Surdosage

Он проснулся в пыльном помещении рано утром, когда первые лучи солнца только начали проникать в окно, пронизывая старые шелковые шторы и прогоняя темноту из комнаты. Голова раскалывалась, а в горле застрял вязкий комок, из-за которого не то, что говорить, дышать было практически невозможно. Когда он попытался подняться, опираясь на старый драный диван, повидавший уже такое, о чем рассказывать то стыдно, в голове отдалось тупой пульсирующей болью, которая нарастала с каждым движением. Франциск поднялся на ноги и, шатаясь, побрел на кухню. Каждый шаг давался с трудом, а солнечные лучи как назло светили прямо в глаза,будто бы плавя растекающуюся по всему телу боль. Сейчас он уже не будет утверждать, что эта эйфория стоит каждого утра,прожитого в этой старой полуразвалившейся квартире.Он потерял все….чертов Керкленд. Бонфуа спустился на кухню по старой полуразрушенной лестнице. С каждым шагом ступеньки скрипели, предвещая скорое обрушение всей конструкции. Дойдя до желаемого пункта назначения, молодой мужчина увидел печальную картину: выцветшие обои с рисунком который уже не разобрать, на полу повсюду разбросаны кастрюли, столовые приборы, фарфоровые осколки от дорогого китайского сервиза. В кухне было очень душно, из-за адского пекла царившего на улицах Парижа уже которую неделю. Он глубоко вдохнул тяжелый, сухой воздух и закашлялся так словно какое-то существо пыталось вырваться из легких и разорвать всю глотку своими цепкими пальцами.По пути к шкафчику, где находилась кофеварка и сам вкусный бодрящий напиток, Бонфуа успел поднять опрокинутый Артуром стол, взять пожелтевшую измятую скатерть, и небрежно закинуть на подоконник. Взмахом руки он скинул с тумбы пустые банки из-под пива и оперевшись о стол, потянулся к заветному шкафчику. Через полчаса он уже спокойно сидел и попивал кофе на балконе, смотря на сонно плетущихся по узким улочкам людей. Не каждый бы осмелился выйти на улицу в такую жару, но к сожалению работу из-за погоды не отменяют. Когда он допил бодрящий, пусть и не очень вкусный кофе и поставил кружку на стол стараясь издавать как можно меньше звуков, в соседней комнате невыносимо противно зазвонил телефон, как будто одна из его любовниц царапала ногтями по стеклу, хотя может так казалось из-за теперешнего состояния Франциска, ведь в доме Франции не может быть таких звуков. Мужчина поспешил к телефону, по дороге захватив пачку сигарет, схватил телефонную трубку и с почти нескрытым раздражением ответил: — Я вас слушаю?! — Оу, как приветливо! – с насмешкой раздался голос Пруссии – ну и где ваши манеры, мсье Бонфуа? — Послушай, mon ami,я сейчас немного занят так что adieu. — Но… Франциск положил трубку и отправился курить на балкон. Он понимал что обрывать разговор невежливо и Гилберт еще долго будет напоминать ему об этом, но усталость таки взяла своё и не будь он Францией, он бы уехал куда-нибудь подальше, скажем в Гренландию и уснул там года на два. Кофе уже остыл и покрылся пленочкой, а Франциск предался воспоминаниям или, как это называл Артур — «анализом ситуации». Наверно этот период вспоминать не хотел никто: столько беспредела не было даже в самые давние времена, когда все отношения были построены на войнах. Такое количество наркотиков не поступало даже в Китай, когда Яо не пытался бороться с этим. А главное жестокость: у Франциска создалось впечатление, что он мазохист, потому что за все время своего существования он не наносил себе столько увечий, чем в период восьмидесятых годов. Все было слишком наиграно, и вообще эту историю хочется забыть, как ни прискорбно — он вел себя как шлюха, а все из-за Керкленда, но, даже просыпаясь в чужих постелях, он первым делом думал о нем и принимал эти бесконечные решения вернуться к Артуру. И все равно, что будут новые скандалы, драки, слезы….все равно позже будет эта животная страсть с выдиранием волос и оставлением на коже ярко-красных полос, словно меток. Арти не в меру жесток, но Франц сам это выбрал. Одинокая фигура, стоявшая на балконе одного из домов Парижа, размышляла и уже не замечала того, что сигарета давно догорела и если ее не отпустить то на пальцах останутся небольшие шрамы, нет, фигура знает, что скоро эти пальцы будет целовать любимый человек,с нежностью неприсущей ему ранее…