Северный ветер

И время, скрипя, зашагало обратно, Забыв про вчера, про проблемы и возраст, Туда, где целуются ветер и камни. Кошка Сашка

Ветер бывает разный. Так же, как и люди, он может нести в себе настроения, мысли, эмоции. Умеющий слушать может услышать песни, которые ветер приносит с собой из дальних краев. Рокэ с детства любил слушать ветер. В Алвасете он пел совершенно по особенному. Смешливым шепотом перекликался с набегающими волнами, плясал-потрескивал в языках пламени и тянул что-то щемяще грустное среди прибрежных скал... В Олларии ветер был совсем не такой. Рокэ первое время часто прислушивался к нему, пока не понял: у Олларии не было своего ветра. Совсем. Только ветра-бродяги, пришедшие из других мест, проносились по широким площадям и узким улочкам. Потом, уже позже, Рокэ с горьким разочарованием в людях научился различать ветра, чувствовать и с благодарностью принимать их касания. Ветер с юга, например, несет с собой запахи морской соли, разогретых на солнце камней и сладко-терпкий аромат морисских специй. Его жаркие объятья всегда будят в людях страсти, заставляют кровь быстрее бежать по венам и стремиться к чему-то не раздумывая и не рассуждая. Этот ветер самый задорный, но и самый ласковый. Ни один другой ветер не способен так же бережно коснуться лба, ненавязчиво согреть замерзшие руки и колючей щекоткой пробраться под одежду. Рокэ помнит южный ветер с детства. Поэтому он всегда неизменно рад встрече с этим давним знакомцем. Еще бывает ветер западный. Он как нельзя лучше подходит для того, чтобы остужать горячие головы. Такой ветер пахнет вереском, горьким медом и влажным деревом. Западный ветер обычно очень деликатен, он никогда не сорвет шляпу, не задерет полу одежды, но при этом прохожий, неосмотрительно подставивший ему голую шею, рискует подхватить насморк или еще что похуже. Так западный ветер дает понять, что не терпит неуважения к себе. Рокэ уже давно научился договариваться с этим ветром, откупаться от него Черной Кровью, жарким камином и шальной улыбкой. Ветер восточный весьма своенравен. Даже больше, чем все остальные ветра. Он пахнет так же, как пахнут летние грозы или степные травы, прибитые к земле дождем. Такой ветер можно чувствовать на лице, когда пускаешь лошадь в карьер. Он громко хохочет, тянет за волосы, треплет одежду и обжигает грудь уверенными касаниями. Рокэ приятельствует с восточным ветром со времен окончания Лаик. Тогда они часто встречались. Рокэ хохотал вместе с ним, в те времена это был его способ отвлечься и развеяться. И хотя это давно миновало, объятия восточного ветра он всегда принимает с чем-то очень похожим на радость. Самый необычный ветер, который доводилось встречать Алве - ветер северный. Он пахнет снегом и хвоей, ломким льдом и влажной землей. До приезда в Олларию Рокэ даже не подозревал, что ветер может быть таким. Не весело шуршащим травами и даже не зло рвущим снасти кораблей в шторм, а после сменяющимся полным штилем, словно устыдившийся своей выходки ребенок. Давно-давно Алваро Алва рассказывал маленькому Росио и его братьям о Ноймаре, Надоре, Бергмарке, где зимой снега выпадает по пояс, а ветер такой холодный, что пробирает до самых косточек. В детстве это казалось сказками, ну как может взаправду быть такой ветер? Не верилось просто, а потом сам увидел и понял: по-всякому бывает. Северный ветер самый жестокий к людям, но и самый честный, злее штормового и сильнее восточного. У непривычных южан он может вызывать тяжелые грудные болезни, а отмеченные же этим ветром северяне часто обладают слабыми легкими. Северный ветер рисует на стеклах узоры сероватым инеем поздней осенью, выстуживает дома зимой и взвивает мелкую ледяную крошку, бросая её в лицо зазевавшемуся прохожему. Хотя нельзя не признать, что и очарования, простого, приземленного, в северном ветре тоже достаточно. Он несет в себе восхитительно кристальную ясность, какая случается в небе солнечным морозным утром середины зимы, он способен парой порывов разогнать насевшие на город тучи, играючи разметая их в разные