Слепо верить в завтра

      Я слабо улыбнулся и опустил усталые глаза. Празднество было настолько пышным, что уже наступило утро, но никто не собирался расходиться. Плечи уже неслабо ломило от долгого пребывания в кресле, голова невольно опускалась. От одной мысли об этом, меня колотило — скоро разойдутся гости, и мне придется выполнить долг перед своим мужем. Страшно-то как было перед неизвестностью…       Можно подумать, я — великий мудрец, знающий и повидавший очень многое в своей длинной жизни, и испугался брачной ночи, но это действительно было так. Знаний насобирал много, но либо они еще ужаснее, чем предположения, либо никуда не годились.       Эберхард, походу, был очень доволен пиром. Он много общался с народом, охотно принимал поздравления и изредка поворачивался ко мне, с насмешливым взглядом пытался разгадать причину моего не слишком веселого состояния. Я отмахивался тем, что просто уже устал. Ну, вот опять. — Что с тобой такое? — немного недовольно-помутневшим голосом он прошептал мне на ухо.       Я попытался выдавить улыбку, что, судя по всему, плохо получалось. — Все нормально. Я просто уже утомлен и немного хочу спать.       Он подозрительно на меня посмотрел и, поднеся мою руку к губам, поцеловал пальцы. Зал пиршества разразился громкими возгласами восхищения. — Вместе пойдем или ты хочешь именно сейчас? Не думаю, что все быстро закончится. Гости довольны, но расходиться еще не собираются. — Я, пожалуй, пойду сейчас, — я мягко улыбнулся, — жду тебя в покоях, мой король, — я слегка поклонился и вышел.       Стараясь не думать вообще, я быстро шел по коридорам, словно, пытаясь запутаться в этом бесконечном лабиринте дверей и стен, скрыться от всех сомнений, что терзают меня и мою душу. Вдруг я резко остановился. Устало потерев глаза, я направился в комнату короля, теперь уже нашу с ним комнату. Войдя и закрыв за собой двери, я медленно сполз вниз по стене напротив и сел на пол. Глубоко дыша, я прикрыл лицо руками, слабо подрагивающими от нервного беспокойства.       Что происходит?       Почему меня это так гложет?       Впервые за сотню лет меня что-то волнует.       Впервые за сотню лет я не сомневаюсь в своем решении.       Но все же я с трудом поднялся с остывшего пола и присел на край кровати. Она была непривычно большой и холодной. Мы уже как-то спали на ней с королем. Утомленные жарким летним днем, сбежавшие от всех, просто сладко дремали, наслаждаясь друг другом на несколько часов забыв обо всем. Это были, наверное, лучшие минуты моей жизни.        Стало довольно прохладно. Комната еще не нагрелась от недавно растопленного камина, поэтому я обхватил себя руками. Спасаясь то ли от холода, то ли от тоски и переживаний.       Немного так посидев, я понял, что становится теплее и прилег. В камине тихо потрескивали догорающие поленья, во дворе замка уже стихали громкие крики гостей, и на душе становилось как-то спокойно. Я улыбнулся. Улыбнулся потому, что вспомнил, как Эберхард утром нервничал, как ходил по замку с растерянным видом, как пытался что-то решать, но понимая, что он только мешает, уходил куда-то задумчиво, но потом через минуту опять возвращался.       «Король–катастрофа» — пронеслось у меня в голове.       Немного развеселившись, я решил, что неплохо было бы переодеться. Когда я сюда пришел, на кровати лежала моя сорочка — теперь ведущий атрибут моего сна. Честно говоря, меня это не смущало, но стало как-то не по себе, как-то слишком интимно, как-то не так. Я взял ее в руки и оценил взглядом.       Ткань на ощупь была мягкая и нежная: легкий, почти прозрачный материал переливался голубым и напоминал морские волны, рюши придавали какую-то тонкую изящность этой, казалось бы, простой вещице.       Вдруг в комнату постучали, я обернулся. Дверь тихо приоткрылась, и вошла служанка, неловко перебирая руками подол фартука. — Извините, — тихо пролепетала она, — я не хотела вас тревожить, но король просил посмотреть, спите вы или нет, простите еще раз.       