Сгоревшие истории

Это не вступление. Я просто, была тем огнем, который сжег рассказы пожилого, а может и не очень, человека. Тогда, я еще была совсем молодым пламенем. А сейчас, как и он, почему-то вспомнила и решила поделиться прочитанным. Глупое вступление, но ведь должна была я как-то объяснить происходящие странности. Он, тот человек, имени которого я так и не смогла узнать из всего того, что он мне подарил, относился ко мне, как к живой девушке. Незабываемые ощущения чувствовать себя: Чем-то большим, чем просто огонь в камине, который согревает… Чем-то большим, чем пламя свечи, которое дарит свет… Просто чем-то большим для одного человека…</i> Зеркала. Комната, заполненная зеркалами. И отражения в них столь живые, что, кажется, если вдруг прикоснешься к гладкой поверхности, то почувствуешь тепло, тело. Но нет, желания не оправдываются. Зеркала остаются зеркалами, даже если за своей спиной я всегда вижу тебя. Улыбку, которую ты дарил только мне… много всего, что было только для меня. Оглядываюсь назад, но тебя нет. Только мираж, который дарит комната, наполненная зеркалами и твой портрет в полный рост в дальнем конце комнаты. Я подхожу к картине и провожу рукой по полотну, немного шершавому от красок, нанесенных очень давно. Твой образ вызывает улыбку, когда я смотрю в зеркала. Я часто забываю, что это только иллюзия почти пустой комнаты. Детали. Проклинаю свою способность замечать мельчайшее, то, чего многие просто не могут видеть. Объясняя особенность этого… Когда-то давно, основные моменты того времени я вспоминаю уже с трудом, я услышал фразу: «Этот человек не видит ничего дальше собственного носа». Я тогда подошел к своей маме и просил: «А плохой ли это человек?». Я не помню точно, что она ответила, помню только, как, закончив, потрепала по голове и нежно, с улыбкой на лице произнесла: «Ты никогда не станешь таким, если будешь замечать все, что не касается тебя.» Эти слова, так запали в душу, что я попытался исполнить их. Только потом, я уяснил и еще одну неприятную подробность – все, что ты видишь, нельзя никому говорить. Иначе люди будут разворачиваться к тебе спиной, только бы ты не знал. Но почему-то сейчас, я проклинаю эти навыки и эти слова, сказанные любимым человеком, это обещание… Может, потому что на твоем лице я всегда вижу усмешку, за которой ты прячешь боль, тоску и страх…? Поле. Передо мной стоит шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Черные и белые, на таком же черно-белом поле, исчерченном квадратами. Я могу закрыть глаза и точно назвать, куда я похожу в первую очередь. Пешка, ладья, конь… Все зависит от твоего хода. Ведь ты всегда первый, ты всегда белый, как снег. В одинокие дождливые ночи я сидел и изучал все возможные ходы, поле, фигуры, потому что ты отлично играешь или играл в шахматы. А я никогда не хотел тебе уступать. Но сыграть нам так и не довелось и у нас не будет такой возможности в будущем. Я не знаю где ты, ты не знаешь где я. Играем в шахматы не мы, играют в шахматы нами. Мы просто фигуры, на исчерченном квадратами поле… на поле кого-то более сильного, чем мы. Беспамятство. Как же хочется сейчас уснуть. Вот так закрыть глаза и погрузится в полное небытие. Где живы и друзья, и родные. Где они смотрят на тебя и улыбаются, машут. Где можно прикоснуться к ним, не боясь, что исчезнет иллюзия. Ведь мои реальные наваждения исчезают, как только я к ним просто подхожу. Даже так. А перебарывать себя трудно. Трудно остаться стоять не обняв, не заговорив. Сидеть и смотреть на них, на то, как они ласково улыбаются — хуже всякой пытки. Меня не волнует, сошел ли я с ума. Безумные фантазии, порожденные больным мозгом, помогают жить дальше. Как, даже не знаю, но это есть… Еще один скомканный лист сейчас сгорит, а я буду следить, как он превращается в пепел. Воспоминания. Мы любили пускать бумажные кораблики на лужах, когда прошел дождь, и солнце уже норовило высушить, недавно созданное море. В воде играли блики, они бегали друг за другом, а мы, временами, как завороженные следили за ними. А потом опять, играли в свою любимую игру, следя, как кораблики плывут по луже. Представляли будто мы капитаны кораблей. Отдавали приказы: «Лево руля!», «Право руля!», «Свистать всех на палубу!». Лужа была нашим океаном, местом, где царила только наша власть. Мы были пиратами, которые нападали, или наоборот, мирными суд ами, которые отбивались от атак. Светлое время когда-то я пережил. Может, сейчас ничего и не изменилось, но мне так не