стороны. Рокэ тяжело дается сосуществование с таким ветром, поэтому он просто предпочитает не пускать его в свой дом - откладывает встречу с ним. По правде сказать, всё это здорово отдает безумием, но северный ветер вызывает у Первого маршала опасения, не подкрепленные особо ничем. Просто Рокэ привык доверять интуиции, и потому оттягивает свидание, как может. Ветер же, наоборот, тянется к своему повелителю и каждую зиму норовит пробраться ночью в оконные щели, схватить за пальцы на улице и до самой весны не дает забыть о своем присутствии. С появлением в доме Ричарда Рокэ ловит себя на том, что этот странный ветер, кажется, благоволит Окделлу. Тот до первого снега носится по городу нараспашку, мокнет под дождем, оставляет окна в своей комнате открытыми, и все ветра, а заодно и болезни будто обходят его стороной. Кроме северного. Тот постоянно вьется вокруг надорца, жмется к бледной коже, заставляя ее покрываться мурашками. Рокэ смотрит на это и сжимает зубы, чтобы не начать, как заботливая мамаша, требовать от юноши одеваться теплее, а то даже смотреть на него просто невыразимо зябко. Что удивительно в этом – так это то, что сам Окделл словно и не чувствует холода. Встряхивает волосами, отгоняя от себя настойчивый ветер, поводит плечами и как ни в чем не бывало возвращается к прерванному. Рокэ проводит пальцами по глазам, украдкой кидая взгляд на оруженосца, замершего у камина. Знал бы юноша, что за мысли тревожат Первого маршала этим вечером... Хорошо, что не знает. Ветер лукаво хихикает, сквозняком проскальзывая по ногам, распахивает окно, взъерошивает русые вихры и возвращается к своему повелителю, донося легкий запах мальчишеских волос. И когда этот запах смешивается с запахом дубовой коры и каких-то северных кислых ягод, соблазн прикоснуться, впитать в себя становится просто невероятным. Рокэ отворачивается, кривит губы в ухмылке, смеётся над самим собой и требует, чтобы юноша немедленно закрыл окно. И ветер тоже смеется над Алвой, а может, так только кажется и зря он пеняет на ветер? Может, стоит признать, что самого Первого маршала привлекает это необъяснимое, непонятное тепло Ричарда Окделла? Что хочется приблизиться, понять, как этот несчастный мальчишка сумел договорился с северным ветром? Как смог там, в своем вымерзшем Надоре, сохранить свой собственный внутренний жар? Стыдно, господин Первый маршал, стыдно. Не вы ли гордились тем, что всегда честны с собой? Не вам ли свойственно встречать лицом к лицу любые неприятности? Что ж... Будь по-вашему. Окно раскрывается легко, и ветер с неистовой силой врывается внутрь. На небе россыпью драгоценных камней мерцают звезды, и пронзительная, звенящая пустота заполняет всю округу. Что же вы, первый Маршал, за размышлениями о ветрах не заметили, как наступила ночь? Оруженосец ушел, оставив после себя чувство несовершенного и легкий запах смолистой хвои. Рокэ встряхивает головой, ветер кружится рядом, свивается вокруг него кольцами и рассказывает, поет, говорит, шепчет о том, о чем не мог рассказать все то время, что Повелитель не пускал его в свой дом. О том, как здорово танцевать в вихре снега и звезд, как единым порывом можно взметнуть волосы какой-нибудь красавицы, заглядывая ей в глаза, как удивительно приятно подталкивать в спину спешащего домой горожанина. И еще о том, как тщательно он, ветер, закалял Повелителя Скал, учил не ежиться в своих руках, не обхватывать себя зябко за плечи. О том, как глупый соберано не ценит того, как старался для него северный ветер. Наоборот, смотрит на вепренка со скрытой жалостью и тоской и не понимает, что в мальчишке течет кровь горячая-горячая. Такая, что ни один мороз не возьмет. С таким мальчиком стараниями северного ветра просто невозможно замерзнуть... Рокэ слушает, слушает и улыбается чуть заметно, не замечая погасшего камина, дрожащих от холода пальцев, немеющих губ и легких облачков пара, вырывающихся изо рта при дыхании. Время теряется, исчезает в кружении мелких снежинок, путающихся в волосах, оседающих на лицо и плечи, таящих, собирающихся