Железо железо острит

      У Локи немного времени. Такова судьба любой лжи и уловки — словно жирный кусок мяса на палящем солнце, она быстро превращается в позеленевшую гниль, и в ней заводятся черви. Нужно нацепить на крючок, прежде чем протухнет. Своего брата Локи досыта накормил ложью — пузырящейся жиром и сладкой, лучшим куском, словно зажаренным с травами кабаньим окороком; но времени остается немного. Локи должен придумать что-нибудь еще. * Локи меняет обличия, не решаясь долго удерживать маску Всеотца. Клетка в темнице укрыта витьем иллюзий, словно живыми вьюнами-шелками Фреи, но Одина нельзя ни убить, ни одолеть; от его гнева никому не скрыться, и на сей раз не будет Фригг-защитницы, Фригг-любящей матери. Тор отрекся от царства и не сумеет забрать слов обратно, но этого недостаточно. Локи мерещится запах смерти. Смерть лжи — это собственная смерть. В его случае — никак иначе. «Нужно что-то еще», — повторяет он, перебирая иллюзии, будто капризная дева — наряды; должно быть, всевидящий Хеймдалль давно понял истину. Неважно. Локи успеет придумать; скользя среди солдат в золотых доспехах, в прохладных залах дворца, среди буйного цвета садов Фреи, повторяет: «Я успею. Я наконец-то получу то, чего достоин — Трон Асгарда». Мне нужен еще один маленький козырь в рукаве; «козырь» — это про карты, азартную игру в бумажные картонки с лицами королей и воинов, образ из Мидгарда настойчив, Локи он нравится. Однажды в сердцевине пышной клумбы, среди лилово-пурпурного бархата ирисов, Локи замечает отрубленную руку. Локи — сейчас он стражник с алебардой — останавливается и смотрит; смотрит, понимая — еще немного, и заметят уже другие, а этого совсем не хотелось бы; тогда подходит ближе и наклоняется к находке. Неровный сруб — чуть выше запястья. Из мякоти торчит тонкая кость. Пальцы и ладонь закрыты перчаткой. Плоть выглядит темной и прелой, а пальцы сжимаются и разжимаются, будто медленно бьется сердце. Под корни ирисов, питая вечноголодные цветы, стекает кровь с гранатовым отблеском Эфира. Локи облизывает губы и едва удерживается от хохота. Он воровато оглядывается по сторонам. Никого. Сады запорошены яблоневым и сливовым цветом, клумбы ухожены, а на небе ни облачка. Тор в Мидгарде, должно быть, в объятиях своей смертной женщины, хотя любить ее — все равно, что бабочку-однодневку. Асы знают: Всеотец велик и непобедим. Локи и сам в это верит. Он достает кинжал — железный кинжал, которым он перерезал горло целому отряду темных эльфов — и нанизывает находку на острие. Отрубленная конечность корчится, выталкивая сгустками кровь с драгоценными вкраплениями Эфира. Локи мерещится хриплый вопль. Локи гладит сруб указательным пальцем, а потом облизывает его, жмурясь от жара и удовольствия. Теперь он знает, что делать. Искать остальные... фрагменты. * Они раскиданы по всем мирам. Локи принимает облик то Сиф, то Вольштагга, то Фандралла, и Хеймдаль делает вид, будто верит рассказам о взбунтовавшихся великанах или беспорядках в Ванахейме. Иногда вылазки заканчиваются ничем. Иногда он возвращается со страхом в сердце: не успеет. Иллюзии не вечны. Один вернется. В тайной пещере Локи прячет находки, и пьет кровь, пьет Эфир из каждого куска с жадностью бражника на пиру. Во рту пузырятся волдыри, порой Локи падает на колени в корчах, по подбородку стекает розовая слюна. Но затем Эфир пускает корни в его теле и расцветает, подобно ирисам в плодородной почве. Пять или шесть глотков спустя, Локи понимает: Хеймдаль и Бифрест ему больше не нужны. Но продолжает искать фрагменты — всюду, от пылающего огнем Муспельхейма до ледяной родины. Братец постарался на славу в той последней битве; но истинная сила не в том, чтобы разрушать, а в том, чтобы собрать... и скрепить воедино. Наконец, Локи идет в Свартальфхейм. * В Свартальфхейме нет ветра — лишь затхлое дыхание старого склепа. Грязные клочья облаков заслоняют желтоватый антисвет черной звезды. Мертвый мир сухих камней и пустоты встречает Локи без одобрения, без жестокости — равнодушно. Мелкие камни под подошвами не хрустят. Вместо звуков — плотный саван. Локи не по себе, но он уже был здесь, умирал здесь. Да и не одинок вовсе — обломки гигантского корабля видно за десятки миль, от Локи требуется только идти, пока не приблизится. Пока не увидит. Пока не скажет: — Привет. Вряд ли Малекит слышит его. Локи стоит на обломке корабля, будто на пьедестале, и разглядывает то, что осталось от предводителя темных эльфов. Обугленная половина лица неотличима от черного камня, вторая — белее туманов Нифельхейма. Всего лишь голова с растрепанными бесцветными волосами и туловище; безногий и безрукий, он вызывает даже не брезгливость или жалость, а нечто сродни любопытству: почему это еще дышит? Локи видал сотни и тысячи мертвецов куда целее. Малекит кровоточит Эфиром. Красноватые нити вспыхивают вокруг тела, словно паутина. Может быть, артефакт поддерживает в нем подобие жизни. Когда-то Тор сказал: эта штука убьет тебя, но Тор всегда оставался болваном, способным лишь орудовать своим здоровенным молотком. Разбрасывать, но не собирать. Быть другом либо врагом, третьего не дано. Эфир можно приручить, уверен Локи. Если приручить хозяина. — Привет, — повторяет он, спрыгивая к истерзанному темному эльфу, и нагибается, чтобы слизнуть с обрубка-плеча каплю зачарованной Эфиром крови. Тот вздрагивает, шевелит губами — Локи не знает древнего языка, но похоже Малекит произносит чье-то имя. — Я пришел немного... починить тебя, — Локи достает из холщового мешка ту самую ладонь, которую нашел среди ирисов. Пальцы подергиваются и сжимаются в кулак, когда Малекит всматривается в кусок себя. У него глаза, словно кожа ётуна, думает Локи, принимая свой истинный облик. — Правда, — скалится он в ухмылке, — в качестве хирургических нитей я решил использовать железные. Надеюсь, ты сумеешь вытерпеть. * Локи забавляется. Никакой ненависти — трудно ненавидеть того, кто настолько чужд, кто родился за тысячи лет до