Потенциальный эмигрант

      Наша планета — это хранилище чудес, талантов и бесконечных открытий. Она движется, дышит, живёт! Наша планета — Земля — и есть чудо! И каждая ее часть неповторимая, невероятная, прекрасная и идеальная. Именно поэтому она существует. Будь оно по-другому, нас бы просто не было. Как жаль, что мы этого не понимаем, оцениваем все слишком субъективно и осознанно убиваем все великолепное, что нам досталось по наследству от далеких-далеких родственников, имя которым уже и не отыскать.       И человек, подобно природе, прекрасен, пока он чист, пока его помыслы и тело девственны, нетронуты чьей-то разрушающей рукой.       Как жаль, что существуют такие люди, как я. Порой мне хочется самостоятельно истребить каждого себе подобного, лишь бы сохранить то, к чему я так стремлюсь. А стремлюсь я к идеалу. Как жаль, что идеалы по сути своей — ветхие карточные домики, которые рушатся недостроенными. Рушатся по вине неосторожных полудурков, размахивающих руками в собственном величии. Вам белые халаты велики...       Это моя исповедь. Исповедь потенциального эмигранта.       — Приступим? — Я робко поднял взгляд на священника, перед которым сидел.       Никогда не верил ни в Бога, ни во что-либо еще. Право, я мог бы считать себя атеистом, если бы подобное звание было чем-то большим, чем очередной навязанной обществом мерзостью. Однако теперь я пришел к точке невозврата, и отрицать существования высших сил больше не могу. Ведь сейчас, устав от тяжкого бремени, я взываю к ним. И неважно, чем является это бремя — сущие пустяки, — важно то, что оно медленно убивает. А мне жутко надоело умирать; чувство постоянной тревоги приелось настолько сильно, что вот он я — отъявленный атеист — сижу перед батюшкой и, как прилежный ученик, жду от последнего одобрительного знака, чтобы завести свой рассказ.       — Что же, вы можете рассказать все. — Голос по ту сторону ширмы был мягким и вкрадчивым. Только вот слова какие-то сухие, больше похожи на заученную речь школьного психолога, или же, еще лучше, работающего на вольных началах государственного адвоката. Их всех абсолютно не интересует то, что последует за этим призывом к рассказу. А, впрочем, за такие копейки, что они получают, я бы тоже ненавидел каждого чертового человека.       «Да, впрочем, какая разница?.. Мне просто нужно поделиться с кем-то тем, что чувствую», — подумал я и вздохнул, готовясь начать длинный монолог. Не зря же я платил тридцать два фунта, если посчитать в мировой валюте, за вход в церковь и предоставление услуг этого не особо приятного человека. Ах, простите, забыл, меня ведь никто не заставлял, что это я. Благотворительный взнос, не более. Ради общего блага не жалко.       Я пару раз кашлянул, чтобы прочистить горло. После долгого молчания голос был низким и слегка неуверенным, но я знал, медлить больше нельзя, поэтому, игнорируя неудобства, заговорил:       — Знаете, я начну с самого детства, у меня история длинная. Очень длинная и абсолютно бессмысленная, раз на то уж пошло. Я родился тут, в Москве. Пожалуй, мне с этим повезло. Да, определенно повезло: мой начальный пункт оказался вполне неплохим. Только вот, это же и сократило мою сознательную жизнь. Говоря "сознательная жизнь" я имею ввиду время, которое было свободно от бесцельного метания в поисках нового большого смысла. С рождения я бредил одной глупой идеей. На самом деле, зауряднейшее желание: убежать как можно дальше и найти лучшую жизнь. Мне казалось, она бурлит везде, кроме этого заглохлого места. Неужели я искренне в это верил? Дурак. Ненавидел каждую улицу огромного города, в котором родился и вырос. Считал, что каждый глоток этого загрязненного машинами воздуха приносил мне нестерпимую боль. В общем, я всеми фибрами души хотел уйти как можно дальше от этого затхлого места. И на то, что во всех закоулках мира есть свои недостатки мне было абсолютно наплевать. Важным казалось лишь то, что я очертил своим верным ориентиром, чистым идеалом: то, что мне навязывала ежедневная рутина. Реклама сделала свое дело. Она действует на каждого, как бы все этого ни отрицали: вы предпочтете красивую обертку вкусному содержанию. А я видел свободу, я замечал ее в деталях. Я почти ощущал ее присутствие. Я так явственно чувствовал ее в фильмах и книгах, действие которых почти всегда происходило за океаном, в далекой Америке — земле невиданного счастья. И я наивно верил в эти идеалы, шел за ними шаг за шагом, сметая любые прегради на своем пути. И это стало наваждением. Одним из тех самых сильных, когда ты уже и не помнишь, зачем