Да чтоб тебя!!!

Они сами не поняли, когда это началось. После падения Волдеморта и он, и она работали в Министерстве Магии, хотя Малфой в глубине души по-прежнему ненавидел и грязнокровок, и всё, что касалось маглов. Это, можно сказать, убивало его, но... к новым порядкам пришлось приспособиться. К счастью — с его деньгами и фальшивой любезностью — все оказалось не так уж и сложно. Люциус Малфой всегда был скользким типом: в плетении интриг равных ему пока не находилось. Манипулирование — вот, что являлось его второй натурой. Ему не нравилось то, во что превратился их мир, конечно же нет! Но, чтобы вернуть репутацию, следовало вести себя крайне осторожно и, к тому же, тратить деньги. Возрождение былого влияния стало игрой, более того, искусной игрой: со льстивыми рукопожатиями, бесконечными приёмами и, конечно же, всегда правильно произнесенными фразами. Он умел убеждать людей в том, что выгодно именно ему, и улыбаться, улыбаться, улыбаться… Сейчас же, за столом переговоров напротив него сидела Гермиона Грейнджер, совсем недавно назначенная главой отдела по взаимодействию с маглами. Напротив него сидела женщина, ставшая болезненной занозой в его заднице! А, тем временем, вокруг бушевали горячие споры: дряхлые волшебники и хладнокровные министерские крысы поочерёдно разражались словесным поносом, как будто международная встреча чиновников была самым важным событием в этом мире. Он не обращал внимания на происходящее. Единственное, что занимало его мысли — она. Пресная, скучная ведьма-всезнайка, раздражающая одним своим видом! Мерлин, в самом деле, эта заумная сука, образно выражаясь, постоянно хватала его за яйца, критикуя каждую его инициативу — она противоречила всем его предложениям. И делала это так оперативно, что содержание бумаг, попавших на подпись к Министру, становилось тут-же известно ей! Только одним словом Люциус мог охарактеризовать свою мучительную болезнь по имени Гермиона Грейнджер — пизда! Нет, конечно, он не хотел бы говорить так грубо о женщине, хотя и грязнокровке, но ни секунды не колебался, думая о ней именно так и никак иначе. И вот сейчас она находилась совсем близко: самодовольная и красивая, изредка бросавшая на него откровенно высокомерные взгляды. Ну уж нет! Уступать Люциус Малфой не собирался. Заключительная часть заседания оказалась, как всегда, банальна: многоуважаемым волшебникам раздали пакеты с документами; после чего последовали благодарственные речи и заверения в добрых намерениях. Затем все обменялись рукопожатиями и приступили к самому интересному моменту встречи — фуршету. Все насущные проблемы и, актуальные ещё минуту назад, вопросы тут же забылись. А некоторые уже хотели лишь одного — напиться, пообщаться, а, если повезет, то и уединиться с кем-нибудь, чтобы быстро и незаметно перепихнуться. Впрочем, так было всегда. На него нахлынули воспоминания… Когда она впервые проигнорировала его мужское внимание, Люциус не обеспокоился ни капли: он ожидал чего-то подобного. Во второй раз она влепила ему пощечину, когда он ухмыльнулся и громко сказал ей вслед какую-то оскорбительную непристойность. Правда после этого самому несколько ночей пришлось провести со шлюхами, но радовало одно — маленькая мартышка была в ярости. Холодная война началась, когда Гермиона поняла, что Малфой намеренно задевает и преследует ее. Ещё некоторое время он продолжал изводить ее пошлостями и спокойно лоббировать собственные интересы, подкупая министерских чиновников, пока представители аврората не появились у него кабинете и не взяли под стражу, ссылаясь на информацию о соучастии Люциуса в каком-то убийстве. Это было возмутительно и нелепо: даже во время войны он никого не убивал сознательно! И хотя адвокаты сумели добиться его освобождения из-под ареста, ярость Малфоя казалась безграничной. Кто осмелился оклеветать его? Кто посмел выдвинуть эти ложные обвинения? Он уничтожит эту мразь, кто бы то ни был! Люциус, в который раз, клялся самому себе, что прибьёт мерзавца… нет, отрежет ему, на хрен, яйца! Разорит до нищеты! И в довершение добьется депортации из страны! С каждым часом его ярость становилась всё сильнее и сильнее, угрожая потомственному аристократу апоплексическим ударом. Но в тот момент, когда грязнокровная сучка открыла дверь и вошла в его кабинет (на своих десятисантиметровых каблуках, одетая в юбку-карандаш до колен, облегающую