появления твоего мира. «Он убийца Фригг», — думает Локи, но даже эта мысль не добавляет ярости. Малекит — просто древняя тварь из безвременья, смешная и глупая в своей попытке отомстить естественному ходу времени. Бедняга плыл против течения и обломал ногти. До плечевых суставов. Локи хмыкает собственной шутке, пока осторожно прикрепляет руки и ноги Малекита на место. Железные нити пронизывают серовато-белесую кожу, скрепляют мышцы и вены. Узор отверстий дымится там, где крепления пронизывают плоть. Эльф извивается и гортанно кричит, глаза у него уже не голубые, а белые, боль и ненависть — одуряющая смесь, как вино и цветочная пыльца. Локи целует покрытые кровавой пеной губы. Эфир пахнет ирисами. Трансформированный кровью Малекита, артефакт усмирен — и все же полыхает мощью. Раны срастаются в мгновение ока. Без железных нитей, уверен Локи, Малекит уже попытался бы убить своего «спасителя». Хорошо, что Локи предусмотрителен. — Всегда хотел обзавестись домашней зверушкой, — говорит он, и в пустых от боли глазах Малекита вновь мелькает ненависть. — А ты будешь полезен. — Ты заплатишь за это. Локи смеется. — О да. Чистым железом. * Станция-гигант безнадежно разбита, но Локи отыскивает один из кораблей, вроде того, что угнали они с Тором, когда бежали из Асгарда. На корабле есть все необходимое. При желании, путешествовать на нем можно веками. Локи выдыхает с облегчением: наконец-то неприятный отсчет закончен. Иллюзии сгинут, Всеотец вернется на трон, вероятно, призвав отрекшегося сына. А Локи исчезнет, в очередной раз обведя всех вокруг пальца. Путь к трону Асгарда колюч и извилист, вот только Локи не сожалеет. Предвкушение порой слаще победы. Осталось немного подготовиться. — Мы вернемся в Девять миров. Тебе понравится, — подмигивает он сидящему в углу Малекиту. Железные нити в ранах не дают тому двигаться. Теперь он по-настоящему калека. — Я освобожусь. Я отомщу, — произносит он. У него глуховатый низкий голос. — Твои сородичи мертвы. Ты последний, — напоминает Локи, раскаляя Эфир в собственных венах, чтобы тот кинулся неиссякаемым топливом к жерлу механизма. Корабль поднимается с земли-склепа к савану-небу — Почему бы просто не смириться? — Никогда. На миг Локи мерещится влажный блеск в трещинах сожженной щеки. Но высмеивать Малекита — «деточка расплакалась» — не решается. Сам не зная, что именно его останавливает. * — Я хочу забрать остальное. Локи мог бы не делиться своими планами. Много болтать — во всяком случае, если говоришь правду, вредно для планов, здоровья и свободы; все может закончиться лапами зеленого гиганта, который вобьет тебя в стекло и бетон. Намордником. Темницей и наручниками. И все-таки разговаривает — потому что просидел слишком долго в одиночестве, потому что напряженно выжидал, следя не только за словами, за шагами и вздохами. Последние дни в Асгарде ему казалось: догадываются. Понимают. Скоро вернется братец со своими дружками, в том числе с тем отвратительным зеленым великаном. Сейчас опасения — в языке Мидгарда есть хорошее слово «паранойя» — позади. Корабль темных эльфов бесшумен. Малекит не издает ни звука, хотя у него мокнут раны. Коричневатая сукровица стекает на пол. Корабль пьет своего хозяина. — Я хочу забрать остальное, — повторяет Локи, раздвигая края раны на плече — они похожи на полуоткрытые губы, между которых дразнящим язычком прячется Эфир. Он погружает собственный язык в отверстие между скобами и вычерпывает артефакт вместе с мясными соками. На вкус как лежалая отбивная. Как старая ложь. Но говорит Локи правду, он проследил за Сиф и Вольштаггом. Те отправились на край Вселенной, к еще одному древнему созданию, называющему себя Коллекционером. Локи терпеть не может людей и нелюдей с многозначительными прозвищами вместо имени. — Скажи, а ты хотел бы вернуть Эфир? Может, и нет, предполагает Локи. До следующего Схождения тысячи лет. Вряд ли Малекит доживет... вернее, вряд ли Локи позволит ему дожить. По правде, изначально он планировал отнять у Тора Джейн Фостер и высосать ее, как виноградинку. Но так даже лучше: за свою смертную Тор готов рискнуть не только Асгардом, но и Иггдрасилем целиком, а кому нужен полумертвый эльф? План «Б» лучше плана «А». Малекит сам помог осуществить его. — Не отвечай. Я и так знаю: хотел бы. Теперь я понимаю тебя. Локи облизывает железные нити и воспаленные ранки — уже не ради артефакта, а просто потому что Малекит часто дрожит, и горло у него дергается, словно он из последних сил сдерживает стон. Растрепанные волосы шевелятся: он мерно колотится затылком об стену — тук-тук-тук, будто надеется расколоть себе череп и освободиться. Сейчас Локи тянет время и выжидает, чтобы достаточно подготовиться к встрече с Коллекционером, но солгал бы самому себе, заяви, будто не получает никакого удовольствия. Локи признает: ему нравится. * Черно-серебристый доспех изорван, как рубище нищего, но даже в лохмотьях Малекит смотрится торжественно и угрожающе. Кроме того, наверняка доспех помогает удерживать в хилом теле душу. Локи понимает: снимать неразумно. Правильнее всего — просто оставить эльфа валяться в десяти футах от голографической карты управления, от экрана с мерцающими звездами. От свободы. Локи рад: никому не надо объяснять, зачем он это делает. Он берет нож-луч из вооружения на корабле. От лиловых бликов обшивка распадается, Локи думает о вскрытых устрицах, мертвых раковинах на берегу моря и нежных внутренностях моллюска. Когда Локи раздевает Малекита, тот впервые протестует — сопротивляется, отталкивает руки, скалится затравленным зверьком — зубы под тонкими губами ровные и острые. — Убирайся, — повторяет Малекит. От железных нитей его плечи, запястья и ноги — чуть выше сгиба коленей и на бедрах, возле паха — раздуты и гниют. Сопротивляясь, он оставляет на колючках и пальцах Локи клочья кожи. Малекит выкрикивает короткие гортанные фразы на родном языке, переходит на понятный асгардцу — «убирайся», «оставь меня». Локи сочувствует ему не