оно тебе. Только вот я не решусь винить весь мир. Потому что мир, скорее всего, лишь сильнее ополчится против меня. Мне этого не надо — я достаточно сломлен. Так что я обвиню тех, кто был передо мною, тех, кто точно так же искал лучшей жизни, не особо представляя, что он будет с ней делать. А почему? Собственно, потому что они меня не осудят. Ведь они-то все уже давно либо мертвы, либо сошли с ума. Свихнулись от пребывания в запечатанном времени, выкинутые из пространства и никому ненужные. А действительно, кому нужны люди, которые бредят переездом? Которые живут не здесь и не сейчас? Вы видели хотя бы одного нормального человека, у которого напрочь атрофировалось бы чувство привязанности? Вот и я нет. Зато я видел трясущихся в очередной ломке наркоманов, которым было нечего терять. Да я и сам сейчас под дозой. Уже и не помню чего, да и имеет ли это смысл? Важно лишь то, что я наконец-таки могу увидеть мир красочным и прекрасным. Я могу полюбить его! Серые краски сменились насыщенным спектром, и сама вселенная ожила у меня на глазах. Я достиг своей цели! Я нашел идеал, который совсем скоро надоест мне так же, как и миллионы предыдущих. И тогда круг еще раз замкнется, лишь посильнее затянет меня в свой безвыходный лабиринт, заставив меня снова изобретать цвета, которые я забуду в попытках насладиться очередным приходом. Ненависть и отвращение к окружению не искоренить! Это передалось нам, тяжело больным психически (которым, к сожалению, не положено место в сумасшедшем доме), с молоком матери и отцовскими генами. Да, как видите, в детях хранится чуть больше, чем двадцать три пары хромосом. Эта ненависть засела в ДНК, она же течет в крови. И что же остается кроме того, как заглушать ее всеми способами? Что?! Скажите мне, что?! — Я вскочил и принялся трясти перегородку, отделявшую меня от проповедника.       Бедное деревянное крепление грозилось сломаться и открыть мне, ненормальному психу (по крайней мере, в данный момент), доступ, как я увидел, к мужчине немолодых лет. Тот испуганно глядел, явно недоумевая, что происходит. Судя по всему, у него давно не было таких буйных клиентов. Глаза за линзами очков округлились, а скучающе-отсутствующее выражение лица сменилось чуть ли не страхом: вдруг этот идиот таки проломит ограждение?       А я уже и сам не понимал, с чего так завелся. Но продолжал налегать на дерево, видимо, таким образом домогаясь ответа от впередисидящего мужчины.       — Что мне делать? Как спасти это чертову жизнь?! — я орал, скорее обращаясь ко всем сидящим в просторном помещении, нежели к кому-то конкретному. — Я не хочу валяться под забором, наконец поймав миг блаженства и увидев идеальность мира. Не хочу увидеть ее так. Я хочу просто найти нормальную цель. Хочу всю жизнь ее добиваться!!!       Мои руки тряслись, как тряслись и все мои хлипкие надежды на будущее. Да что уж там, как и все мое существование в тот момент. И все это видели. Я уже слышал, как с улицы доносились противный визг сирены скорой помощи. Да, я слегка приврал, сказав, что для таких, как я, нет мест в палатах сумасшедших домов.       — Не упекайте меня снова в свою гребаную психушку. — В секунду я успокоился и, приложив немало усилий, осел на пол. У меня начиналась истерика, но я все еще мог совладать с голосом. Взглянув мужчине прямо в глаза, я тихо, но уверенно добавил: — Я просто хочу быть, как все!       Люди стали опасливо выглядывать из-за ширм, чтобы взглянуть на меня. Только вот в их лицах не читалось ни намека на интерес. Они делали это только потому, что так нужно было — стадный инстинкт и омерзительная натяжная участливость. Они ведь прихожане — чертовы сострадальцы.       Дверь в церковь отворилась, и комнату, до этого пребывавшую в каком-то неестественном полумраке — несмотря на то, что по всему периметру зала было около девяти огромных окон — залил яркий свет. На полу появились огромные тени. Воистину огромные. Это санитары. Я слишком хорошо различал силуэты этих амбалов, чтобы ошибаться. И я не ошибся. Медики уверенной походкой вмиг добрались до меня и с легкостью ввели мне что-то внутривенно. Комната поплыла перед глазами, совсем как от небольшой дозы героина (в последнее время я зачастил его принимать, хотя и прекрасно знал какими последствиями мне это чревато), и я покачнулся не в силах больше ровно стоять. Проваливаясь в невесомость, последнее, что я почувствовал, это как мои движения сковала смирительная рубашка.       Так отделение сумасшедшего дома №17 пополнилось новоприбывшим и, скорее всего, пожизненным обитателем. Мальчиком, ищущим идеалы.