Сказочник

-В одной далекой-предалекой стране жил когда-то мудрый правитель. И не было равных ему в мудрости, ибо когда-то, в своей молодости, он славился праведностью и Бог разрешил выбрать ему один дар для себя и для страны. И, пожелав мудрости, получил он в дар Зеркало. Особое зеркало, которое могло ответить на любой вопрос и отличало правду ото лжи. И, говорят, не было правителя более мудрого, чем он, ибо известно ему было обо всем, что происходило в его королевстве и мог он разрешить любой суд справедливо, ибо никакая завеса лжи не могла устоять перед зеркалом. Но годы шли, и постепенно король возгордился своей мудростью и полюбил пышность и показное величие. И часто приглашал он знатных гостей поглядеть в зеркало, и, говорят, приказывал тайно казнить тех, кто казался ему глупым или пытался солгать ему. И вот, однажды, до него дошли слухи о великом мастере сказок, заглянувшем в его королевство – и пожелал Король увидеть его перед собою, в своей дворце. И привела стража этого человека, но оказался он на удивление молод, с длинными золотистыми вьющимися волосами, пристойными для девушки, но не для мужчины. И, после того, как сказитель потешил Короля и двор его своими рассказами, провел его правитель в свои покои и, указав на зеркало, так сказал он: -Я владею мудростью, равной которой нет нигде больше на земле. Убедись в этом, спроси его о чем тебе угодно! И улыбнулся сказитель, и, подойдя к зеркалу, сказал он: -Я лгу тебе сейчас. Что это? Правда или ложь? Ничего не ответило ему зеркало. И с этого самого момента больше не говорило оно и не отличало правды ото лжи. И разгневался король, и приказал он схватить сказочника и пытать его. И сказал он ему в гневе: “Не починишь зеркало, не вернёшь ему голос – лишишься головы.” И согласился сказочник, и во второй раз пошёл к зеркалу. И сказал он, подняв правую руку: “Покажи мне мою правую руку, которую я сейчас поднял.” Но ничего не показало зеркало и замутилось его стекло, став матово-черным. -Предатель, вор!!! – закричал от ярости король, приказывая слугам во второй раз схватить сказочника. И от сего шума никто не услышал тихих слов, с которыми в третий раз обратился юноша к зеркалу. А после, представленный к лицу Короля, ответил ему: “зеркало твое обладает голосом и может показывать истину. Даже сейчас оно говорит с тобою. Прислушайся.” Но не поверил ему Король и приказал казнить своего гостя. И вывели сказочника на площадь и палачу прежде казни было приказано избить его бичом как вора. Но не причинили удары никакого вреда юноше, и выглядело всё так, словно бы палач бил самого себя. Закричал в гневе король, приказывая отрубить голову осужденному – но не нашлось никого, кто рискнул бы попытаться сделать это. И тогда встал юноша и, не смотря на тяжелые оковы, пошёл к трону своего мучителя и произнес: -Я починил твое зеркало. Даже сейчас, в этот самый миг, оно перед тобою. А ты приказал мучить и казнить своего гостя, приглашенного твоей гордостью и тщеславием. Какого приговора ты заслуживаешь? -Милосердия! – воскликнул король, падая перед сказочником на колени. -Милосердие – свойство живых сердец, – произнеся это, юноша покачал головою, глаза его были пусты и мертвы, так, словно бы их, а не его было велено казнить и приговор этот был приведен в исполнение. –Свойство же зеркал – справедливость. -Всё, на сегодня хватит. Вам пора спать. – произнеся это, Иешуа закрыл тетрадь и улыбнулся, смотря на детей – те всё ещё пребывали во власти его слов и образов, рождённых рассказом и совершенно не желали возвращаться в реальный мир. Поэтому ему пришлось повторить свои слова и выслушать поток жалоб на то, что они даже не обсудили сказку, как это обычно делали. -Хорошо. Тогда завтра, перед обедом, мы поговорим с вами о том, что вы увидели. А пока – идите спать, Наставница может начать ругаться, уже темно за окном. Сказав это, Иешуа улыбнулся и отвернулся, посмотрев в окно. Надо сказать, что улыбка у апостола была странной – она ничего не выражала, в ней не было радости или волнения, она просто была. И могло показаться, что уйдёт юноша – а улыбка останется висеть в воздухе, совсем как улыбка Чеширского кота. Спустя несколько минут тишина повисла в комнате, но, оглянувшись, апостол увидел, что он не один – рядом со стулом неподалеку от него стояла незнакомая – или смутно-знакомая девочка, с золотистыми волосами и ярко-синими глазами, напоминавшими цвет дневного неба. Его собственные, посеревшие, напоминали скорее дождливый, пасмурный день. -Ты – новенькая? Извини, я, наверное, прослушал, когда наставница говорила о тебе. -Нет, я не отсюда. Молчание, секунд на десять заполнившее комнату. -Значит, ты мне снишься. -Да. И потому могу говорить правду. Снова молчание, улыбаясь, Иешуа смотрел на гостью, пытаясь хоть что-то понять в ней – странности, улыбка, глаза… всё это должно было сложиться в одну целую картину – и, против всякого смысла не желало складываться. Он не чувствовал ничего. Совсем ничего. Разве что гнетущую пустоту в сердце. Почему-то ему вспомнились слова из одной своей сказки – “человек с ледяным сердцем не способен измерять мир добром и злом. Он не