больше, чем повар, поливающий живых устриц лимонным соком. Он извлекает Малекита из доспеха-раковины. Распиленные лиловым лучом куски легкого металла и вещества, похожего на пластик, отбрасывает прочь; стирает тыльной стороной ладони пот со лба. Потрудился на славу. Стоило ли того? Локи отстраняется, рассматривая обнаженного врага. Кивает себе: все так, как и думал. Раздень короля, раздень чудовище — получишь всего лишь голого человека. Малекит неправдоподобно-хрупок — кости у него тоньше, чем у асгардских женщин, мышцы едва намечены, а жира нет вовсе. Сам Локи по сравнению с ним могучий воин с литыми мускулами. Белая кожа на ощупь сухая и шероховатая. В остальном, он напоминает обычного мужчину. Или не напоминает. Маленькая кукла с наспех пришитыми конечностями. Локи трогает волосы Малекита и улыбается, стоит тому отдернуться или попытаться закрыться. Месть ничего не стоит, если твой враг просто умирает. Месть слаще меда, если можешь получить врага целиком. — Мой приемный отец и названный брат не додумались бы до подобного. Они любят играть в благородство. А я — нет, — проговаривает он, гладя бедро выше железного шва. Эхо разносит его тяжелое дыхание по кораблю и вышвыривает, должно быть, в открытый космос. — Я поиграю с тобой иначе. Фригг бы не одобрила, отмечает Локи. Малекит кидается на него, будто кобра из корзины — даже шипит по-змеиному. Он разбрызгивает кровь и проросший глубоко-глубоко Эфир; Локи перехватывает запястья, а он все равно тянется — руками, зубами, вцепиться в горло, задушить. — Я уничтожу тебя. — Вот уж нет, — качает головой Локи. Он тянет браслеты из колючей проволоки, чтобы острия вгрызлись глубже — сквозь вены, до костей. — И у меня плохие новости: я тоже не намерен никого «уничтожать». Не сейчас. Локи наваливается сверху, но это не в его вкусе — придавливать, пыхтеть, как боров. Так мог бы поступить с пойманным в ловушку врагом Тор. Или не мог бы. Стены корабля не идеально-гладкие — и на выступы, словно за крючья, Локи цепляет колючки браслетов. У Малекита кровь под ногтями. У Локи — тоже. Он облизывает ее, раздвигая длинные тонкие ноги своей смешной куклы. Заяви Локи: «Я делаю это из мести за Фригг», — солгал бы. На самом деле, его подталкивает любопытство — погладить тонкие и остро выпирающие ребра, бледно-розовые соски. Малекит уязвим. Проще говоря, он тощий, мелкий и костлявый, и похож на белесую змейку или ящерицу. — Не впечатляешь без доспеха, — фыркает Локи. Небольшой член помещается в ладони полностью. Локи тянет, будто пытаясь выдрать с корнем, и, смежив веки, слушает, как дышит пленный эльф в своих оковах, как шипит и проклинает; а затем долетает плевок. Локи стирает красноватую влагу со щеки: — Все равно не впечатляешь. Но я добавлю это, чтобы скользило лучше. И проталкивает пальцы внутрь. Его ждет сюрприз — между ног узко, но не так, как могло бы; и Локи хмыкает, словно при нем рассказали в меру пошлую шутку. — Это был твой слуга? Тот самый, который сломал стены асгардской темницы, будто стеклянную тарелку? — Ты спрашиваешь как евнух или женщина, — Малекит силится вытолкнуть пальцы. — Женщина, скорее, — Локи пожимает плечами. Попытка оскорбить смешна и неуклюжа, как само возвращение темных эльфов. — Люблю сильных воинов. Жаль, отправил твоего друга в черную дыру; он был лучше тебя. Но мир несовершенен: приходится довольствоваться тем, что есть. Локи не уверен, зачем ему это. Унизить врага? Отчасти — но больше ощутить пульсацию под кончиками пальцев (Эфир откликается Эфиру, Локи выпил достаточно крови Малекита, чтобы, соприкасаясь, осязать его во внутренностях эльфа). Взгляд у Малекита неподвижный и ненавидящий. Он как никогда похож на рассвирепевшую змею. Змей ловят, чтобы выцедить яд. Пожалуй, даже месть и Фригг не так уж важны. Ничего личного. Локи трогает внутри, стискивает член Малекита, мягкий и вялый, впору самому язвить про евнухов, впрочем, вряд ли многого стоит требовать от обескровленного существа в отравленных «браслетах». Любопытство подстегивает Локи продвинуть ладонь глубже и глубже; он не жаждет совокупления — только забавы, а для этого достаточно рук. Малекит скалится. Внутри у него влажно и что-то подергивается, кажется, протяни руку глубже и сожмешь сердце; Эфир мерцает в каждой клетке, и Локи размышляет — если заставить Малекита выплеснуть семя, будут ли в нем тоже вкрапления живого артефакта? Мертво ли оно, подобно остывшей земле Свартальфхейма, или способно оплодотворять? Локи рад, что убрал доспех. В своей скорлупе эльф казался мрачным и жестоким, сказочным злодеем — но теперь Локи познал его живым, из плоти и крови. — Ты не умрешь, — обещает Локи. Малекит кусает губы, потому что рука Локи внутри него поместилась до запястья, и теперь по-настоящему тесно, словно в тугой перчатке. Вряд ли боль сильнее, чем от железа, зато унизительней. Локи целует искусанные губы: — Я бы даже хотел подружиться. * Эльфийские корабли не подходят для отдыха или развлечений. Черные выросты похожи на клешни крабов, на жвалы и хелицеры насекомых; кое-где из стен торчат хоботки труб. Вместо постели — душные коконы. Вместо пищи — зеленоватая жижа, мерзкая на вид, запах и вкус; ее нужно высасывать из хоботков. Локи сравнивает питательный раствор с помоями. — Неудивительно, что вы такие злые. Асгардская темница намного уютней, — говорит Локи, укладывая Малекита в один из коконов. К железным креплениям тут же тянутся смолистые побеги-усики — Локи срезает их кинжалом. Ему вовсе не нужно, чтобы корабль освободил настоящего хозяина. — На месте твоего приятеля я бы остался в светлой чистой клетке. Как его звали-то? — Ты недостоин знать это. Малекит отвечает равнодушно. Словно не оставили его обнаженным, словно не щупали кишки. Это даже не гордость, не упрямство — скорее неспособность осознать, что прошло пять тысяч лет, ты последний из своего племени, и ты всего лишь донор пропитанной драгоценным артефактом крови, попутно — забава. Он грезит наяву и видит себя королем