Я улыбнулся. — Все в порядке. Можете заверить об этом короля. — Вам что-нибудь принести? В замке прохладно. — Чего-нибудь горячего и крепкого, — я задумался. — Глинтвейн? — спросила она. — Что? — никогда не слышал такого названия. — Мой брат бывал на земле и пробовал этот замечательный напиток в доме, где его приютили на время. Когда он вернулся, то научил меня, — рассказала она, смущаясь. — Я, конечно, не это имел ввиду, но… если хотите, можете приготовить этот глин… — я задумался. — Да! — радостно произнесла она и скрылась за дверью.       Я снова продолжил начатое. Сняв одежду, я еще раз оценил сорочку и надел ее на голое тело. Материал приятно скользил по коже, немного согревая ее, но этого тепла было совсем недостаточно, поэтому я снял с кровати одеяло и накинул его на себя, укутавшись.       Пришедшая вскоре служанка была немного удивлена моим изобретением. Так часто делали в поле; в военное время было очень сложно пережить холодные вечера, но это было необходимо, поэтому солдаты укутывались в плетенные из пушистой травы, самодельные пледы и коротали ночи. Я просто вспомнил это и решил сделать так же. И я не ошибся. После пары глотков этого напитка стало совсем жарко.       Задумавшись о чем-то отреченном, я не заметил как выпил все до последней капли.       Посмотрев на догорающий огонь в камине, я принял решение лечь спать, не дожидаясь кроля. Придет — проснусь непременно. Я лег в холодную постель, накрывшись согретым теплом камина, одеялом, и прикрыл глаза.       Это все было как-то волнующе до замирания сердца. В груди время от времени захватывало дух, и я улыбался. Возможно, если я усну, король не станет меня будить. Так я смогу протянуть еще немного времени. Вдруг по моему телу прошлась чья-то заботливая, теплая, даже через толстое одеяло, рука. Несомненно… — Я не слышал, как ты вошел, — весь мой план полетел к чертям. — Я думал, что ты уже спишь.       Дальше следовала тишина. Каждый думал о своем. Я так и лежал, не обернувшись, с широко распахнутыми глазами и нарастающей паникой внутри. Краем уха ловил каждый шорох падающей на пол одежды, каждый вдох и выдох мужчины.       Потом кровать рядом со мной прогнулась, и меня неслабо завернули в одеяло так, что осталась только забавно торчать голова и лицо, на котором четко читалось недовольство. Король же напротив, был весел, и с улыбкой развернул меня к себе и заключил в объятья своеобразный «кокон», в центре которого был я. — Дайкенджи… — он тихо произнес мое имя и, не переставая улыбаться, прикрыл глаза.       От него исходил слабый запах алкоголя и осенних листьев. Праздник проводился в зале, ведущем прямо в сад и, наверное, его волосы пропитались этим особенным запахом осени в Шин-Макоку. — Скажи мне, мой Мудрец, что тебя так огорчает? — спросил он, убирая с моего лица непослушные пряди волос.       Я вздохнул. — Весь мир.       Он засмеялся. — Сейчас не время думать о благополучии мира, тебе так не кажется? — Ты ведь знаешь. — Знаю, — он кивнул, — но я хочу услышать это от тебя. — Зачем? — Возможно за тем, чтобы дать ответы. — Но у меня нет вопросов. — Не было бы у тебя вопросов, ты бы не сидел бы один в комнате несколько часов, не задумывался бы до транса и не покрывался бы румянцем, как сейчас. — Он улыбнулся и нежно коснулся губами моего носа.       Я прикрыл глаза и улыбнулся, почувствовав такое родное тепло рядом с собой. — Тогда может, сомнения? — спросил он. — Я никогда ни в чем не был так уверен.       Он вздохнул и еще крепче обнял меня, прижимаясь грудью к моей спине, пусть и укутанной в одеяло. Несколько долгих, словно тысячи лет, минут мы лежали молча, но никто из нас не мог сомкнуть глаз. — Мне страшно, — я первый прервал это молчание. — Я знаю, — почти шепотом ответил король, целуя меня куда-то в макушку, — и я не трону тебя, если ты будешь против, но если ты все-таки решишься, то не сделаю ничего плохого.       Я вздохнул. — Ну, чего ты? — он развернул меня к себе и, размотав, обнял.       Близко.       Тепло.       Невозможно.       Я сразу почувствовал себя в безопасности в этих объятьях, потому что нет никого роднее и ближе, чем этот мадзоку. — Я люблю тебя, — эти слова заставляют мое сердце отбивать неслабый ритм. — И я люблю, ты ведь знаешь, очень… — я осторожно положил свою ладонь ему на плечо.       