Краски ночи

Это самый ужасный день в моей жизни! Мне ещё никогда не было так стыдно! Я смотрю на часы, что висят на светлой, шероховатой стене аудитории. «6:32 p.m.» На сегодня остался лишь один урок моего курса по рисованию. Ещё полчаса, и я вернусь домой, уставшая, но, по крайней мере, счастливая, что всё успела. Преподавательница – дамочка в строгом, элегантном костюме – должна, наконец, прийти; я и ещё семь молодых женщин ожидаем, когда она приведёт к нам натурщика. Не могу сказать, что волнуюсь или безумно жажду увидеть этого беднягу, на которого долгое время будут пялиться восемь пар глаз. Для меня сегодняшний урок – не более чем хороший опыт, а тот парень – лишь модель. Тайком гляжу на девицу, что сидит по мою правую руку. Она так оживлённо обсуждает с подругой неизвестного нам пока натурщика, используя самый яркие термины для описания его воображаемой внешности. Хм, да мне всё равно. Лишь бы на него было приятно смотреть. По крайней мере, мы точно знаем, что он будет топлес. Это успокаивает, лично я не горю желанием час, а то и больше, пялиться на пенис. После такого я не смогла бы смотреть в глаза своему парню... После дополнительных пяти минут томления и тихих женских переговоров наша босс-преподавательница открывает дверь и, звонко стуча каблуками туфель, заходит в аудиторию. Все взгляды теперь прикованы к ней, и я не могу не улыбнуться от мысли, что нахожусь сейчас в стайке настоящих хищниц, голодных до мужского тела. – Вечер добрый, леди! Рада снова всех видеть, – говорит наша мадам, придерживая при этом дверь кабинета. – Как я понимаю, не прийти сегодня для вас было бы чем-то вроде преступления. Я вас понимаю. Мы хихикаем, а кто-то и вовсе краснеет, смущаясь, как школьницы, оценивая её слова. – Я решила не травмировать психику нашего гостя сегодня, так что с обнажённой натурой мы немного подождём, – продолжает преподавательница, широко улыбаясь. – Но этот джентльмен любезно согласился раздеться для нашего урока, поэтому прошу вас вести себя соответственно. Мы ведь не хотим быть привлечёнными за массовое изнасилование. Мы откровенно смеёмся, и даже мне становится интересно, что за неземной красоты мужчина посетит эту аудиторию. Ладонь моей правой руки предательски становится влажной. Неужели из-за нервозности? – Дамы, прошу любить и жаловать. Этого молодого человека зовут... Но я уже не слышу ни имени, ни того, о чём босс-преподавательница говорит дальше, потому что в ту же секунду в кабинет входит мой мужчина... Мне кажется, что я вообще не дышу, а воздуха словно и вовсе не стало. Я каким-то чудом не ломаю карандаш, который зажала в пальцах, и пытаюсь понять, что происходит сейчас. Почему мой парень пришёл сюда? Почему эта мадам с боевым раскрасом на лице говорит, что он и есть натурщик? Почему мой мужчина сейчас стоит перед восьмью девушками в расстёгнутой рубашке в полосочку? Эту рубашку я сама ему гладила. Вчера вечером. Он был в ней на работе... Он пришёл сюда после работы?! Что за чёрт? Пока я как ошалелая пялюсь на него, сидя за мольбертом в третьем ряду, дамочки вокруг одобрительно галдят и посмеиваются. Они все пожирают его глазами, то причёски поправляя, то как можно изящнее скрещивая ноги. Мой мужчина стоит у широкого преподавательского стола, оперевшись на него рукой, и улыбается так, словно не понимает, откуда все эти восторженные комментарии в его адрес. – Дамы, дамы! – призывает моих одногруппниц мадам-босс. – Пожалуйста, потише! Я всё понимаю, но давайте вести себя как следует. Мы же не хотим, чтобы наш гость сбежал. Девушки хихикают, а я только сильнее сжимаюсь на своём стуле. В моей голове – полная каша, мысли никак не соберутся в кучу. И именно в этот момент он смотрит в мою сторону, и взгляд его серых глаз находит меня. Опять улыбается, прищуривается, и, кажется, он подмигивает мне. Может, у меня уже крыша едет? По-хорошему, мне стоит покинуть аудиторию. Моё подсознание просто кричит, чтобы я бросилась бежать, забыв про карандаши и бумагу! Бежать к чёрту отсюда, потому что всё