своего народа, мстителем и разрушителем миров. Даже жаль будить. Еще он очень легкий — Джейн Фостер, и та была тяжелее. Усики прорастают в коконе снова, и наконец, Локи удается разместить их так, чтобы они питали Малекита, но не исцеляли его. Все поддаются дрессировке. Живые корабли и их полумертвые хозяева. Даже Эфир, думает Локи. Вместо того, чтобы открывать снова и снова незаживающие раны, он делает новые — на сей раз, вычерчивает полоску ниже соска, слизывает и сглатывает, жмурясь от удовольствия. Эфир тоже смирился, наверное: не стремится прожечь дыру в горле или пищеводе. Малекит сжимает ноги — Локи замечает этот жест и улыбается. Выдрессировать можно кого угодно. Кто сказал, что повелитель злобных эльфов исключение? * В жилах Локи теперь довольно Эфира, чтобы направлять корабль куда угодно — Эфир топливо, Эфир источник жизни; смертоносное оружие — тоже. Однажды, стоя у широкого голографического экрана, Локи увидел планету, которая показалась ему обитаемой. До зуда похожей на Мидгард. Он протянул руку к карте, прикоснулся к планете и просто перечеркнул. Из-под пальцев вырвался гранатовый сполох. Иллюминатор наполнило багрянцем — Локи кинулся к бойнице окна: планету разорвало на куски; обломки еще долго кружили вокруг корабля. Локи стоял неподвижно, вглядываясь то в космос, то на карту, то рассматривая, словно внезапно прозревший слепец, ладони, и точно знал — из сердцевины кокона молча скалится Малекит. — Даже не надейся, что я испугаюсь твоей силы, — ответил ему Локи. — Я выпью кровь, а потом заберу у Коллекционера его часть, скормлю тебе по кусочку и высосу из тебя остатки. Мимо продрейфовал громадный кусок камня. Локи почудилась зеленая поросль — мох, а может быть, целые леса. Мидгард. Его передернуло. — Эфир пожрет тебя, — заявил из кокона Малекит. Теперь он вызывал ассоциации еще и с яблочной гусеницей — белесый с обугленно-черной половиной лица. — А я растопчу твои кости в прах. Локи демонстративно зевнул. Доводилось слышать угрозы и пострашнее. Белокожая ящерка годится разве на сапоги. Смешной кукольный эльф. * В длину корабль футов сорок, в ширину — и того меньше. Локи меряет пространство шагами. Он умеет маскировать, делать невидимым и почти бесплотным, он смог бы направить медленно лавирующее в космосе судно к Коллекционеру, к Мидгарду — всего человеческого оружия недостанет, чтобы разбить единственный эльфийский «челнок»; Локи почти всемогущ, если верить Эфиру. Еще рано. Он должен ждать. Он должен не сойти с ума в новой темнице, куда заточил себя добровольно. Он пытается заговорить с Малекитом: — Что случилось на самом деле? — спрашивает, наблюдая, как корабль самостоятельно лавирует между метеоритами. Один кусок камня опасно близок, и обшивка сама тянется к нему — открытым птичьим клювом. Корабль пожирает камни и кормит слизью пассажиров. — Я читал книги и слышал истории Одина. Но асы всегда любили приврать насчет того, какие они славные ребята, и как ужасны враги. Расскажи свою версию. Локи не ждет ответа. Скорее обманывает сам себя: вроде разговариваешь с кем-то. Но Малекит пытается подняться на локтях в коконе, усики скользят по ребрам, как побеги дикого винограда: — Они пришли и убили нас. — Но вы хотели уничтожить Вселенную? Малекит пожимает плечами. Правое кровоточит сильнее: — Мы не выносим света. Ультрафиолета. Его слишком много в Девяти мирах. Локи закрывает ладонью улыбку. Неудобное — уничтожить. Считаться с другими — зачем? — Миллионы лет, и никто не придумал ничего нового, — говорит Локи, и зачем-то добавляет. — В Ётунхейме света почти нет. Это темный мир. Хочешь посмотреть его? Локи признает: создает проблему на ровном месте, совсем как «хорошие ребята» во главе с Тором, обожающие взять и усложнить план какими-нибудь моральными нормами, правилами игры и прочей чушью; разумнее всего держать Малекита коровой в стойле: следить, чтобы не издох, да за крепостью железных цепей. И, кстати, забрать слово он может в любой момент. Малекит кивает, и Локи приказывает кораблю переместиться к Ётунхейму. Путешествие занимает несколько секунд. Кружится голова, мерцает перед глазами, словно от удара в подвздошье; должно быть, так ведет себя Эфир, когда его призывают из живого сосуда. Локи успевает выругаться, а затем чернота космоса синеет в ледяную пустыню. Пики гор торчат, словно пальцы узников-скелетов из тюремной ямы. — Имей в виду, «нитки» не вытащу, — хмыкает Локи, сам не зная, жалеет ли о том, что предложил Малекиту прогуляться, или нет. — Придется поводить за руку, а тебе — потерпеть. — Верни доспех. — Не любишь ходить голышом? Не беспокойся, тебя никто не увидит. Впрочем, Локи признает: смертный холод Ётунхейма может убить эльфа. Или не убить. Но зачем рисковать? Он наблюдает, как бесформенные куски тягуче опутывают эльфа, растекаются, словно чернила по бумажному листу: сначала толстым слоем — потом тоньше, идеально обхватывая фигуру. Живые симбионты, Локи подобное видел. Доспех не столь плотный и надежный, как прежде, но лучше, чем ничего. — Не закрывай шрамов. — Я не смогу. Железо яд не только для меня, но и для всего, что родом из Свартальфхейма. Умерь свой страх предо мною, Локи из Ётунхейма. Хотя бы здесь, в твоем родном мире. Локи смеется. Все-таки не зря заговорил — так гораздо веселее, чем держать его в коконе. Он закидывает тонкую руку на плечо — «браслеты» цепляются за одежду. — Очень грозно. Держись крепче: снаружи ветрено. * Локи думал, что забыл Ётунхейм. Локи думал, что это чужой ему мир — его родина Асгард, там бы он стал достойным королем, пусть некоторые и называли бы тираном. В Асгарде дворцы с каменными стенами и золотыми ступенями, в Асгарде пиры и веселье, чистая вода и светлое небо. Ётунхейм весь из мрака и холода, первым же порывом метели их сбивает с ног — Локи с трудом балансирует, чтобы не поскользнуться. Малекит, будь он неладен, пытается отстраниться. Лучше бы висел смирно, клятая ящерица. Снег бьет в лицо. От холода трудно дышать; проще всего