд ли девушка сейчас скажет ему правду, но попытаться стоит.       - Нет, ничего.       - Ты не замерзла?       Китнисс отрицательно качает головой. Наверное, так и ждет, когда Хеймитч выскочит за порог.       - Смотри мне, не делай глупостей, - мужчина открывает дверь и чувствует, как легкий озноб от холода пробегает по его коже, - в твоем положении прыгать по деревьям нельзя.       Эбернетти недолго стоит на пороге дома и слышит, как дверь за ним закрывается. Выходит на дорожку и идет к соседнему дому.       Китнисс все еще стоит в прихожей, не решаясь пройти в комнату. Её рука ложится на округлившийся живот. Девушка все еще боится. Голодные Игры с участием девочки и мальчика, так похожих на Пита, снятся ей практически каждую неделю. Но стоит ей проснуться, как она все вспоминает. Чувствует сильные руки на своем теле и знает, что ничто не может принести ей боль, пока её муж находится рядом с ней и охраняет её сны.