это уже слишком. – Мы вас попросим снять рубашку, – едва ли не мурлычет босс-преподавательница. Когда он ставит свой деловой портфель на стол позади себя, затем вскидывает руки и стягивает с себя рубашку, мне кажется, что я проваливаюсь под пол. Девушки вокруг меня чуть ли не в ладоши хлопают или визжат. И ведь я не могу их за это винить. Боже мой, я взгляда оторвать от него не могу. У него такая гладкая, загорелая кожа, а плечи мощные, широкие... Смущённо (ага, как же, хитрец!) улыбаясь, он кладёт рубашку на стол и теперь стоит перед нами в одних только плотных, тёмных джинсах и в дорогих, вычищенных ботинках. Я смотрю на него и не знаю, чего мне хочется больше: прибить его за эту нелепую выходку или прямо здесь, при всех этих женщинах, повалить на пол и... Ну, да. Как идиотка я разглядываю его длинные руки, широкую грудь и плоский живот с редкими, светлыми волосами на коже, тонкой дорожкой тянущимися вниз, под пояс джинс... Я сглатываю, ёрзая на стуле, и стараюсь не обращать внимания на довольные перешёптывания одногруппниц. Преподавательница строгим голосом судьи вновь призывает их к порядку, и девушки затихают, хихикая. – Может, попросим его снять штаны? – громко, со смешком, спрашивает одна симпатичная блондинка. – А то мы не сможем зарисовать самых нужных деталей! Дружный смех остальных девушек следует за её словами. Но уже довольно возбудившийся босс в юбке, мадам-преподавательница, просит её помолчать, и вот тогда мы слышим, как он, обращаясь больше ко всей аудитории, чем только к ней, спрашивает: – В какую позу мне желательно встать? Мне хочется шлёпнуть себя ладонью по лбу. Девицы перешёптываются, видимо, двусмысленно поняв его слова, я даже слышу парочку томных вздохов. Сама же едва дышу. Мне до жути жарко, и так бывает всегда, когда я слышу его голос. О, Боже всемогущий! Это преступление, иметь такой сексуальный голос! Босс в юбке предлагает моему мужчине остаться у стола, и он, чёрт бы его побрал, улыбается и встаёт удобнее: облокачиваясь о край стола, левую руку он кладёт на его поверхность, другую – упирает в бок. Преподавательница призывает нас приступать, и через несколько секунд я уже слышу шорох – чьи-то карандаши касаются бумаги. Нервно оглядываясь, я всматриваюсь в одногруппниц: вот одна того гляди набросится на него. Мне так хочется крикнуть: «Не сметь! Он мой!», но я сдерживаюсь. Дрожащей рукой подвожу отточенный карандаш к листу бумаги и смотрю на него. Его взгляд – порочный, как грех, и манящий – прикован ко мне. Опять ёрзаю на стуле, а он замечает это и улыбается ещё шире. Господи, его волосы так отросли за последние месяцы, их длина меня убивает! Парочка густых локонов падает ему на лоб, и это чертовски заводит... О, нет. Босс в юбке проходит мимо меня, строго спрашивая, всё ли со мной в порядке. Пискнув что-то вроде «да», я начинаю рисовать, и она идёт дальше, между рядов, иногда вслух делая указания по поводу процесса прорисовки деталей... Каких там деталей?! А у меня от мысли, что все эти девушки сейчас хотят моего мужчину и, наверняка, уже «добрались» до его груди, а может, и ниже, просто голова кругом идёт. Беру себя в руки и делаю набросок. Смотрю на него, сглатываю, сводя колени вместе, делаю зарисовку, а затем всё повторяется. И так чуть больше часа. Всё это время он, как чёртов джентльмен, перешучивается с нашей преподавательницей, красуясь собой и (о, Боже!) едва ли не насилуя взглядом каждую из девушек. Но когда я смотрю на него – его серые глаза неотрывно следят за мной. Из-за этого я вся настолько горячая, что на мне можно яичницу поджарить! Прорисовывая его шею, я кусаю губы, вспоминая, как он обожает, когда я касаюсь её пальцами. Снова смотрю на него – он гипнотизирует. Его тонкие губы растянуты в такой порочной и дерзкой улыбке, что мне хочется подойти и ударить его прямо в его идеальное, красивое лицо. Когда для «хищниц» звучит команда «стоп», девушки разочарованно охают и откладывают карандаши в стороны. А я буквально швыряю свой уже ставший скользким карандаш на