перекинуться в истинный облик — и тогда мороз признает его, подобно тому, как ядовитый Эфир смиренен в венах Малекита. Локи сохраняет асгардскую маску. Малекит прерывисто дышит в ухо. Кончики его собственных острых ушей обледенели и забавно порозовели, будто у кролика. — Я был здесь, — заявляет Малекит. Они идут по толстому синему насту. Скала, на которую сел корабль — вроде острова, окруженного бездной. Но места достаточно, чтобы полюбоваться; в конце концов, Ётунхейм не блещет географическим разнообразием. — Знаю. Я нашел кусок твоей правой ноги во-он там. — Я был здесь прежде, — Малекит вновь отстраняется; и как бы ни был слаб, стоит под ветром довольно твердо. Кровь подмерзает на коже, похожая на ягодные гроздья. — Помню существ, явившихся прежде тех, что любят свет. Порой мы убивали друг друга, но иногда они становились союзниками. — Союзы с инеевыми великанами? Да ты гений дипломатии, — фыркает Локи. Он оглядывается. Скалы и пропасти, Ётунхейм не живее опустошенного Свартальфхейма — точнее, выглядит пустым и заброшенным; но повсюду в пещерах прячутся жадные до чужой крови твари. Они не любят тепла, но готовы пожрать его и превратить в холод. Сквозь вьюгу приходится кричать. Снег липнет к щекам и скапливается за шиворотом. У Малекита все волосы в снегу — или просто неотличимы оттенком. Должно быть, промерз до костей. Ётунхейм не щадит ни гостей, ни рожденных здесь. — Не хуже других, — Малекит трогает «браслет» на плече. Морщится. — Ты один из них, хотя носишь личину детей света. Тяжелое черно-синее небо нависает так низко, что белые волосы цепляются за него, как нитки за бархатную ткань. Малекиту приходится опереться о валун. Локи обламывает кусок льда с намерзшей громады — и швыряет вдаль. — Однажды я вернулся сюда. Чтобы убить Лафея, своего отца. И других ётунов, они заслужили это сполна, злобные тупые твари, — продолжает Локи. И перехватывает полный отвращения взгляд. Даже когда ковырялся во внутренностях, ничего подобного не получал. Малекит произносит тихо, но буря не глушит слов: — Ты с ними одной крови. И тогда Локи бьет его — по лицу, наотмашь. Эльф падает навзничь, словно расколотая статуэтка — на миг Локи мерещится, будто и впрямь отвалились руки-ноги, подцепленные нитями-отравой; порывом ветра Малекита относит в сторону, а Локи приходится пригнуться. — Проклятый эльф. Отшвырнуло его под откос — Малекит цепляется за лед, но чересчур слаб, чтобы выбраться. Синева сгущается в темноту. Ледяной скол похож на желоб и ведет в пропасть. — Проклятый эльф, — повторяет Локи, спрыгивая следом. Он успевает схватить запястье где-то за полмгновения до того, как Малекит рухнул бы в расселину. Это была плохая идея, думает Локи. Привести его в Ётунхейм. Разговаривать. Раздеть. Все вместе. Малекит болтается, словно червяк на крючке — в детстве Локи нанизывал таких, чтобы ловить серебристых окуней, и всегда обижался, если Тору удавалось вытянуть рыбу покрупнее. Однажды клюнуло что-то огромное — и Локи предвкушал, как похвастается уловом, подпрыгивал на траве босыми пятками и тянул, а потом леска лопнула с басовитым звуком перетянутой струны. Он разглядел только тень в густой толще воды. Теперь Локи пятится, балансируя на мерзлых камнях, и едва удерживает куда более ценный улов. А Малекит, такой невесомый, сейчас тяжелее осколка скалы. И убирает одну руку. — Ах ты... Эфир бьет из-под ногтей — в Локи, голубые глаза полны насмешки. Словно говорят: «Ты думал, что покорил меня, ётун? Ты такой же глупец, как твои сородичи с инеем вместо мозгов». На обожженных губах торжествующая ухмылка. А затем в пропасть соскальзывает туша твари. Футах в пяти от Локи — и едва не задевает обоих хвостом, прежде чем грузно рухнуть в пустоту. * Обратно Малекита приходится волочь волоком — должно быть, он исчерпал недельный запас своей силы. Локи злится, Локи не по себе. Все это время Малекит мог наброситься и на него самого? Или страх открыл второе дыхание? Его обманули, а больше пут, намордников и клеток ненавидит Локи оставаться в дураках. — Ты. Он бросает Малекита на пол. До кокона футов пять. Усики-хоботки тянутся — заботливые, как материнские руки. — Не так уж беспомощен, несмотря на железо? «Сам виноват», — думает Локи и бьет прямо в искореженные молнией Мьелльнира губы. Жесткие и потрескавшиеся, на вид будто опаленная кора дерева, они оказываются податливы, и распускаются мякотью красноты. Локи садится рядом. На костяшках кровь. Эфир поет внутри. Локи пытается понять, в ком из них двоих именно. Он отобрал у Малекита его артефакт, правда? Эльф кривит покалеченные губы: — Это сделал не я. — Что? — Я увидел тварь и сумел направить твою часть Эфира. Локи сбит с толку. Локи терпеть не может подобного. Нельзя утопить рыбу и обмануть бога лжи. Впрочем, Малекит не похож на сколь-нибудь хитроумное создание — он прямолинейнее Тора, что бы там ни болтал о дипломатических союзах с ётунами. Локи кивает. Достает кинжал — и приставляет к горлу эльфа: — Ты можешь заставить Эфир внутри меня подчиняться себе? Локи подразумевает: не пытайся сфальшивить. Мне не хотелось бы убивать тебя, особенно сейчас, когда я приручил артефакт, но еще не полностью и не весь. Но если ты властвуешь над ним до такой степени, придется... Голубые глаза похожи на светящиеся болотные огоньки. Я вырву их на память, с каким-то насмешливым отчаянием думает Локи. Малекит медленно выговаривает: — Не против твоей воли. — Да? Правда? Кинжал надрезает симбионт, и чернота пугливо отползает от лезвия. Кадык шевелится вверх-вниз. Локи нравится мысль: Малекиту все-таки страшно. Не так уж тянет на тот свет. — Да. Локи держит кинжал. Корабль неподвижен: притихли даже усики. Доносится заунывный вой ветра. — Хорошо, — убирает лезвие от горла — только, чтобы рассечь запястье и приложиться к очередной порции Эфира. Кажется, Малекит выдыхает с облегчением. * Локи сидит, прислонившись к стене, поджав колени. Рукава потрепанной одежды закатил до локтей. Локи смотрит на руки. Руки