способен по-настоящему видеть и понимать ни то, ни другое. Если ему и дано в чем-нибудь измерить и понять то, что вокруг в него, то лишь в красоте.” -Ты красива. Да, кстати, тебе понравился моя сказка? -Нет, совсем нет. Она неживая. -Неживая? Разве? Думаю, остальные дети не согласятся с тобою. -Они… они будут слушать всё, что угодно. Им не важно содержание. Им важно лишь чтобы рассказывал ты… скажи… скажи, что ты сделал с этими детьми? -В их глазах – сияние неба. -В их глазах лишь отражение твоих глаз. – Грустный наклон головы девочки, холодно-отрешённый взгляд апостола, продолжавшего с безликой улыбкой сидеть на стуле. -ты читаешь им сказки со смыслом, который детям не дано понять. Ты задаешь им вопросы, на которые сам боишься ответить. Ты хочешь быть вестником*, но не имеешь вести, которую можно было бы принести людям. Ни светлой, ни даже тёмной. И вместо того, чтобы искать весть, которая бы зажгла тебя, ты сочиняешь сказки о тёмных зеркалах и ледяном сердце. Вновь молчание, повисшее в комнате. Боль, на мгновение отразившаяся на лице юноши – здесь, во сне, ему почему-то не удавалось до конца скрывать свой внутренний мир. -Я просил, молился… много раз молился, прося о помощи… -И ни разу не попытался эту помощь принять. Ни разу не попытался шагнуть вперёд. Дрожь в руках, которую никак не получалось унять… чтобы скрыть её, юноша с силой сжал пальцы за спиною в замок. -Это страшно… страшно… шагнуть вперёд. Открыться. А что, если тебя не станет? Что, если весь холод растает, а от тебя ничего не останется? Что, если кроме холода во мне от меня нет? И кто-то другой, назвавшись моим именем, будет ходить, жить и радоваться вместо меня? – произнеся это охрипшим голосом, юноша, поддавшись какому-то порыву, встал, вихрем закружившись по комнате, кружась до тех пор, пока всё не поплыло перед глазами, пока он не упал. -Где буду я? Кто я? Без памяти, без прошлого, без… Горький, нелепый смех… Череда воспоминаний, в которых он раз за разом пытается дать жизнь неживому образу. Мальчику, принявшему в дар от Снежной Королевы ледяное сердце и силу. Оживить холодное отражение, найти жизнь там, где её нет, заставить биться замерзшее сердце. Рассказы, стихотворения… …Заставить сердце забиться – это так просто для вестника… вот только надо разморозить его сначала. Согреть. Ответить на песню Азмарии. Сделать шаг в неизвестность, забыв о гордости. Бесконечный бег по кругу, вечно тающие силы и ты, в какой-то момент обнаруживающий себя лежащим на холодном полу, с усталостью в душе, с пустотою, дырою в груди. …Ничего не спрашивай, ничего не требуй… Открытая душа – это больно. Это очень больно и страшно. Именно поэтому он давно уже не ходил на исповедь. -А теперь ты хочешь прогнать меня… На слова девочки Иешуа не ответил, и, медленно поднявшись, юноша вновь улыбнулся той же странной улыбкой, что и раньше – улыбкой, место которой было на изваяниях древних восточных богов, отрешённых ото всего суетного и потому бесконечно спокойных, а не на лице живого человека. Поднятая рука – и их с девочкой сон разделяет стена из тёмного стекла, тёмное зеркало – и больше не видно незваную гостью, лишь он сам и руки, тянущиеся к нему, отражаются в мёртвом стекле. Его руки. Миг – и зеркало рассыпается на части, бесконечным потоком осколков падая на пол и руша вместе с собою весь мир сновидения. Сотни, тысячи его отражений, в мгновение перед пробуждением зависшие в воздухе… Первое, что увидел Иешуа, приоткрыв глаза – это солнечные лучи, заполнявшие комнату. Комнату, чьи окна выходили на закат. Спокойные, ясные, чуть тёплые лучи, напоминавшие ему чем-то маленького котенка. Поздняя осень, стоявшая на дворе, примиряла его с солнечным жаром. Похоже, уже был вечер, скоро должны были прийти дети, чтобы послушать очередную сказку. Сегодня он будет читать им… Зима? Нет, осень… с лёгкой улыбкой юноша подошёл к окну, глядя на деревья, росшие где-то далеко-далеко от здания приюта. Ему хотелось пойти к ним, рассыпаться по земле вместе с опавшей листвой и, позволив ветру подхватить себя, улететь куда-то далеко-далеко на запад. Туда, где за бескрайними степями, вставали высокие горы. И там, у их подножий, пронестись вместе с осенними дождями и, опав с остатками прихваченных с собою листьев, истаять подобно росе от лучей солнца. Взмыть, взлететь в воздух вместе с потоками горячей влаги и, спрятавшись в тумане облаков, молочно-белых изнутри, перенестись ещё дальше на запад, через бескрайний океан, туда, где укутанная седыми тучами, дремлет в глубоком, ничем не тревожимом сне самая высокая гора. Больше всего в мире он любил дождь и листопад. Дождь и листопад… а снег… При мыслях о снеге события сна постепенно начали восстанавливаться в памяти и, в какой-то момент, юноша осознал, что его руки сильно дрожат – и больно, очень больно… вихрем пронесясь через всю комнату, он схватил со стола тетрадь и начал судорожно перелистывать её. Не то, не то, снова не то… Сказку, написанную им сегодня, он прочитает потом… потом… когда-нибудь потом. Не сегодня. И не завтра… ведь у него есть другие, совсем другие, теплые и добрые сказки. *апостол означает вестник или посланник.