кажется. Я опять возвращаюсь в прошлое. Я опять мучаю себя воспоминаниями. Смысла в подобном нет, но иногда приходит съеденная склерозом память. Я сейчас опять кину бумагу в огонь, и буду наблюдать, как он довольно потрескивая, отправит еще один факт моей жизни в бездну. Звон. Я всегда просыпаюсь от звона этих часов, если бы вы знали, насколько противно они разрушают спокойствие. Как тяжелая артиллерия рушит стоящие преграды, так и часы — созданную тишину. Тогда я встаю, и опять берусь за перо. В попытке передать этот звон я нахожу такие эпитеты и сравнения, использую так много гипербол, что становиться тошно от написанного. Я комкаю эту бумагу и бросаю в урну. Ведь огонь эту пакость есть не будет. Он просто выплюнет его обратно, как ненужную игрушку. А это... звон, который каждый раз убивает во мне что-то. Что-то слишком важное, каждую ночь, всю эту вечность. Первая история любви. Несмотря ни на что, ты шла вперед, а я все улыбался и оглядывался, заворачивая за угол, будто мог что-то решить и изменить. А потом долго стоял и думал о прошлом, настоящем, будущем... не моем — нашем. Ты всегда была чем-то эфемерным для меня, тем, до чего я просто не мог дотронуться. Боялся, не хотел.. сторонился. Защищал тебя всегда как-то по-своему, помогал тоже, волновался постоянно и не мог ничего с собой сделать. Лишь наблюдать и улыбаться. Но за моей улыбкой ты всегда чувствовала фальшь, ведь так? Любимая... я могу тебе улыбаться, хотя и почти всегда обманываюсь. Не имея права быть рядом, смотрю только на расстоянии, но все равно, люблю тебя. Буду вечно, сторонясь, бродя по "твоим улицам" любить. Не смотря ни на что.. Как будто я могу что-то изменить. Вторая история любви. Пока ты не пришел, было пусто. Тихо... и одиночество не казалось мне таким ужасным и болезненным. Много дней спустя, пришел ты и разорвал эту плотную ткань, что я так долго плел ради того, чтобы отгородить себя от мира, чтобы просто быть, не замечая ничего, кроме тесного мирка, в котором я себя усыпил. Ты тогда вел себя странно открыто и не запрещал мне ничего. Но я так и не смог понять, зачем ты вторгся туда, где тебе не было места, не было места никому? Зачем? Я так и не смог ответить. Потом, ты вытащил меня гулять. По снежным улицам, вел куда-то и рассказывал, а я только улыбался и временами тормозил, глядя тебе вслед, будто каждый раз прощался, смотря на удаляющуюся фигуру. Но каждый раз, замечая, что я отстал, ты возвращался и тянул меня за руку дальше. Глупец? Не назвал бы... Но зачем ты это делал? Потом была уютная кофейня, потом еще прогулка и дом, уют моего дома. Вскоре ты ушел и приходил еще какое-то время. Я считал дни, которые мы не виделись и не убивали время за разговорами. Зачем ты пришел? Меня до сих пор волнует этот вопрос. Вопрос, не слетевший с уст, вопрос без ответа. Я и сам знал всегда ответ... Но сейчас, меня мучает другой вопрос, на который ты уже никогда не ответишь: "Почему ты ушел и не вернулся?" Третья история любви. Знавал я одну пару. Такая милая всегда была пара. Но в том то и дело, что "была". Разбегались они столько раз, что я даже счет потерял. Однако подходили друг другу прекрасно. Читали мысли друг друга, да что там мысли — чувства! Все угадывали: по взгляду, по поступку, по походке, по улыбке... Даже меня "читали", как открытую книгу, когда было нечего делать, и супруга рядом не было. Их свадьбы всегда были неописуемы, никогда ничего не повторяли, хоть и торжества бил закрытыми. Веселились от души, а через пару дней приходили ко мне, подавать документы на развод. Да, я тогда работал юристом... браки расторгал. Имущество никогда не делили, говорили, мол "А зачем делить, все равно опять одно и то же будет". Вот такая история. Смысл, какой? В том и смысл, что до сих пор так и бегают друг от друга, друг за другом и никогда не расстаются, не смотря на то, что никогда рядом не остаются. Друг ли? Мне всегда было свойственно теряться в ненаписанных строках. Безумная привычка додумывать, решать все самостоятельно, не спрашивая у виновника моих душевных терзаний. Глупая привычка. Но исправлять что-либо я уже не хочу, да и времени прошло слишком много. Если копать глубже, то можно сказать, что человек, вечно вводивший меня в состояние неопределенности, за что я его искренне и по дружески любил, давно умер. Глупо так... только как уже и не помню. Я даже не помню, где находится его могила. Потерялась в вечности.. могила его. А может, он и жив, и до сих пор навещает своего психованного