цветут. Стебли и лепестки то едва проклевываются под кожей, напоминая поджившие синяки, то густеют до кровоподтеков; иногда подступают совсем близко, того гляди — лопнет и потечет липкий сок; и переливаются оттенками красного — от кораллового до пурпура. Это красиво. Локи заворожен — хотя и напрашивается неприятное сравнение с подкожными паразитами, вроде ришта; он не жалеет, он сам поселил Эфир в себе. На локтевом сгибе формируется гумма, похожая на черную розу. От нее змеятся побеги. Локи сравнивает с причудливой татуировкой; прикасается к сердцевине-цветку, ожидая боли, но кожа гладкая, он здоров. И может выпить еще немного (зараженной) колдовской крови. Последнее время Локи даже кажется, что ритуал нравится им обоим. Малекит не сопротивляется — искоса наблюдает за быстрым движением кинжала и вытягивается, смирно уставясь в потолок, пока Локи приникает ртом к ранке. Чаще всего этим не ограничивается. Локи целует его живот, оставляя багряный отпечаток, пошловато-кричащий на бесцветном теле — словно бордельная шлюха накрасилась дешевой помадой; после чего прихватывает губами член, с каким-то тайным удовлетворением подмечая — Малекит не против, пусть и хранит царственное молчание, но мягкое быстро становится твердым. Локи облизывает, капая кровавой слюной. Он ласкает себя, представляя витки Эфира вокруг члена, каплю смазки с красноватым оттенком. Он сосет, заглатывая; слюна и кровь стекают к безволосым яичкам, и Локи собирает эту жидкость, чтобы смазать вход. Малекит сжимает кулаки. Железные «браслеты» рвут кокон — или царапают стену корабля; Локи позволил ему ходить, хотя эльф по-прежнему достаточно (безопасно) слаб. Вбиваясь резкими частыми рывками, Локи ранит колючей проволокой креплений и себя. Он размазывает медно пахнущую жидкость. В ней крупицы ржавчины и гноя — постоянный контакт с ядом медленно убивает Малекита; тот не жалуется и не просит хотя бы заменить на обычные наручники, вроде тех, в каких самого Локи удерживали асы. Странная гордость — раздвигать ноги (Локи остервенело колотится — взад-вперед, член Малекита упирается в живот, он хватает у корня и сдергивает в такт движениям), но не просить избавить от боли. Локи не закрывает глаз. Малекит тоже — и даже когда кончает. Дыры в черепе с искорками. Локи бесит его взгляд — отстраненный, будто думает о том, как выглядели звезды и галактики до эпох света, даже с членом в заду, даже изливаясь в окровавленную ладонь Локи. Эфир тянется к Эфиру. Локи готов это признать, и чаще всего обнимает Малекита после совокупления, осторожно целует плечо. Очень близко к незаживающим ранам. Порой даже колет губу. * Иногда они разговаривают. Вряд ли это можно назвать полноценными беседами. Малекит необщителен — Локи подозревает, что он всегда был таким, даже королем на троне, это характер, а не след страданий. Локи болтает часами, а тот отвечает парой-тройкой междометий или каким-нибудь замечанием на родном языке, похожем на удары молота по наковальне. Его не интересует ни Асгард, ни другие миры. Как-то Локи спросил: на что был похож Свартальфхейм до того, как асы уничтожили его. Малекит стоял рядом, опираясь на вырост в стене корабля, как старик на клюку, и резко развернулся, чтобы уйти или ударить; или то и другое сразу — но замер на полдороге, как насекомое в меду. «Не хочешь, не рассказывай», — фыркнул тогда Локи. А несколько дней спустя Малекит сам начал рассказывать — его речь была неуклюжей, с долгими паузами и словами на эльфийском там, где забывал или не знал язык врагов. «Мы ведали тысячи оттенков темноты», — говорил он. — «Мы понимали больше, чем вы способны представить, потому что свет позволяет увидеть ровно столько, сколько его самого: там, куда не дотянется луч, всегда остается тьма». Тьма остается и когда свет умирает, сгорая в себе самом, сверхновой. Малекит вещал, сложив ладони на груди в похожем на молитвенный жесте; симбионт вычертил свою звезду на груди. Отрывистый, невыразительный голос звучал все громче, и теперь легко стало вообразить его лидером, способным с горсткой воинов противостоять целой армии. Локи любовался им, склонив голову. Эфир пульсировал в груди, кончиках пальцах и паху. Локи теперь всегда хотел этого похожего на блеклую ящерицу эльфа. Наверное, все дело в Эфире — он стремится воссоединиться. По правде, Локи все равно — за могущество иные платили большим. — Тьма всюду, где нет света, — повторяет Локи и зажимает Малекита в углу, словно пьяный ас — грудастую девицу после третьего кубка, наслаждаясь горьковатым запахом жженой кожи — неровности на щеке можно подцеплять зубами, сколупывать с удовлетворением, что сродни расковыриванию заживающих ранок. Малекит упирается пальцами в грудь, отталкивает, но это тоже скорее игра — или Локи нравится думать, будто достаточно приручил эту предрассветную тварь. Стискивая и раздвигая костлявые бедра, прикусывая ключицу, соски, Локи повторяет: — Когда я стану повелителем Асгарда... или не только Асгарда, я посажу тебя на цепь возле трона. Обещаю, ты не будешь страдать от яркого света, потому что я вырву тебе глаза. * А потом Локи решается. «Да, сделаю», — как откровение, импульс, удар электричеством. Он выпрыгивает из «постели» (коконы надоели смертельно), с кинжалом наголо — его пленник не спит, только вздыхает при виде темно-синего отблеска звезд и карты на лезвии. — Не спрашивай. А то передумаю, — предупреждает Локи. Малекит понятлив. Молчит — даже когда Локи начинает вырезать железные нити, покрытые слоем ржавчины и гниющей сукровицы, словно затонувшие корабли — моллюсками. Малекит вскрикивает ровно один раз — после того, как Локи выдергивает последний кусок проволоки. И застегивает наручники поверх залитых кровью запястий. — Я видел, что ты умираешь, — произносит Локи и дергает плечом. Подкидывает и ловит кинжал. — Не хочу, чтобы это произошло прежде, чем доберемся до Коллекционера. Обломки железных нитей валяются на полу, похожие на выбитые зубы чудовища. Малекит произносит: — Спасибо. * Эфир всемогущ. Осознание равняется откровению. Локи жаждал смертоносного оружия, но теперь познал истину. Эфир всемогущ. Лепестки под кожей распускаются на кончиках пальцев, аромат приторно-сладок, и рождаются из него видения, что реальнее правды. Из собственной силы иллюзий и Эфира Локи мог бы сотворить новый мир. Он превращает корабль в двойника замка в Асгарде. Золотые колоны тянутся на сотни футов, мерцая, полы отполированы и гладки, как зеркала, вдоль стен выстроились верные слуги, а трон принадлежит Локи, только ему, никаких братьев и отцов. Локи поднимается по ступенькам к трону, вдыхая фруктово-морской бриз, дуновение из садов и от моря. Слуги взирают на него с трепетом и обожанием. — Не увлекайся. Малекит сидит на полу, закрыв лицо ладонями — вероятно, это просто жест защиты от ненавистного света, но Локи скрежещет зубами. — А ты не смей приказывать. — Я не приказываю. Я советую: не увлекайся. Когда я вдохнул Эфир, он привел меня к моей семье, еще не разрушенному миру, и я готов был забыть даже о Схождении... Малекит закрывает глаза, а Локи тянет заткнуть уши. Сесть, наконец, на трон — в собственном облике перед восхищенной и покорной толпой. Вместо этого он устраивается рядом с Малекитом. Колонны толстеют и грубеют, ощетиниваются скучной серостью и стеклом. К свежему воздуху присоединяется сначала нотка гари, следом тошнотворный смрад бензина; теперь они сидят на каких-то мидгардских задворках. Вокруг небоскребы, автомобили, пестрядь рекламы и ничего не замечающие пешеходы. Малекиту потребовалось разрезать Гринвич пополам, чтобы его заметили. Мидгардцы не видят ничего, кроме своих мелких жизней, жалких, как возня блох в шерсти дворняги. Мимо проносятся кроссовки, туфли на каблуках. Синие джинсы и пестрые колготки. Локи и Малекит сидят на обочине. — Мой брат выбрал этот мир. Стать одним из этих, — Локи кивает в сторону женщины с коляской; в ней орет ребенок — пронзительно, долго, на одной ноте. Над коляской покачивается пластиковый брелок-Микки Маус. Женщина вынимает младенца, пытаясь удерживать плечом мобильный телефон. — Подумать только. Жалкую участь вместо величия. Где-то среди потока пешеходов — за толстяком в клетчатой куртке — мелькает рослая фигура. Светлые волосы. Локи моргает, будто от пощечины. Локи смеется. — Я понимаю его, — отвечает Малекит. В Мидгарде света не меньше, может быть, даже больше — фары автомобилей и неоновая реклама добавляют назойливой мушиной пестряди; но он смотрит в одну точку. На женщину с ребенком. — Если бы я мог остаться со своей семьей в месте, которое пригодно для жизни, я бы не желал большего, — продолжает Малекит. — Скромные запросы для того, кто собирался уничтожить Девять миров. — Я надеялся, что при коллапсе Вселенной само время вернется к исходной точке. Малекит вздергивает губы — то ли оскал, то ли попытка улыбнуться. — Все равно, что проснуться в холодном поту после кошмара и убедиться — все хорошо. Женщина с младенцем уходят, вливаясь еще одной каплей в человеческий океан. Разбрызгивая грязь, проезжает грузовик; он громко сигналит, и Локи спрашивает только спустя минуту или две: — Какой шанс-то? — Один на десять миллионов. Локи отстраняется. Лепестки Эфира падают с его рук. Розы вянут, чтобы смениться розами. — Даже если ты приручил черные дыры, время вспять повернуть не выйдет. Пора бы выучить. Локи поднимается с места, балансируя на бордюре — того гляди свалится на проезжую часть, под колеса: — Теперь я могу стать настоящим богом, вроде тех, в кого верят смертные. Творить миры, а все, до чего ты додумался — разрушать и цепляться за прошлое. Глупый эльф. На сей раз Малекит не отвечает. Скованные наручниками руки лежат на коленях. Эфир всемогущ, а еще они — артефакт и создатель — послушны. Локи готов идти к Коллекционеру. * — Мы на месте. Голографическая карта смята, похожа на комок бумаги в корзине для мусора. Датчики мигают красным. Корабль темных эльфов привычен к искажению пространства, но даже ему не по себе возле обители Коллекционера. Локи выглядывает в иллюминатор. Впереди крупный астероид или маленькая луна. Ничего необычного — живой корабль подобными закусывает, хотя конкретно этот крупноват. Астероид окружен белесым шлейфом, будто купается в молоке — или целом Млечном Пути. Хуже всего, понимает Локи, что его размеры определить невозможно. Астероид? Или целая галактика? Или... — Черная дыра? — предполагает вслух. Малекит качает головой: — Нет. Я бы почувствовал. Локи хмыкает: — Доверьтесь специалисту, да? — и наводит увеличение, заставляя карту показать «объект» в подробностях. Приборы отвратительно пищат. Локи представляются новорожденные крысята — целый ковер из новорожденных крысят, по которым он идет; тонкие кости хрустят и брызжет кровь. Локи безжалостен к кораблю, почти так же, как к хозяину. — Нажми сюда, — советует тот. Локи вновь хмыкает, но нажимает. Комок бумаги разглаживается. — Вот оно. Карта. Ловушки, переходы... Локи ведет указательным пальцем, минуя синие и черные полосы. До красной точки. — Нам сюда, — он увлекает Малекита за локоть и шепчет в ухо, задевая кончиком носа вновь туго заплетенную косичку. — Мы пойдем вместе. Ты ведь поможешь мне, правда? «На самом деле, у тебя нет выбора». Иллюзии и Эфир — больше, чем Вселенная. На самом деле, Малекит нужен просто оттого, что не хочется идти одному. Локи даже не пытается объяснить себе. Малекит дотрагивается до звезды-шрама на доспехе: — Да. * Локи плетет иллюзию-невидимость из чар и механизмов корабля. Сам бы он предпочел пару хитрых трюков, однако Коллекционер — не тот, с кем стоит играть в прятки в надежде, что тебя не заметят. — Ты что-нибудь слышал о Коллекционере? — Возможно, — Малекит медлит с ответом. — Он один из тех, кого мы считали равными себе. Локи искоса смотрит: — Знаешь, твой портрет должен быть в словаре рядом со словосочетанием «завышенная самооценка». Коллекционер — один из Древних. Он старше тьмы. — Возможно, — повторяет Малекит, проигнорировав