Не по её воле

Воины-стражи проводили Тауриэль до королевской опочивальни и оставили её перед дверью. Синдэ глубоко вздохнула, постаравшись успокоить нахлынувшее волнение. Трандуил редко вызывал её в личные покои. Только если случалось что-то несусветное, но король не желал выговаривать строптивой воспитаннице в присутствии свидетелей. В этот раз не случилось ничего, кроме отбытия принца в долину Имладрис, где лорд Элронд собирал совет. Но начальница стражи была готова поклясться, что не имеет к его решению ехать никакого отношения. Она вела себя безупречно... Если не считать самовольной попытки отправиться следом за Леголасом. Это случилось месяц тому назад. Владыка Эрин Гален, прозванного Лихолесьем, редко отпускал кого-то к родичам Пришедших с Запада. Его подданные не были очень дружны с соседями, но в этот раз речь шла об угрозе из южных земель, где давно таилось зло, и король дозволил принцу отправиться к эльфам Имладриса. Тауриэль не разрешили следовать за старшим командиром. Более того, перед самым отъездом Леголаса её встретили стражи, заперев как девчонку в собственных покоях. Без обвинений и объяснений, не позволив даже сказать другу прощальных слов! Тауриэль запретили выходить в дозоры и даже охотиться, и ей ничего не оставалось как скучать и злиться взаперти, развлекаясь лишь вышиванием и чтением древних баллад. Наконец Владыка Лихолесья решил встретиться с ней. Стражница остановилась посреди королевского покоя, более уютного, чем высокие залы дворца. Было непривычно явиться в платье, точно на празднество. Повседневные, походные одежды и снаряжение пришлось оставить до времен окончания опалы, а чтобы их дождаться, лучше выглядеть смелой, но милой и трогательной. Склонив приветственно голову, воспитанница подняла выжидающий взгляд на короля. Он стоял к ней полуобернувшись. Домашнее одеяние, не менее пышное, чем парадное, укрывало высокую, статную фигуру, почти волочась по полу, но драгоценная корона покоилась на подушке. Решив взять с опекуна пример и не чиниться, Тауриэль заговорила первой. - Чем я прогневила тебя, государь? Разве не служила верой и правдой? Разве струсила в бою? Разве нарушила приказ? - здесь её голос не звенел, как в высоких залах королевских чертогов, утонул в глухой твердыне стен, и слова прозвучали более укоризненно, чем возмущенно. - Чем заслужила я стать пленницей в твоём дворце? Трандуил обернулся и не спеша сделал несколько шагов навстречу. Золотистое одеяние прошуршало в такт шагам, как чешуя змеи, и дерзкие слова Тауриэль разбились о его величественную бесстрастность. Король возвышался над воспитанницей больше, чем на голову. - Ты знаешь отчего я недоволен, дочь леса, - ответил Владыка, - Да. Ты не ослушалась приказа, но нарушила обещание. А более того - проявила неблагодарность. Король протянул руку и, прежде чем Тауриэль осознала зачем, ловко подцепил серебряную нить на её шее, и изящный кулон, прятавшийся в вырезе платья, скользнул в лучи света. Сверкнули гранями драгоценные лепестки алмазного цветка. Тауриэль замерла от неожиданности. - Я знаю, откуда это, - голос короля звучал так холодно и твердо, что от слов пробрало ознобом. - Я предупреждал тебя, но ты не вернула ему дар. Это был единственный подарок, какой она приняла от принца. Тауриэль не смела надеяться получить от него серебряное кольцо. Простая стражница не годится в жены сыну Владыки Лихолесья, тем более, когда сам король-покровитель не желает этого. Но Леголас давно смотрел на неё иначе, чем брат, и чем дальше, тем становилось яснее: запрет отца не остановит его, а ответная привязанность в собственном сердце крепнет с каждым днем. Вздернув подбородок, Тауриэль взглянула в светлые, серые глаза