мольберт. Я, кажется, дрожу, или у меня дёргается глаз... Вызывайте скорую. Мы собираемся, а он, всё так же широко улыбаясь, прощается чуть ли не с каждой из моих одногруппниц. А мою ревность в тот момент можно заковать в цепи или нацепить ей намордник! Я не тороплюсь, лениво складываю вещи в свою сумку и вдруг вижу, как он о чём-то шепчется с боссом в юбке, и пока делает это, она смотрит то ему в лицо, то на его голый торс. «Стерва!» Слава богу, это прозвучало лишь в моей голове... Мадам уходит, бросив на моего мужчину последний, томный взгляд, закрывает за собой дверь, и мы остаёмся одни в этой небольшой аудитории. Вот тут меня прорывает. Я подбегаю к нему, пылая и дрожа, как в лихорадке, и едва ли не кричу: – Ты совсем охренел?! Зачем ты пришёл? И как, чёрт возьми, у тебя это получилось? Да мне... мне никогда не было так стыдно, так неуютно! А если бы кто-то из них знал, что мы встречаемся, живём вместе? Господи! – я вскидываю руки. – Да как я вообще смогу сюда вернуться теперь?! Чего ты молчишь? Он действительно молчит, смотрит на меня и улыбается своей акульей, широкой улыбкой. Я только и гляжу теперь, как его грудь медленно вздымается прямо перед моим лицом, и вновь теряюсь от нахлынувшего желания. Он проводит левой рукой по своим и без того уже взъерошенным волосам и томно произносит: – Неловко вышло. Я – дурак? Неловко? Дурак? Он издевается! Да, всё это он затеял, чтобы поиздеваться надо мной! Коварный, хитрый, гадкий любитель подколов... – Ты просто невозможен! – ною я, как маленькая девочка. Но когда он смотрит на меня, когда так кусает нижнюю губу и улыбается, я схожу с ума. Я теряюсь, ощущая себя неопытной и робкой. – День на работе был такой паршивый, – говорит он, и я сглатываю. – Я так устал. Замотался. Но всё время думал о тебе. Решил поскорее тебя увидеть, чтобы... – Чтобы что? Он берёт моё лицо в свои тёплые ладони, наклоняется и целует меня, и я тут же ощущаю его горячий, влажный язык на своих губах. Он по-хозяйски раскрывает их, углубляя поцелуй, касается моего языка, и у меня, кажется, теперь подкосились ноги, потому что я тут же хватаюсь за его широкие плечи и вжимаюсь пальцами в его кожу. Какой же он горячий, невероятно горячий сейчас! Настойчиво и властно он ласкает мой рот, тем временем я ощущаю, как он опускает руки ниже и чуть ли не толкает меня к своей груди. Его пальцы судорожно расстёгивают каждую пуговицу моей блузки, я инстинктивно понимаю, чего он хочет, и... мне всё равно. Всё равно, если кто-то увидит. Даже если кто-то зайдёт сюда. Он – мой! Его губы – это всё, что мне нужно, и он не прекращает поцелуй, пока стягивает с меня блузку, а затем находит застёжку лифчика на спине – и я уже, как говорится, в одной с ним лодке. Когда я прижимаюсь к нему, а его руки гладят мою спину – у меня окончательно сносит крышу. Низ живота тянет сладкой болью, я хочу её прекратить. Этот сумасшедший контраст холода и жара поражает нас обоих – его кожа горячая и влажная, а моя ещё хранит прохладу лёгкой ткани блузки. Я тянусь к нему, задыхаясь и начиная стонать ему в рот, когда его ладони накрывают мои груди, а длинные пальцы сжимают их. Громкий стон срывается с моих губ. Я мельком гляжу на закрытую дверь аудитории, и слышу, как он приглушённо и очень эротично шепчет: – Никто не придёт. Никто не помешает. Мне кажется, что мир вокруг меня растворяется, когда он водит большими пальцами по моим соскам. Наклоняясь ниже, он расстёгивает молнию на юбке, дёргает за её края, и та падает к моим ногам. Ну как хорошо, что я чулки на резиночках надела сегодня! – Как ты красива! Не возражаешь, если мы закончим урок по-моему? От этих слов я вообще перестаю ощущать пол под собой. Мой мужчина прижимается ко мне, подхватывает руками под коленями и поднимает вверх, и я инстинктивно обнимаю его за шею. Когда он сажает меня на стол, раздвигая мои колени как можно шире, я смачно ругаюсь, да так, чтобы он слышал. Он, конечно же, чуть хрипло смеётся, затем делает шаг назад и медленно расстёгивает ширинку на джинсах. Заворожённая