Кожа оказалась горячей и мягкой. Тогда я провел вдоль по сильной руке, обогнул локоть и закончил кончиками пальцев по выпирающим венам. Он смотрел на это все с нескрываемой усмешкой, ведь я в первый раз позволяю себе его вот так разглядывать. Он выпрямил руку и немного напряг. Наверное, на моем лице читалось неслабое удивление, он засмеялся, когда я провел по одной из вен ногтем. — Нравится? — спросил он. — Так необычно… — Теперь моя очередь, — он заулыбался, я кивнул. — Присядь, — он помог мне подняться.       Комната нагрелась, поэтому теперь было не холодно без одеяла.       Я сел напротив камина, он сидел сзади. Меня буквально пробил электрический заряд, когда его теплые, чуть шершавые, пальцы коснулись позвоночника. Одним движением руки он убрал мои волосы на одно плечо и слегка потянул край сорочки вниз. — Можно? — шепотом спросил он, и я снова кивнул.       Я доверял ему. Доверял всем сердцем и душой, но все же страх перед неизвестностью делал свое дело. — Тише… — он почувствовал, что меня начинает трясти, — все хорошо… все будет хорошо… это не страшно… я люблю тебя… — шептал он, по очереди оголяя мои плечи, — одно слово, один твой приказ, и я… — Эберхард… я тебе верю, — я обернулся с легкой грустной улыбкой и поцеловал его куда-то в скулу, покраснев при этом, наверное, как розовая мишкопчела.       Он тоже улыбнулся и погладил меня по щеке большим пальцем.       Теплые руки легли мне на плечи, расслабляя уставшие за день мышцы, умелыми движениями. Его губы коснулись моей шеи, потом ямки между ключицами и спины. Каждое его прикосновение рассыпалось искрами по телу, отдаваясь глухим покалыванием на кончиках пальцев. И я верил ему, как не верил никому и никогда…       Он развернул меня к себе, проводя пальцами по шее, смотря, казалось бы, прямо в душу и вынимая из нее оставшиеся сомнения. — Я люблю тебя, — повторил он и приник к моим губам.       Его губы были теплые, слегка сухие и немного обветренные. Они целовали умело, так, что забывалось все и напрочь.       Он опустился спиной на кровать, увлекая меня за собой, прижимая за талию к своему телу и проводя широкой ладонью по спине. Никогда и ни с кем я не был так близко, но сейчас эта близость не смущала меня. Я хотел всецело принадлежать моему возлюбленному, каждой клеткой, каждой мыслью — всем моим сознанием, всей душой.       Немного помедлив, он стянул с меня сорочку, прервав поцелуй и смотря на мою реакцию. Я моментально смутился и прищурился от стыда. Он усмехнулся и, поцеловав меня, накрыл наши тела одеялом. Он был в пижамных штанах и походу обнажаться не собирался. Этот факт немного ободрил меня.       Дальше пошли поцелуи, внезапные мурашки по всему телу от его губ на моей груди, дрожь, не от страха, а скорее всего от возбуждения, такого пугающего несколько часов назад. В реальность я вернулся лишь тогда, когда его пальцы коснулись моего члена.       Мы были полностью обнаженные, в комнате царил полумрак, камин почти догорел, лишь дотлевающие дрова давали немного света и тепла. Он уверенно следил за моей реакцией, с серьезным выражением лица, смотря в мои глаза. Я смутился, но сопротивляться не стал. Лишь отвернулся, чтобы не видеть этих немного безумных, пристально смотрящих глаз.       Вдруг он нежно прижал меня к себе и поцеловал за ухом, тихо о чем-то извинившись. Я не слышал, я пытался уровнять сбившееся дыхание. От уверенных движений его руки и от губ на моей шее, сносило крышу и, кажется, даже воздух начал плавиться от перенапряжения. Я сдерживался от стонов потому, что они казались мне чем-то постыдным, и лишь вздрагивание при каждом движении выдавало меня с головой. — Ты так тих, мой мудрец… — его горячий шепот громом ударил по ушам.       Эберхард прикусил мочку уха, и я, вцепившись отросшими ногтями ему в плечи, достиг высшей точки наслаждения. Приторно-сладко, но так волнующе… что сердце, казалось бы, остановилось на несколько мгновений. — Ты как? — тихо спросил король, перебирая пряди моих волос.       