короля без страха. - Ты прав, владыка, - сказала она не менее твердо. - Но моя вина лишь в том, что я не властна над своим сердцем, и тем более над чужим. Трандуил усмехнулся. - Я дал тебе мало? Пресекал желания? Был жесток или груб? Ты получила все, что хотела, как если бы была мне дочерью! Решила стать воином — я не возражал. Перечила - я прислушивался к твоим словам. Позволила сбежать гномам - я простил тебя! Но и этого тебе показалось недостаточно! В каждом слове веяло надвигающейся грозой. - Я не искала привязанности принца, владыка! - возразила стражница. Она глубоко вздохнула, смиряя ответное возмущение, чтобы остановить надвигающуюся бурю спокойствием. - Не скрою, я желала отправиться в Имладрис даже вопреки твоему слову, и не только потому, что принц — мой командир, - честно признала Тауриэль. - Ему может понадобиться помощь. Леголас доверяет мне, несмотря на то, что я всего лишь дочь леса, и я привыкла доверять ему… - О! Леголас отличает благородство крови даже лучше, чем может предположить, наивное дитя! - со смехом оборвал её король. - Всего лишь дочь Однорукого короля, дочь убийцы. - Что? - Тауриэль не поверила своим ушам. Конечно, она и прежде слышала шепотки, считая их не более чем поддразниванием за редкий цвет волос. Став ей воспитателем, Трандуил никогда не упоминал её родителей, и ничто не говорило о том, что воспитанница имеет родство с Разорителем Дориата. Казалось, что слова короля - злая шутка, но прозвище Маэдроса Высокого прозвучало слишком бесстрастно и твердо. Тауриэль хорошо знала, как отлично опекун умеет владеть собой, но сейчас за каждым его словом крылась ярость давней битвы, не угасшая с годами. - Маэдрос Высокий разрушил все, что мы пытались спасти, - сказал Трандуил. - Его верные обрекли на погибель даже юных принцев, убили мою мать и жену. Пришли за проклятым камнем, не видя ничего перед собой! Даже любовь не могла предотвратить это. Твоя мать была ему дорога. Она укрылась в Дориате, но это не остановило Однорукого короля. Судьба, преследовавшая его, уничтожила всё... но не тебя. Тауриэль не верила ушам. - Ты... спас меня? Трандуил усмехнулся, окинул её взглядом - прямую и напряженную, и, плеснув вина в бокал из тонкого стекла, протянул с насмешливым участием. Тауриэль приняла его с благодарностью. В горле действительно пересохло. - Сострадание, дочь леса. В отличие от рыцарей запада, я не бросаю детей погибать в лесу! Тауриэль сделала глоток, перевела дух и взглянула исподлобья на короля. Лорд Элронд и король Гил-Галад были родичами рыцарям запада, но никто не стал бы упрекать их в подобных злодеяниях. Да и сам король Лихолесья не принял бы союза с ними, отправив теперь в Имладрис сына, но, подумав так, рыжая стражница все же придержала острый язык за зубами. - Чего ты хочешь? - спросила она. - Маэдрос Высокий, которого я даже не знала, расплатился за все сполна. Больше он никому не должен. Но ты желаешь, чтобы я отблагодарила твоё милосердие, став несчастной? Трандуил оставил вопрос без ответа. Он не смотрел на неё и продолжил рассуждать сам с собой, поставив пустой бокал на столик. - Я знал, войдя в возраст, ты станешь схожей с ними. С каждым днем я узнавал в тебе их повадки: слова, жесты, взгляд. Но сердце твоё было сердцем эглайн, чистым от их безумия, и ты повиновалась мне, как сталь меча. Он обернулся, встретившись с ней странным, незнакомым взглядом, в котором читалась чувство мучительной, невероятной жажды. Тауриэль стало не по себе, пришлось приложить усилие, чтобы не отвести глаз. - Но всего, что я дал, тебе оказалось недостаточно, - заключил король. - Не только для тебя, но и для меня. Безумие ты принесла в себе. Я хочу владеть тобой, как владел