в капли и щекотно стекающих на грудь. Рокэ просто не может оторваться от рассказа ветра, как не мог в детстве оторваться от маминых сказок... - Эр Рокэ, что Вы... Вы же замерзнете! - голос разрывает оцепенение, заставляя, кажется, примолкнуть на мгновение даже ветер. Алва оборачивается медленно, заторможенно, с отстраненным удивлением отмечая, что иначе просто не выходит. Ричард уже стоит рядом, закрывая окно. Горячие, просто обжигающие пальцы смыкаются на запястье. Он вздрагивает всем телом. Теперь Рокэ верит, что ветер не врал про кровь. Ричард тянет куда-то, что-то говорит, про то, что он разбудит слуг, чтобы согрели воды, про ледяные руки, заглядывает испуганно в глаза, хлопая ресницами. А у Рокэ внутри все переворачивается от взгляда, в котором тоже плещется северный ветер. - Монсеньор, вам надо обязательно согреться. Согреться? А он разве замерз? Ворон прислушивается к себе, и наконец его накрывает волной понимания. Сколько он простоял зимой у открытого окна в одной рубахе и штанах? А сколько бы простоял еще, как юнец, беспечно заслушавшийся ветра? Окделл тянет за собой по коридорам, горячие руки сжимают пальцы, он весь взъерошен, так же, как и Алва, бос и постоянно нервно оглядывается. Дверь неслышно закрывается за ними. Ричард привел его в спальню, в ней тепло тлеет камин, тускло мерцая прогоревшими углями. - Ну же, эр Рокэ, - Дик настойчиво подталкивает Алву к креслу у камина. - Как вы меня назвали, юноша? - привычные слова, хоть и запоздало, сами срываются с губ. Голос звучит до отвращения сипло, и это странным образом приводит в чувство. Осознается вдруг и вся собственная глупость, и вся неосмотрительность, и то, что юноша смог увидеть тебя, Росио, в таком неприглядном виде, и самое главное, что Дикон сейчас совсем рядом, горячий и смотрит так тревожно, не опуская глаз. Разве смотрят так на убийцу и негодяя? Разве приходят оруженосцы в кабинет к эру посреди ночи в одной сорочке и спасают его от глупейшего переохлаждения? Разве должен Окделл с таким беспокойством и какой-то даже странной заботой касаться лба теплыми пальцами... Рокэ и рад был бы прервать этот фарс, абсурдный и неправильный, но настолько желанный, что не хватало сил вытолкать, отстраниться, ударить хлесткой издевкой. Северный ветер в серых глазах завораживал. Юноша замер. Не нахмурился, не отстранился, только стали вдруг ненормально широкими зрачки и скулы обожгло румянцем. Как же, должно быть, хорошо касаться этого тепла. Хочется прикоснуться так, что колет кончики пальцев, хотя, может, это возвращается чувствительность в замерзшие руки. Пальцы на лбу дрогнули. - Монсеньор? Хотелось потянуться, согреться о теплую кожу, хотелось зарыться в волосы, хотелось еще кошки знают чего... Квальдэто цера! - Окделл, - Рокэ с некоторой досадой выскальзывает из-под пальцев юноши, встает и стягивает с кровати одеяло, заворачиваясь в него. - Не надо никого будить, налейте мне вина и можете быть свободны. Горько поджимаются губы, и резко подается назад. Ведь нельзя же по-другому, Рокэ? Не словами, так интонацией надо оттолкнуть от себя. Вино в протянутом бокале привычным теплом течет по горлу. Окделл не поднимает больше глаз, прячет северный ветер взгляда и так и доходит до двери. Ну же, Росио, останови его или оттолкни совсем. Чего ты хочешь? На самом деле хочешь? Прогнать или прижать к себе, выпить тепло из его губ и впитать в себя северный ветер, которым он насквозь пронизан? - Дикон, - слово вырывается раньше, чем даже успевается подумать, что ты скажешь. Попросишь ли остаться, обожжешь холодом насмешки. О, с этим ты уже опоздал, верно? Но есть еще вариант. Так почему бы... - Спасибо. Ха! Как легко удается не позволять себе то, что действительно нужно, чего хочется. Окделл замирает, но видно, как расслабляются напряженные плечи. Он не отвечает, кивает молча и просто уходит, но все равно внутри поселяется почти забытое чувство - покой. И, может быть, еще радость. Впервые за много лет радость - чистая, не отравленная злостью и горечью. Она щекотно растекается внутри, распирая