Я кивнул и погладил его по шее, так и не открыв глаз. Он тихо засмеялся. — Это значит в порядке? — я практически чувствовал его улыбку. — Да… — я тоже начал улыбаться.       Он наклонился и оставил еще один горячий поцелуй на моих губах. — Значит, продолжим? — Он усмехнулся, — или тебе уже хватит?       Я промолчал. — Ты чего? — он взял и поднял меня, усадив напротив себя.       Я все еще смущался из-за того, что произошло несколько минут назад. Он же напротив, сиял какой-то странной радостью и улыбался, как довольный дракон. — Я — ничего, — я склонил голову назад и тоже улыбнулся. — Продолжаем? — Я боюсь, — я опустил глаза.       Он обнял меня, поглаживая по спине. — Путь истиной любви никогда не бывал гладким… — Я знаю, — я сильнее прижался к нему. — Я сделаю так, чтобы тебе не было так больно… только одно твое слово изменит все… хочешь? — Я не хочу ничего менять. Никогда больше, слышишь? — Слышу. Поэтому и пытаюсь тебя хоть чем-нибудь взбодрить. — В этом нет необходимости. — Есть, — он выглядел серьезным, — все будет хорошо. — Я знаю, — я кивнул и поцеловал его.       Он потянул меня на себя, и я послушно лег ему на грудь. Несколько секунд мы пролежали молча. — Подожди, — наспех бросил он и зашуршал рукой под подушкой, извлекая из-под нее баночку с чем-то не внушающим доверия.       Я поднял бровь в вопросительном жесте. Эберхард развел руками. — К такой ночи надо готовиться заранее!       Я демонстративно закатил глаза. Он сильнее прижал меня к себе и начал целовать, перебирая мои волосы. Я прикрыл глаза и немного придвинулся к нему. Эберхард слегка развел мои ноги и провел рукой по ягодицам. Моя спина покрылась мурашками. Вдруг я почувствовал, как его пальцы коснулись моего ануса. Я напрягся и зажмурился. — Расслабься… я ведь, в конце концов, не убивать тебя буду, — он снова нежно поцеловал меня.       Я вздохнул и постепенно начал расслабляться. — Вот… так… молодец… — его слова звучали для меня как-то необычно.       Впервые я чувствовал себя так уязвимо рядом с ним.       Когда он надавил, я впустил его, пытаясь расслабиться, что не очень хорошо получалось. Его прохладная рука коснулась моей поясницы и от нее, словно крошечные импульсы-заряды, стали расходиться какие-то легкие покалывания. Так может быть лишь при… — Лечебная маджутсу? — спросил я, — и как ты до этого додумался? — я был неслабо удивлен. — Просто подумал, что это возможно бы помогло, — он улыбался одной из своих лучезарных улыбок.       Дальше я не чувствовал боли, лишь легкий дискомфорт и его прохладную руку, поглаживающую меня по пояснице. Спустя какое-то время, стало даже приятно. Он, вероятно, это заметил и сильнее стал надавливать внутри.       Меня стало потряхывать. От этого изобилия чувств, от этих горячих губ на моих губах, от его запаха, от этого воздуха, пропитанного осенью, дымом и глинтвейном, а самое главное от того — что он сейчас здесь, сейчас, со мной, рядом и никуда не денется, так надоело бояться его потерять…       Эта битва чуть не отняла его у меня и, боюсь, Властелин заберет его. Так хочется хотя бы этой ночью верить в то, что все хорошо… верить в то, что он останется со мной… Просто слепо верить… — Дайкенджи… — Его шепот звучал растерянно.       Наверное, мы думали об одном и том же. Он аккуратно приподнял меня так, чтобы встать самому. Еще некоторое время мы просто смотрели друг другу в глаза, но потом я зажмурился от внезапно нахлынувшей боли. Он прижался к моим губам, пытаясь обнять сильнее, защитить от внешнего враждебного мира и от самого себя — отверженного, бешеного зверя. Потом снова этот холодок по спине, постепенно уходящая боль и жар его губ на моей шее. Первый несильный толчок — неровный всхлип. — Больно? — его обеспокоенный шепот. — Нет, — моя ложь.       Но он все понимал. Маджутсу лечит, заживляет рану, но при постоянном воздействии она бессильна. Он замер, словно загнанный в угол зверь.       Я прижался к нему как можно сильнее, словно ища защиты, словно он для меня нечто обнадеживающее. Так и есть. Он — мое все. — Расслабься еще немного, — шептал он настолько тихо, что я едва различал слова; и непонятно было, для кого это сказано — для меня или для его спокойствия, — все хорошо… сейчас пройдет… — Все… — не знаю, понял ли он меня.       