Аркенстоном. Тауриэль не знала, что сказать. Разум отказывался принимать услышанное. Свечение ламп колыхалось вокруг желтыми пятнами. Стало душно, и пол уходил из под ног. Послевкусие вина отдавало терпкой сладостью. Мысль прошила сознание, как стрела: “Отрава?!” Сердце колотилось где-то в горле. - В словах твоих горечь и яд, о король, - дыхание странно перехватывало, но Тауриэль постаралась произнести как можно тверже: - Я не камень и не вещь! Пусть без дозволения, но нужно уходить! Ведь дверь не заперта. Стражница развернулась, сделала шаг, но рука короля впилась ей в плечо и властно развернула к нему лицом. - Ты хуже, - вкрадчиво ответил Трандуил, оказавшись совсем близко. - Потому что задумала покинуть меня. Но из Лихолесья уходит лишь тот, кому дозволено. У тебя не хватит сил тягаться со мной. Тауриэль не успела и ахнуть. Сжав в горсти волосы на затылке воспитанницы, Трандуил запрокинул ей голову, вновь взявшись за кулон, натянул тонкую цепочку и с силой дернул прочь, оборвав звенья. На плечи навалилась тяжесть, и в голове странно помутилось. Трандуил владел чарами, но Тауриэль не могла и помыслить, что когда-нибудь он обратит их против неё. Так нельзя. Немыслимо. У неё не было с собой оружия, да даже если бы и было… Тело не слушалось, но голос ещё поддавался. - Отпусти меня, прошу. Он не задумался ни на мгновение: - Нет. Тауриэль не ведала страха даже в бою, но сейчас в груди похолодело от ужаса. Ноги подкосились через миг, но король подхватил её, словно того и ждал. Мир качнулся, перевернувшись. Голова запрокинулась, и перед глазами мелькнуло переплетение каменных ветвей на своде королевских покоев. Но вскоре тело коснулось мягкого и шелковистого - владыка опустил ношу на ложе, поверх покрывала, подушек и брошенной королевской мантии. - Что за печать проклятия ты несешь в себе? - произнес он, склонившись над пленницей. - Тень клятвы отца? Это она сводит меня с ума, как сводила других? Ты должна остаться здесь. Я потерял многое и готов отдать больше. Только не сына. Тауриэль слышала его слова, но ничего не могла сделать. Вкрадчивый, властный голос лишал воли, не давая осмыслить, воспротивиться или хотя бы сказать слово в ответ. Трандуил зачаровывал её или, может, причиной было все же вино? Тауриэль пребывала почти в бреду и забытье, лишь голос доносился сквозь пелену, окружал. Руки и ноги отяжелели, и непреодолимая слабость сковала её, не давая подняться. Король взял кинжал. - Я хочу взглянуть на тебя, - его голос оставался спокоен, как если бы сообщал, что обладатель хочет посмотреть ближе интересную вещицу. - Во всем есть замысел, даже в камнях, которые так любят гномы. Но испытывает ли высший замысел боль, когда руки рудокопа отрывают камень от родной породы? Вынимают и уносят, чтобы искусство гранильщика придало красоту, какая по нраву мастеру. Но не камню. Ты потерянное сокровище, дитя, какое я забрал себе. Дух твой оказался слишком тверд. Я все еще не вижу нужных мне граней, но довольно и того, что есть. Клинок легко вспорол завязки платья, и прохладные пальцы отстранили ткань, обнажая шею и грудь. Склонившись над Тауриэль, король смотрел внимательно. Пальцы скользнули от горла к ключице, коснулись яремной ямки и медленно опустились ниже, проникнув под ткань одежд, любовно обводя изгибы тела. Он действовал, как если бы хотел запомнить совершенство линий статуи, но сейчас под рукой ощущался не мрамор, а тепло и гладкость кожи. Задержав ладонь на области сердца, король едва заметно улыбнулся, ощущая, как оно колотится в груди пленницы, но в глазах мелькнула горечь. Тауриэль все казалось безумным и неестественным. У неё кружилась голова, каждый вдох и выдох давался тяжело и отзывался под ребрами