белую блузку и со строгими секретарскими очками на носу), он понял: именно она является источником всех его проблем. Прищурившись, Люциус потребовал объяснений. С отвратительной и ужасной ясностью эта женщина заявила, что разрушит его жизнь, если он не прекратит своих сексуальных домогательств. Она собиралась заявить о них публично, представив все необходимые доказательства, и предъявить ему обвинение в преследовании. Самая талантливая ведьма своего поколения явно собиралась сделать все, чтобы белого света Люциус уже не увидел. Но даже тогда он с досадой понимал, что его член стоит по стойке смирно в присутствии чёртовой ведьмы. Проклиная и её, и себя, Малфой отвернулся, чтобы она, громко разоряясь угрожающими речами, не заметила этого. Она вынудила его уступить своим требованиям в обмен на безопасность и чистоту имени Малфоев... Вот и сегодня они не отрывали друг от друга ненавидящих взглядов, даже когда скучнейшее собрание закончилось, а министерские домовики принялись разносить бокалы с напитками. Салютуя победительнице, Люциус приподнял бокал и, отвернувшись, вздохнул. Она победила! Единственная, кто сумел переиграть его после войны... И это, как никогда, ранило его гордость и унижало мужское самолюбие. А то, что один вид маленькой мерзавки заставлял твердеть его пах снова и снова, бесило просто бесконечно! Проблема крылась в том, что он безумно желал ее даже сейчас. Даже после того, как она с позором отвергла его! И это было словно соль на рану — жгучая боль, но оттого хотелось разодрать еще сильнее! И чтобы забыть о ней сегодня, оставалось только одно — напиться: очень... сильно... напиться... Люциус прохаживался по залу, разговаривал с нужными людьми, флиртовал с дамами, шутил, говорил какие-то правильные и нужные вещи, не забывая при этом подхватывать с подносов бокалы и потихоньку опрокидывать их, когда думал, что никто не видит. Однако, кое-кто всё-таки видел — Гермиона наблюдала за ним... Удивлял сам факт, что ее волнует упорное и методичное желание Люциуса Малфоя накачаться алкоголем. Он ненавидел её, она ненавидела его — между ними всё предельно просто. Но! Никогда еще до этого дня он не напивался на официальных приёмах. Бесцеремонно прервав бессмысленную беседу с пожилым волшебником на полуслове, Гермиона осторожно двинулась за Люциусом, минуя просторный зал, пока не оказалась в одной из многочисленных переговорных. Эти небольшие кабинеты служили местом для приватных бесед между должностными лицами Министерства. — Люциус, — негромко позвала она, проходя внутрь, и невольно дёрнулась, услышав звук захлопнувшейся за спиной двери. Быстро обернувшись, Гермиона, держа палочку наготове, приняла боевую стойку. Покручивая в пальцах бокал с бренди, Люциус глубоко вздохнул и махнул рукой по направлению к выходу. Знакомое мерцание предупредило Гермиону, что дверь не только заперта, но и ни один звук не просочится из этой комнаты. «Постоянная бдительность», пришли в голову неожиданные воспоминания о Грозном Глазе. Да уж, как раз сейчас она не была так бдительна, как нужно бы. Гермиона, конечно, с удовольствием издевалась над Малфоем публично, но при этом всегда помнила, что он — очень сильный, очень опасный и очень… привлекательный сексуально мужчина. «О чем, черт возьми, ты думала, заходя в эту комнату?» Малфой оттолкнулся от стены, медленно приближаясь к ней с кошачьей грацией, пока в его грудь не уперся кончик палочки Гермионы. — Ну, давай уже, заканчивай. Эти слова поразили и смутили ее. Люциус схватил ее палочку и поднес к своему горлу, направив кончик в сонную артерию. — Давай же, ведьма, сделай это! — прорычал он, и глаза его сверкнули, как серебристо-серые льдинки. Малфой резко обернулся и со злостью швырнул бокал в огонь: зашипев, бренди брызнуло вокруг. — Заканчивай то, что начала, ведьма! Я отказываюсь продолжать этот спектакль! Ты позоришь меня, чернишь мое имя, мешаешь каждому моему шагу и весь сегодняшний вечер сознательно демонстрируешь свою ненависть. Что такого я сделал тебе или подобным тебе после окончания войны? С нарастающим гневом Гермиона опустила палочку и ткнула в его грудь пальцем. — Ты действительно хочешь знать? Кроме того, что ты нахально домогался меня, ты пытался помешать любому из моих проектов, ты подкупал Министерских чиновников, чтобы они голосовали против моих предложений. Господи, ты же дошел до того, что убедил Министра