Вероятно, понял, потому что начал аккуратно, размеренно двигаться, поглаживая меня по голове, то и дело, путаясь пальцами во влажных волосах. Дальше все развивалось более чем молниеносно. Все неслось с бешеной скоростью: его прикрытые глаза, легкая дрожь от перенапряжения мышц, руки, крепко сжимающие меня в объятьях, и мой собственный голос. Не знаю, сколько раз я произнес его имя за эти мгновения…       Я даже не успел понять, заметить ту грань между болью и удовольствием. Все, как он говорил… Последней каплей стал его шепот «мой», и по глазам ударила вспышка света и, казалось, даже воздух накалился до сотен градусов, обжигая кожу и унося сознание в непроглядную бездну. Я выгнул спину, запрокидывая голову назад, и сводя челюсти, чтобы не выкрикнуть что-нибудь. Эберхард впился в открытую мной шею грубым поцелуем и, вжавшись в меня сильнее, обжег нутро спермой.       Казалось, я даже покинул этот мир на несколько секунд, так как очнулся уже лежащим на спине, придавленным сильной рукой Эберхарда.       Он лежал рядом, прикрыв глаза и пытаясь восстановить сбившееся тяжелое дыхание. Его рука была горячей, словно жерло вулкана и, казалось, что сейчас от нее зажжется простынь. Я погладил ее онемевшими пальцами, и он распахнул глаза и улыбнулся. Так слабо, но так счастливо. — Ты как? — тихо спросил он, — все хорошо?       Я кивнул и придвинулся поближе, боясь как-бы обжечься его жаром. От него действительно исходило тепло, или мне казалось. — Иди сюда, — он притянул меня поближе к себе, целуя в висок горячими губами.       Я прикрыл глаза, слушая ритм его сердца, которое билось так, будто норовило вырваться из груди. — Жарко? — спросил я, проводя рукой по его шее. — Есть немного…       Я усмехнулся. — Немного? Да ты сейчас тут все спалишь. — Ну, ты ведь потушишь? — он улыбнулся, целуя меня. — Безответственный ребенок, — шутливым тоном заключил я. — Тебе не кажется, что ты немного не в том положении, чтобы мне сейчас это говорить?       Я смутился и поспешил прикрыться, но он перехватил мои руки, фиксируя их над моей головой и впиваясь в губы нежным ленивым поцелуем. — Мм… кто тут у нас? Ах, это же Великий Мудрец! — он открыто издевался, смеясь. — Перестань! — я даже начал злиться. — Такой… дерзкий, открытый, сексуальный и… может, обнаженный?       Он начал отмахиваться от подушки, которая лупила его со страшной силой. — Еще и озлобленный! — он смеялся, — прекратите, Ваше Высочество! Такими темпами вы все королевство распугаете! — Еще одно слово и, ей богу, я тебя уничтожу! — Ну, ладно-ладно… все… извини…       Он собрал меня, сопротивляющегося, в охапку и заткнул рот поцелуем. Я даже возмутиться не успел. — Пить не хочешь? — спросил он. — Было бы неплохо, — я согласился. — Я сейчас принесу, подожди немного, — он поцеловал меня и, наспех запахнувшись своей королевской накидкой, вышел из комнаты.       Как только он ушел, я резко встал с кровати, вытер себя и привел в порядок простынь, которая совсем сбилась. Сейчас уже было не так жарко, как сразу. Король вернулся. В руках он держал графин с водой и судя по всему, всеми силами пытался сдержать вырывающийся наружу смех. Я закатил глаза. — Что случилось?       Он рассмеялся. — Одно слово и я все пойму. — Ульрике…       Мы оба закатились звонким смехом. Я просто представил эту картину: Король, разгуливающий по замку в одной накидке на голое тело с графином воды в руках и первая дева. Это несовместимые вещи. — Как я ей завтра в глаза смотреть буду? — успокоившись, начал я. — Я не специально! Я не знал, что она гуляет по замку в столь поздний, — он закашлял, — ранний час…       Я посмотрел в окно. Начинало рассветать. Эберхард попил воды и прилёг рядом, прижимая меня к себе, замерзшему. Я положил ему руку на грудь и невольно улыбнулся. Прямо под ней билось трепещущее сердце короля. А главное — я знал, по кому оно билось.       И пусть все будет совсем не так, как я хочу, ведь я знаю все наперед. Но мне так хочется верить, слепо верить, что «завтра» он проведет со мной.