болью. Она отвернулась от склонившегося над ней короля, не в силах видеть спокойствие, светлые глаза, сияющие томительной жаждой, уже обнаженные плечи, серебристые пряди волос, соскальзывающие ей на грудь и лицо. Стражница собралась с силами, но пальцы лишь сжали полотно мантии. Волнение и страх разливались по телу напряженной тяжестью. - Леголас узнает... - голос прошелестел, как ветерок в листьях, но Трандуил лишь усмехнулся. - Я позволил ему уехать, не надеясь на новую встречу. Если нас ждет война, он встретит её вдали от нас. А я поведу в бой наших воинов здесь, если придётся. И если нам грозит смерть, я хочу, чтобы ты была моей. Ткань подола платья мягко скользнула вверх, следуя за рукой короля, все более обнажая ноги, и по телу Тауриэль пробежал озноб. Но не только из-за прохлады чертогов. Трандуил завершил созерцание её бессильной покорности и отчаянного желания воспротивиться. Теперь он мог насладиться прикосновением в полной мере. Король накрыл Тауриэль своим телом, вжимая в ложе. Он откинул один из рассыпавшихся по её плечам локонов и потянул ворот, стаскивая с воспитанницы платье, ещё больше спутывая и без того беспомощную пленницу. Опираясь одной рукой о постель, другой скользнул под спину, слегка приподняв себе навстречу. Теперь она была полностью в его руках. Губы коснулись ложбинки груди, где чувствовалось биение сердца. Целовали выше, шею и лицо. Он не прикасался к её губам, но и без того хватило для отчаяния. Лучше бы он ударил её или оскорбил. Было бы легче. Такое пристало врагам, с которыми приходилось драться, не раз превозмогая раны. Как натянутая тетива, она бы сорвалась, защищаясь, но опытная воительница оказалась не готова к преступлению близкого. В сражении ярость придавала сил против ярости, но можно ли творить орочье дело со столь нежной аккуратностью, старательно избегая причинять боль, заставляя понимать, что происходящее было бы даже приятно... Последним усилием, превозмогая опутывающие чары, Тауриэль попыталась оттолкнуть безумца, но лишь скользнула ладонями по плечам и бессильно уронила руки. Мысли путались, и напрасно она пыталась ухватиться за одну из них. Думать здраво не получалось, и единственное, что удавалось повторить снова и снова, - мольбу к Леголасу вернуться за ней. Должно быть, зов этот казался столь отчаянным и сумбурным, что впору было решить - Тауриэль в плену у врага. Но и надежда услышать ответ угасла от мысли, что в походе разум воина должен быть закрыт. Он овладел ею жадно. Тауриэль ахнула, опершись на локти рванулась, выгнулась, инстинктивно пытаясь вырваться из-под тяжести чужого тела, отстраниться от скользящих по коже рук. Он не спешил, слыша жалобный стон, сорвавшийся с прикушенных губ, видя её непреклонное сопротивление, заставив перетерпеть и опуститься на постель снова. Чувствуя её трепетное тепло, он сделал новое движение и повторил снова, вбиваясь в её тело сначала неторопливо, затем все быстрее и проникая глубже. Тауриэль металась, мучимая тянущимся, болезненным волнением, накатывавшим как волны бурной реки, пока забытье не пришло освобождением от действа, терзавшего душу. Падая в темноту, она ощутила, как иссякло напряжение и навалилась тяжесть вдруг ослабевшего чужого тела. Бессильно поникнув головой, король коснулся горячим лбом её виска. Все померкло. *** Тауриэль очнулась в собственных покоях, в других одеждах, не зная когда и как она вернулась. Все могло показаться лишь кошмаром, если бы серебряный кулон по-прежнему висел на шее. Но его не было. Едва очнувшись, Тауриэль надела походное облачение, взяла оружие и лук и попробовала бежать. Выйти из глубинных покоев наверх оказалось не так сложно, как ожидалось. Король не ждал от