остроту. Что ж, Локи привык: чувство юмора у него, как у морского ежа. Они спрыгивают с корабля, окутанные иллюзией и Эфиром. Локи приземляется по-кошачьи — на ступни и ладони, скованный наручниками Малекит — на колени. Поверхность астероида желтоватая, размякшая, как дно полувысохшей лужи. — Осторожно, — шипит Локи. Астероид окружен тепловатой взвесью, точно плавает в молочном киселе. Пахнет пыльной тряпкой. Локи думает о библиотеках — скучных, спокойных местах, замечает полуоткрытую дверь в кратере... — Ловушка, — предупреждает Малекит. Пинает круглый камень, который взрывается на подлете. — Не надейся, что расстегну наручники, — но Локи хлопает его по плечу и прихватывает губами заостренный хрящ уха. Локи тянет смеяться. Или творить что-нибудь безумное — выплясывать, орать, повалить Малекита в эту желтую глину и трахать в ётунском облике. Взвесь-кисель липнет к волосам. Эфир подсказывает: теперь можно. Локи пинком открывает дверь и увлекает Малекита за собой. Они невидимы — и неощутимы, знает Локи. Коллекционер могущественен, но Эфир сильнее — хотя бы потому что он стремится воссоединиться и страстен, как юный любовник. Изнутри астероид просто зеленоватый бункер с узкими кишками коридоров и тусклыми лампами. Кое-где в стенах колбы с мутной жижей. Из жижи выныривают русалки с голыми грудями и золотыми хвостами, бесформенные связки щупалец. Поперек коридоров искрят лазерные лучи. «Мы невидимы и неощутимы», — шепчет Локи. Малекит отстает на полшага. Он озирается по сторонам с любопытством — наверное, узнает в коралловых выростах или древних ящерах созданий, что наполняли галактику в его время. — Эй, мы не на экскурсии, — Локи ускоряет шаг, но тревоги нет, страха тоже — ничего нет, кроме жажды и Эфира. На самом деле, им никто не мешает. Коллекционера нет — он выдумка, он умер, он забросил свое драгоценное хранилище артефактов. Вольштагг и Сиф отдали Эфир голограмме. Или просто выбросили здесь, на покинутом астероиде, словно кость под стол во время пира. Изредка попадаются примитивные ловушки. Локи разбивает их нитями Эфира. Иногда Малекит останавливается возле очередной колбы — с блестящим ртутным песком и чьими-то темными пальцами; возле голема из синеватого металла. Им попадается чучело ётуна — его пришлось посадить, потому что в полный рост не поместился бы. Локи вздрагивает, а десять шагов спустя Малекит кидается к колбам, где мирно плавают младенцы. У младенцев заостренные уши и синие даже в посмертии глаза. Малекит отворачивается, стиснув зубы. Он не замедляет шага. Уже близко, знает Локи. Эфир ждет за очередной дверью — кажется, даже не самой толстой. Коллекционер тоже. * Длинный зал темен, не считая знакомых до рези под ложечкой багровых сполохов. Эфир укрыт в резной шкатулке и бьется, заточенный в ней, пытаясь высвободиться. Коллекционер стоит рядом, вглядываясь в Локи и Малекита. В иллюзиях и масках никакого смысла. Локи тянется к сингулярной гранате, спасибо темным эльфам за оружие. «Посмотрим, — думает он, — подействует ли на этого старого зануду». — Знаешь, мы можем договориться по-хорошему, — предлагает он и толкает локтем Малекита — не стой пафосной статуей самого себя. Действуй. Можешь ударить Эфиром, если в тебе осталась хотя бы пара капель. Коллекционер — рослый светловолосый мужчина — напоминает одного из асов. Может быть, даже Тора. — У тебя останется еще много интересных штуковин, правда? Сингулярная граната не крупнее перепелиного яйца. Между пальцев Локи она проскальзывает, как намазанная маслом. Коллекционер открывает шкатулку. Эфир тянется — длинные пальцы, умоляющий жест. Локи едва не кидается навстречу, как голодный зверь на кровоточащее сладкое мясо. Останавливает себя неимоверным усилием воли. «Малекит», — проговаривает шепотом, губами, горлом; и оборачивается, ухмыляясь. Это твое. Забери, наполни кровь — и отдай мне, очищенным и освященным, потому что чистый Эфир — это смерть, но в крови твоей становится жизнью. Коллекционер шагает навстречу. Малекит сжимает в пальцах гранату. Цепь натягивается до предела — звенья тонко бряцают, звук вплетается в пение Эфира. Коллекционер произносит: — Зачем? Проще всего солгать или посмеяться, но Локи отвечает: — Принять до конца. Коллекционер кивает. — Зачем? — Познать. Вопрос повторяется еще несколько раз. Локи говорит: — Обрести силу. Локи говорит: — Созидать. Коллекционер улыбается, прежде чем сменить вопрос на: — Кто ты? Коридор становится зеркалами, и Локи видит десятки собственных отражений. У него белая кожа, волосы цвета бумаги и синие глаза в черном провале глазниц. У него заостренные уши и вытянутые черты лица, а кости истончились. Локи задыхается, и оглядывается — везде он-чужак, больше не ётун и не ас. Локи стискивает пальцами виски, расцарапывая до крови (темной крови темных эльфов), и тихо хрипит, то ли смеясь, то ли поскуливая. Плоды Эфира созрели, и Локи остается только пить их горько-сладкий сок, что выжигает глаза до мертвой звездной синевы. Малекит прикасается к плечу, осторожно целуя в висок: — Алгрим. Его звали Алгрим. Локи слышит это имя как свое собственное. — Давай заберем Эфир и уйдем отсюда. Коллекционер пытается ударить его, но Малекит рвет оковы и отвечает сингулярной гранатой. * Они лежат в одном коконе — места достаточно для двух темных эльфов. Заботливые усики скользят, чтобы исцелить раны, запястья у Малекита до сих пор в шрамах — наручники не давали зажить, но он отмахивается от лечения, потому что обнимает Локи. Между ними вспыхивает Эфир. Локи прижимается к Малекиту, размышляя о том, что больше никогда не увидит света и не прикоснется к железу, не испытав кошмарной боли, но эта мысль не беспокоит его. Малекит целует, а Локи отвечает. — «Железо железо острит, и человек изощряет взгляд друга своего», — цитирует Локи одну из книг Мидгарда, которую прочел в заточении. К его удивлению, Малекит согласно кивает. — Это так. И после очередного поцелуя добавляет: — Мы будем готовы к новому Схождению. Вместе.