я смотрю на это зрелище, устроенное только для меня одной, и вовсе забываю, где нахожусь. Когда он встаёт между моих ног, я обвиваю его шею руками и целую, как обезумевшая, едва не стукаясь своими зубами с его. Я хочу сказать ему, какой он горячий, красивый, сексуальный, ненормальный, а главное, любимый, но на слова просто не хватает времени. Его эрекцию я чувствую через ткань его боксеров и своих трусиков и опять схожу с ума. Его руки обнимают мою спину, легко скользя по коже, пока мы целуемся, и я глажу пальцами его мягкие волосы. Он отстраняется, глядя на меня из-под отяжелевших век, и от этого взгляда кровь в моих висках начинает стучать ещё отчётливей. Мне хочется сказать ему, что он действительно дурак. Я настолько готова, что сама едва не запрыгиваю на него! Такого никогда ещё не было... Со стоном, сорвавшимся с моих опухших губ, я наблюдаю, как он снимает с себя боксеры, и едва не падаю на стол, сражённая этим зрелищем. Он прижимается ко мне снова, и когда его твёрдая плоть касается моего бедра, я едва не начинаю плакать, умирая от этого дикого желания чувствовать его в себе. Он лишь улыбается, (хитрая бестия!) водя горячими пальцами по моей талии и ниже, затем стягивает с меня трусики, и я приподнимаюсь, чтобы помочь ему. Больше нет ненавистной одежды. Ничего, совсем ничего! Только его кожа напротив моей, и его губы на моих губах – это всё! В моём сердце, несомненно, кричит любовь, которая притягивает меня к этому мужчине. Кажется, он видит это в моих глазах, потому что затем чуть заметно и невероятно сексуально улыбается, целует меня снова и прижимается так тесно, так крепко обнимает, и я не могу сдержать своих стонов. В следующую секунду я чувствую, как он двигается и просовывает свою руку между нашими влажными телами, и когда касается меня горячими пальцами, я дёргаюсь, держась за его плечи, и запрокидываю голову. Кажется, он что-то шепчет, но я не могу расслышать, потому что ощущение его пальцев во мне и то, как он меня ласкает, уносит меня ко всем чертям из этой аудитории. И я кричу, чувствуя, как тягучая боль между ног разливается во мне наслаждением. Я открываю глаза и смотрю ему в лицо; на его висках выступили капельки пота, волосы взъерошены моими же пальцами; его губы чуть приоткрыты, и я целую их снова, когда он прижимается теснее. Наконец, он решается, перестаёт медлить, убирая руку, и я шире раздвигаю ноги, чтобы ему было легче, и обхватываю ими его талию. Он делает первое движение, очень медленно, и притом неотрывно глядя мне в глаза, и я уже чувствую его в себе, пусть он и не двигается больше. Но в этом нет никакой спешки или дикости, хотя наше общее желание ничуть не остыло; он просто сливается со мной, держа в своих объятьях. Я знаю, он тоже меня любит. С едва слышимым, приглушённым стоном он сжимает мои ягодицы руками, наклоняется, начав двигаться во мне, с каждой минутой всё быстрее, и, касаясь губами кожи на моей шее, нежно целует, а затем слегка прикусывает её зубами. Всё, что мне остаётся – это с запрокинутой назад головой смотреть в потолок, держаться за моего мужчину, чувствуя каждое его движение, ощущая жар внутри себя и его горячее дыхание на своей коже. Это так... эротично, так быстро, необычно для меня. Слышу, как он едва ли не рычит, уткнувшись носом в мою шею, и сумасшедше резко двигается, входя в меня до конца, до предела, и я чувствую, как он (да что уж там, я тоже) дрожит и тяжело дышит. Я еле открываю глаза и смотрю на него, а он, удовлетворённый, влажный и милый... улыбается! – Что смешного? – спрашиваю я, когда моё собственное дыхание восстанавливается, и я понимаю, что улыбаюсь тоже. Он лишь качает головой, и когда волосы вновь лезут ему в глаза, он убирает их, приглаживая пальцами. Притом правой рукой ещё обнимает меня, и я чувствую, как его пальцы скользят по коже моей спины. С какой-то неясной нуждой, быстротой, он опять прижимается ко мне, и его губы накрывают мои... Определённо, это был самый лучший день в моей жизни! Мне ещё никогда не было так хорошо.