неё такой дерзости, а все прочие, должно быть, не знали о произошедшем. Минув чертоги, Тауриэль тенью скользнула мимо стражей, оставшись незамеченной. Возможно, друзья позволили ей это, а может быть, чувствуя себя в плену, она двигалась особенно тихо? Слабость еще давала о себе знать головокружением, и однажды стражница почти лишилась чувств но, добравшись до коновязи, оседлала верного коня и вскочила в седло, ловко, как прежде. Тауриэль помчалась верхом в долину Имладриса, оставляя позади мрак Лихолесья. Свет ударил по глазам, как только удалось вырваться из-под тени вековых деревьев, заставив зажмуриться и… Когда она пришла в себя, то обнаружила над собой все тот же каменный свод, свечение ламп и воздух, дрожащий от их жара, пропитанный цветочными благовониями. Мираж рассеялся, возвратив в прежнюю темницу, напоминая слова короля: “У тебя не хватит сил тягаться со мной”. С того дня она едва могла подняться с постели, забывая о плене лишь во сне. Дни потянулись вереницей, похожие один на другой. Трандуил не требовал её к себе, не приходил сам. Впрочем, Тауриэль не знала этого наверняка, пребывая все в оцепенении, похожем на тяжелый сон, который становился все глубже и продолжительнее с каждым днем. Король запер её в прежнем покое, не похожем на темницу, но все же ставшим ею. Порой кто-то брал Тауриэль за руку, мягко расчесывал волосы и, заплетая, укладывал на груди, переодевал, обтирал тело ароматной водой. Ей заботливо подносили к губам питьё и еду, и усилием воли приходилось заставлять себя проглотить хоть немного пищи. "Я встану", - думала она. - "Я одолею твои чары!" Вот сокровище и заперто в шкатулке! После того, как господин натешился им. Где лук, где острые клинки и свежий ветер, трепавший волосы? Где сражения и дружеская рука, поддерживавшая в трудную минуту? Где надежда, заставлявшая биться сердце? Все стало сном, от которого никак не очнуться. - Бедная Тауриэль, - доносился из темноты девичий голос. - Неужели она погибает? С тех пор как принц уехал, мы не видели её другой. Государь так опечален этим и сожалеет о своём гневе, что не похож сам на себя. Может ли тоска быть такой губительной? "Милая подруга, берегись! Не будь так глупа, как я." - Может, - отзывался уверенный голос стража Гэлиона. - Но когда возвратится Леголас, она исцелится, - и обращался к сестре по оружию, как прежде. - Возвращайся к нам, дочь леса! Скоро праздник молодого вина... Но возвращаться не получалось и не хотелось. Вне тела Тауриэль чувствовала себя почти свободной, уносясь далеко, если бы иногда все голоса не вытеснял другой. Он звучал отовсюду с неба и с земли, поднимал из тьмы к свету невероятной силой, большей, чем у любого живого существа, и принадлежал ни одному из эльдар: "Тауриэль. Тауриэль, не блуждай в пути. Иди за мной", - звал он из-за грани бытия. - "Не бойся. Ты станешь свободной в Благом Краю, я дам тебе покой, я исцелю твой дух". Но дочь Однорукого короля хотела жить. Оставляя тело, её фэа блуждала в поисках и не шла на зов. Тауриэль витала над зелеными равнинами и камнями отрогов гор, над перевалами, скорее угадывая, чем отыскивая следы Леголаса, пока не нашла его. Человек, гном и эльф - странная компания. Они шли вместе в бой, сражаясь во вновь начавшейся войне, и причудой судьбы Тауриэль оказалась рядом. Невидима и неслышима - она предупреждала их предвидением опасности, помогая в бою. Порой она видела, что Леголас вспоминал о ней, и это становилось вздохом надежды среди удушливого отчаяния. В последнем бою у стен белого города, Тауриэль затерялась среди сражающихся призраков и билась наравне с ними, обретя среди проклятых душ доселе неведомые силы. Надежды почти не оставалось, но они побеждали, и