Собачка для сыщика

Я знаю его полжизни. Пол чертовой жизни, которую я потратил на преданное заглядывание ему в глаза и терпеливую игру в дурачка. Я мог бы забыть об этом, но, к несчастью, мне есть что вспомнить. Мне нечего вспомнить без него. Мне даже иногда кажется, что это он прикрывал меня в Индии, когда я полз по уши в песке и пыли через пули к очередному раненому. Мне кажется, что это он подглядывал, как я списываю ненавистную философию у Родерика Френсиса в университете. Что это он, а не папа вел меня за ручку в театр. Мне, мать вашу, уже кажется, что он все это как-то подстроил, и я ненавижу, прямо-таки убить его за это хочу. Въелся, вгрызся, как паразит, не отпускает, сжимает челюсти и снисходительно смотрит, высасывая из меня соки. Ненавижу. Как я ухитрился наткнуться на это недобитое чудовище из детских сказок? Настоящее, не такое, у которого злое лицо и торчащие зубы. Такое, которое улыбается тебе, обещает приключения и тянет, тянет тебя в свой лес, а ты бредешь за ним, уже не помня, что за спиной остался дом. Я знаю, каковы настоящие злодеи. Они появляются не в сказках и не в доме Мориарти. Они не воруют драгоценности и не убивают людей выстрелом в голову. Это только воры и убийцы. Они преступники, не злодеи. Даже последняя портовая блядь продает свое изношенное тело не ради того, чтобы почувствовать в себе очередной хер. Ей не нужно от клиента ничего кроме денег. Ты коснулся ее раз – и ушел, не унеся с собой ничего. Да пусть она хоть трижды заразит тебя каким-нибудь триппером, это не будет злом. Истинные злодеи – такие как он. Однажды ты касаешься их, и они впрыскивают тебе свой яд. Больше они никогда не отцепятся. Ты по уши в них, ты отдираешь липкую паутину от пальцев, запутываясь в новой. Ты еще глуп, тебе не понять, что это не самое худшее. Хуже будет, когда он не впрыснет очередной дозы яда. Когда паутина не понадобится. Когда ты поползешь за ним, благословляя его зло, забывая о том, что есть что-то кроме него и его прекрасного яда. Ты его часть. Я дрожу в ответ на малейшее его движение. Он дергает свою тонкую паутину – и я шевелюсь вместе с ней. Я не могу без риска и адреналина. Я не могу без пищи для ума. Я чертова голодная собачонка, - ну давай же, кинь мне мою косточку, чего тебе стоит! Но я все же смог его обмануть. Отец, ты можешь мною гордиться. Помню, как ты ругал меня на чем свет стоит – самыми грязными словами, я краснел до ушей, но не плакал. Тогда ты ругал меня еще больше за то, что я не похож на тебя, что я бездарь. И мой старший брат безусловно лучше меня. Но где сейчас он и где я? То-то же. Твои костюмы всегда были безупречны, ты был такой джентльмен, что иным было совестно находиться рядом с тобой. Ты блестел своей добродетелью так же чисто, как твои запонки с бриллиантами. Ты говорил так, словно тебя могла слышать королева. Ты жертвовал на все возможные благие цели, благословенный в своей щедрости и вере в Господа. И ты был прекрасным, талантливейшим, везучим и в своем роде гениальным преступником. О, мистер Холмс, вы, конечно, не могли его поймать. Когда его изящные гибкие руки принимали очередную сотню ассигнаций, вы не то, что не ловили бандитов, вы еще даже крысы для своих опытов не осмеливались поймать! А я был его сыном, младшим неудачным сыном, унаследовавшим внешность робкой матери и ее же неповоротливость. Гибкие пальцы пианиста и карманника достались брату, я пожинал ругань и упреки. И все же, все же… Отец, ты можешь гордиться мной. Ибо сколько бы мой брат не походил на тебя, он не вынес твоих ожиданий. А я, сорняк на твоей безупречности, унаследовал твою тягу к приключениям и твое безграничное актерское мастерство. Помнишь, ты сказал, что если бы Господь дал тебе еще одну жизнь, то ты провел бы ее на подмостках театра? Я ходил туда ежедневно, и никогда Холмсу не узнать, насколько он ошибается в своем взгляде свысока и удивленно-высокомерном «Как, Уотсон, вы еще не видели?» Я видел все это за неделю до тебя, мой заносчивый дружок, я свято чту память отца, в отличие от некоторых. Я такой прекрасный актер, что без зазрения совести качал головой, когда Холмс спрашивал, понимаю ли я. Я восхищался с такой простотой и наивностью, что он розовел от удовольствия и осознания собственной гениальности. Я так хорошо играл, что он не переставал удивляться моим вспышкам язвительности. Я так великолепен, что он был убежден, что я буду висеть с ним на одной виселице. Трахал я его тоже хорошо, он не может так убедительно играть, как я. Я унаследовал весь твой талант, папа, потому что он до последнего думал, что я его собственность. Я и был. Я и был. Поначалу я не знал, правильно ли поступил, когда сыграл в наивность. Ну конечно, я же твоя собачка, Шерлок, научи меня вставать на задние лапки и таскать тебе тапочки так, как ты хочешь. Он свалился под меня с таким рвением, что я думал, его порвет от счастья, как заждавшуюся девственницу. Собачка забралась к хозяину на колени и поняла, что не прогадала. У всех свои наркотики. Ошибкой было считать, что Шерлок Холмс, гений в последней инстанции, псих примерно настолько же, ограничится морфием и героином. Яростно обличая прекрасный пол, он столь же яростно мог принимать в себя мужской хер. И ему было плевать на все формы и позы викторианской морали, когда ему хотелось. Я же давал ему это в полной мере, в обмен на чертовы приключения, прыжки по карнизам и тому подобные радости, в которых я нуждался. Я ненавижу его, как ненавижу любые формы зависимости. Она начала меня угнетать. В конце концов, я хотел вставлять хер туда, где ему положено быть по природе и не думать, что могу оказаться в петле. Я хотел сына, чтобы сказать ему «Делай что хочешь, но никогда не связывайся с сумрачными гениями». «Я женюсь, Холмс». Бинго! Стопроцентное попадание. Дрожание ослабших ниточек паутины на моих запястьях. Не ждал, что собачка все еще может мыслить самостоятельно? Еще приключения. Еще опасности. Конечно, он вылезет из шкуры, чтобы вернуть мой хер в свою задницу. Не так-то просто найти мне замену. Кто еще будет терпеть его привычки? Кто будет такой же послушной собачкой? Я поступал умно. Иногда я снисходил до того, чтобы трахнуть его. После особенно интересных дел. Чтобы понимал, за что благодарность. Чтоб унижался. Чтоб судорожно искал, чем развлечь меня. Чувствуешь, роли сменились, тощий всезнайка? Даже гений снисходит до простых смертных, если хочет, чтобы ему присунули. Где твоя паутина? Где твой заносчивый вид? Нравится тебе моя новая улыбка? Чувствуешь себя дерьмом? Прекрасно. Твоя непослушная собачка ненавидит тебя. Ты нужен всему, блядь, государству, но оно не всунет тебе в задницу ничего, кроме раскаленной кочерги. Ты перестанешь быть ему нужен – и болтаться тебе в петле. Британия – шлюха, Боже храни королеву. Но что важнее - она женщина. У меня скоро родится сын. Я назову его Джеймсом. И ты поймешь, что я имел в виду, сыщик с Бейкер Стрит, гений-висельник, Шерлок Холмс.