сократить число сотрудников в моем отделе. Конечно, никто не признался, но я знаю, что за этим стоишь ты. Ты ведешь себя, как ублюдок, Люциус Малфой! И будь я проклята, если я и подобные мне, как ты красноречиво выразился, склонятся перед экс-Пожирателем Смерти, который остроумно считает, что все в этом мире должны лизать его задницу, потому что она, видите ли, гадит алмазами! Ее дыхание стало быстрым и прерывистым, щеки раскраснелись, а грудь поднималась и опадала просто восхитительно. Она была великолепна! — Ты права, — тихо ответил Люциус, но взгляд его оставался тяжелым, противореча низкому спокойному тону. — Я веду себя, как ублюдок. А знаешь ли ты, что заставляет меня так ненавидеть тебя? То, что ты — единственная женщина, сумевшая взять надо мной вверх, ты — нечистая грязнокровка, ошибка природы, и ты — единственная, ради кого я пожелал предать свои идеалы, засаживая свой член в твое горло, чтобы заставить тебя заткнуться! Его вульгарная пошлость, его ненависть, переходящая в гнев, казалось, окутала обоих, повиснув и извиваясь в воздухе вокруг них. А потом она вдруг оказалась прижатой к нему, и его губы уже раздвигали ее собственные, погружая нетерпеливый язык в рот. Он будто насиловал ее губами даже тогда, когда она начала отвечать на его пылающие жаром поцелуи. Одежда падала на пол со скоростью и силой торнадо, лоскуты — жалкие обрывки ее платья, пуговицы его рубашки стоимостью в сотню галеонов, вырванные с корнем, с глухим стуком скатывались на пол. И вот длинные ноги уже обхватывают его талию. А высокая мускулистая фигура несет и опускает ее на небольшой офисный диван. Они двигаются навстречу друг другу, и он испытывает воистину небесное блаженство, входя в неё — такую жаркую и тесную. Но не было никакой нежности в этом диком соитии. Оно лишь отражало их ненависть — сливаясь физически, они будто проклинали друг друга, пытаясь убить один другого в объятьях. И это устраивало обоих гораздо больше чем, что бы то ни было; их наслаждение отдавало безумным неистовством. И ничего, что могли бы сказать обычные любовники, так и не срывалось с губ... — Я презираю тебя, ведьма, — простонал ей в ухо Люциус, толкаясь в нее снова и снова, доставая до шейки матки каждый раз, когда скользил в это горячее и узкое лоно. — Взаимно! Высокомерный ублюдок, — с трудом выдавила из себя Гермиона, выгибаясь навстречу, лаская его грудь языком, а спину руками. — Ты дорого заплатишь мне за все... — А ты еще дороже, Малфой! Он брал и брал ее, как только мог: на диване, потом прижав к стене, а позже склонившуюся на четвереньках на мягком ковре. На четвертом оргазме Гермиона упала на живот, всхлипывая от безудержного наслаждения: ее тело дрожало от этого безумного слияния — восхитительного, исполнившего самые потаенные, самые запретные желания. Еще никогда в жизни она не была такой расслабленной и удовлетворенной. Люциус же чувствовал себя уставшим и опьянённым этой изысканной усталостью. Он победно ухмыльнулся, глядя на спину покорённой ведьмы, и цепко подхватил ее скользкие бедра. Мерлин, он предвкушал собственный финиш! Тело тут же зажило своей жизнью, и Люциус начал двигаться так быстро, что сознание окончательно затуманилось. Ощущение тесной, опухшей от бесконечных оргазмов Гермионы, было невероятным и он, почувствовав знакомое покалывание в мошонке, взорвался. С хриплым криком вжался в самую суть женщины, которую ненавидел больше всех на свете, и излился, наполняя жаркую плоть. Тело все еще невольно дергалось и дрожало, когда он опустился, неосознанно целуя ее спину и шею, бормоча какую-то бессмыслицу и с наслаждением слушая такой же бессмысленный лепет под собой. Отдышавшись и придя в себя, они разошлись, не сказав друг другу ни слова. Но... прошло три года, а они все еще продолжали встречаться. Сигналом для очередного свидания был взгляд ненависти — такой же, как и тогда, в самом начале. И когда Малфой ловил его на себе (этот восхитительно гневный взгляд), после работы он приходил в переговорную, где его ждала она. Всегда. И Люциус снова брал её — столько, сколько мог. Не желая задумываться, что означают для него эти встречи, год за годом он упрямо твердил себе, что все происходящее неважно, что он просто использует ее, как доминантный самец, что он, черт возьми, просто ебет ее! Но где-то в глубине души, Люциус Малфой знал: это нечто большее. Даже...намного большее...