победили! И Тауриэль была счастлива, что оказалась причастна к этому. Черный Враг пал, унося с собой всю скверну и тенёта зла, опутавшие мир. Можно было вернуться домой... Но Зов моря в душе Леголаса говорил ему об иных землях. И последние силы иссякли. "Намо? Слышишь ли ты меня?" *** Леголас смотрел на неё, не веря глазам. Он не понимал. Рыжая шутница, храбрая соратница и добрая душа... Что с ней случилось? Ведь ничто не сломило бы её. Казалось, Тауриэль спит, но это был не сон. Слишком изящно сложены руки, слишком аккуратными складками струятся одежды. Слишком спокойно строгое лицо, бледна кожа, слишком заострился чуть вздернутый носик. Принц видел такое редко, но запомнил слишком хорошо, чтобы забыть. Это случалось с теми несчастными, кого вызволяли из орочьего плена. И то, что эти твари осмеливались сделать, не имело названия! Но Тауриэль не покидала чертогов с тех пор, как он уехал, это знали все. Леголас обернулся к отцу. Их взгляды встретились, как противники в бою, говоря о многом, объясняя без слов. - Как ты мог. - Я не стану оправдываться перед тобой, - в голосе слышался металл, Трандуил оставался всё таким же бесстрастным и спокойным, лишь тень лежала на его лице, омрачая тонкие черты. - Она принесла с собой проклятие сынов Феанора. - Сынов Феанора больше нет, их Клятва давно сгинула, - голос принца походил на голос отца, как никогда. - Своё проклятие ты навлек на себя сам! Трандуил окинул сына взглядом, узнавая в нем прежнего себя. Того, кто выстоял в пламени Войны Гнева и битвах Последнего Союза. Того, кто спас девочку с огненными волосами, не думая, чья она дочь. После войны Леголас вернулся другим, возмужавшим и несгибаемым. - Ты решил уйти? Так забирай её! И убирайся, - холодно ответил король, глядя на сына. - Её место там, куда она не хотела отправиться без тебя. Леголас молча поднял Тауриэль на руки, и она показалась лёгкой, почти невесомой. - Мне жаль тебя, - лишь молвил на пороге. - Прощай. *** - Открой глаза, - голос был иным, нежданным и ласковым. - Я вернулся за тобой, Лисичка, как и обещал. Сон отступил, как наваждение. Леголас держал её за руку, проницательные серо-голубые глаза смотрели устало, но тепло. Сквозь высокие окна золотой закат освещал мягким светом покои, опадающие листья деревьев, ажурные беседки за окном. Доносилось журчание вод бурной реки. Тауриэль никогда не была в Имладрисе, но узнала по образам, запечатлевшимся в душе, с тех пор, как та блуждала, покинув тело. Заметив, что она открыла глаза, Леголас несмело коснулся губами её руки и улыбнулся так, словно только что одержал большую победу. - Я знаю все, - сказал он серьезно, сразу отвечая на еще не заданные вопросы, - Все кончилось, лисичка. Саурона больше нет. Эльдар уходят на Запад. Мой отец остается здесь, - он опустил глаза лишь на миг и снова взглянул на Тауриэль. - Мы тоже уходим. Ведь ты пойдешь со мной? Должно быть, так счастливо чувствуют себя лишь вернувшиеся из Чертогов Мандоса. Не в силах ответить на вопрос, она лишь кивнула. - Прости, у меня еще нет серебряного кольца, но Гимли обещал сделать, - он усмехнулся и нежно сжал её ослабевшую руку. - А я потеряла твой подарок, так что мы в расчете, - собственный голос казался ей незнакомым, но синдэ попробовала улыбнуться, как прежде. Получилось скорее жалко, чем весело, но Леголаса порадовала и такая попытка. - Не страшно, - мягко ответил он. - Новый ты будешь носить без опаски. Попробовав, двигаются ли руки и ноги, Тауриэль решила подняться с постели. Довольно она лежала без движения. Вышло так неуклюже, как если бы она сделала это впервые за многие годы. Принц поддержал её, подхватив, и не дав упасть, оба рассмеялись. Наконец они были свободны.