грудную клетку и подкатываясь к горлу совершенно неуместным смехом. Он все же возвращается. Еще не успевает умериться дрожь в пальцах, как на пороге снова возникает Ричард с парующей чашкой. - В Надоре это пьют, чтобы не заболеть. Дурной оруженосец начинает говорить раньше, чем Рокэ успевает привычно подумать, что бы съязвить. А надо ли? Что-то изменилось. Неуловимо, почти незаметно, но очень значимо. Внутри что-то сжимается от чувства очень шаткого равновесия - неверного покоя. Они стоят на самой границе: с одной стороны - все, что было раньше, с другой - все, что может быть, если они все же шагнут. Если... Протянутая чашка обжигает руки. Питье терпко пахнет травами и едва ощутимо вяжет на языке колким вкусом имбиря. - Надеюсь, вы не собираетесь меня отравить? Это было бы непоследовательно с вашей стороны. Окделл, внимательно следящий, чтобы Рокэ все выпил, вздыхает: - Я пробовал это, пока готовил. У вас нет всех нужных трав, а кэналлийских я не знаю... - Что ж, на вкус на удивление недурно. Да что там, это и правда вкусно, но самое главное: по телу расползается тепло, от желудка оно медленно перетекает дальше. И стоит больших трудов удержать маску безразличия. А когда в уголках мальчишеских губ тоже возникает намек на улыбку, Рокэ и вовсе перестает удерживаться. Будь, что будет! Ему тепло, хмельно и весело. И еще лучше становится, когда под протянутой рукой вздрагивает плечо, а серые глаза вновь внимательно впиваются в него. Рокэ смотрит в ответ и думает о странности: горячий, но замерзший мальчик. С обжигающим жаром в венах и северным ветром в глазах. Ричард. Дикон. Теплое дыхание щекочет кожу. Глупый, бьющийся в лед стекла в поисках тепла, тянущийся к любому, кто это тепло ему предложит. А есть ли между ними разница? Разве что Рокэ уже разочаровался в надежде согреться. Как так вышло, что двое замерзших ищут тепло друг в друге? Сам в себе ты его найти не мог, в нем - не видел, пока ветер не показал. Тяжесть рук на плечах чувствуется неожиданно приятно и все мысли утекают, расползаются в разные стороны, позорно капитулируя. Ночь длится, рассыпается серебром в руках. За окном все так же вьются снежинки, смеется ветер. Он рад, должно быть, больше всех. На губах жар. Они тянутся за жаром, не желают его отпускать, хотят выпить его с чужих губ. Это кажется таким важным - успеть, не отпустить. Поэтому спешка, глупая, неуместная. Жар от губ сталкивается с жаром изнутри. Ричард стонет, и звук, перетекая из горла в горло, согревает не хуже надорского напитка, шальным хмелем ударяя в голову. Всё это нелепо, смешно и так хорошо, что Рокэ просто зарывается пальцами в русые волосы, обхватывая затылок, как давно хотелось. Время замирает, не остается ничего более значимого во всем мире, чем мальчишеские ладони, неуверенно скользящие по спине. Бой был долгим, с врагами, с друзьями, с мальчишкой, с самим собой, что важнее. Верно, Росио, ты мастерски сражался, но проиграл. Северному ветру? Самому себе? Есть ли разница, если в итоге Первый маршал все же сдался? Добровольно и сам. Хочется смеяться до хрипоты. Руки на спине замирают, отстраняется немного и холодным носом утыкается куда-то в шею. О чем ты вздыхаешь, Повелитель Скал? Странно, но пальцы тоже холодные. В противовес губам. Разве бывает так? - Дикон, - сколько глупостей просятся слететь с языка, но ведь нельзя же себе их позволять? Или поздно? Имеет ли смысл поднимать шпагу, когда противник из зеркала победно усмехается, удерживая тебя на прицеле мушкета? - Не думай ни о чем. Есть только то, что есть. Ты и я. Дик фыркает, обжигая дыханием шею. - И ветер. Алва застывает на мгновение, а потом начинает хохотать, наконец отпустив себя, подхватывает юношу под бедра и усаживает на кровать. Смотри на меня, Дикон. Твои глаза - это что-то волшебное и в то же время страшное. Северный ветер зачем-то отравил тебя собой, а ты травишь меня, но это, пожалуй, самый лучший яд, какой только возможно отыскать. И Рокэ готов пить этот яд добровольно. Что бы в итоге ни случилось, попробовать все равно стоит.