друга. Улыбается так же, и рассказывает, как живет. А я, безумец, отвечаю чем-то. Хотя в глазах моих его друга уже давно нет. ..., говорят, смертельная болезнь. В тот день мои записки пропитались твоим запахом и моим сигаретным дымом. Листал — читал, просматривал, останавливался и опять начинал читать. Создавалось впечатление, будто ты с трудом разбирал почерк печатной машинки. Отпивал из бокала и опять по накатанной дорожке шел. А пришел как? Молча зашел, повесил пальто. Хмуро кивнул. На все мои расспросы отвечал молчанием, а в какой-то момент, просто открыл ящик моего стола без разрешения, откупорил бутылку вина, налил себе и начал читать. Потом, взглянув на меня в последний раз, кивнул каким-то своим мыслям и ушел, забыв шляпу. На следующий день ты вернулся с редактором газеты и познакомил нас, не говоря не слова. Используя лишь язык жестов. С этого дня некоторые мои заметки ушли в печать. Через пару дней ты умер — бронхит. На глубине. — Зачем ты сжигаешь все написанное, созданное тобой за мгновения твоей жизни? — спрашивает отражение в мутной глади воды, когда я прихожу к полуразрушенному фонтану возле дома. Наваждение тянет ко мне свои когтистые лапы, но исчезает, как только я стряхиваю на нее сигаретный пепел. Очередная глупая иллюзия рассыпается на миллиарды осколков, не оставляя и следа. Но через пару мгновений — возвращается с тем же вопросом... и повторяет его снова, снова и снова, пока я не отвечу или, пока не уйду, развернувшись. Но если я убегу, наваждение в воде рассмеется и ненавистным, сухим голосом ответит молчанию: — Боишься ответа, пришедшего в голову? — и опять уйдет на глубину фонтана, не дождавшись меня. Но если я останусь и отвечу, а мой ответ никогда не меняется, гладь воды улыбнется и скажет: — Вот и славно. — и медленно исчезнет до следующего дня. И вот, я отвлекаюсь, хотя хотел сказать, зачем сжигаю все это — написанную историю своей жизни. — Я сжигаю эти страницы, чтобы никто не смог их прочесть. Ведь вся моя жизнь такая же, как и жизнь других. Зачем кому-то читать себя по несколько раз? Мой первый – последний рассказ. Тысячи эмоций бросались в пропасть. Каждая по-разному. Но нет. В действительности было все немного по-другому. Над обрывом стоял человек. Самый обычный, такой, как все — со своими проблемами переживаниями. А эмоции тянули его назад. Но тут были не только чувства, тут присутствовали и незримые помощники каждого. И все это именовалось Душой. Она стояла позади и укоризненно смотрела на человека, который просто стоял и не двигался. Он смотрел в пропасть и, смеясь, вспоминал какую-то из книг Ницше в которой было написано "Если долго смотреть в пропасть, то она рано или поздно посмотрит в тебя". Или как-то так. От перестановки мест слагаемых — сумма не меняется. В целом, от перестановки слов или добавлении лишних, в данном предложении менялась только структура и красивый мотив. Значение оставалось прежним. После еще каких-то размышлений, размытых утренним дождем, человек резко развернулся и подошел к Душе. Взяв ее за руку, он резко подвел ее к обрыву, намереваясь сбросить на острые камни. Она не сопротивлялась, только спросила: "За что?". Недолго думая, хмурый человек ответил на этот вопрос: — За то, что любишь — и отправил Душу в пропасть. Правильный вопрос. Тяжелая музыка разрывает стены на куски. Я уже и забыл, в каком веке потерялся. В который раз включаю одну и ту же мелодию на немецком языке, который по всем параметрам я знаю наизусть и обычно говорю на нем, и ничего не понимаю. Может это со мной что-то не так? Просто превратился в человека, который не знает, кто он есть. Ему в большей степени наплевать, во что он превратился за пару лет. И все же? Опять задаюсь вопросом "Кто я?", "Откуда я?", "Куда иду?". Задаю самые правильные вопросы, по мнению Ричарда Баха, но не знаю на них ответа. Хотя сам для себя ответил очень давно. — Кто я? — спрашивают стены уже в который раз. — Откуда я? — кричат колонки чужими голосами. И среди всего этого звучит мой голос: "Куда мне пойти?". Коридоры нашей души. Ты идешь по узкому коридору, твои шаги отдаются глухим эхом. Ты постоянно оборачиваешься, как будто считаешь, что кто-то обязательно следит и идет за тобой. На твоем лице застыла маска безразличия, но я уверен, твое сердце бьется чаще, чем мое. Я иду с другого конца этой жуткой темноты, которая только изредка освещается неоновыми лампами. И перед тем, как вступить в этот островок света, мы глубоко вдыхаем и этот вдох, слишком порывистый, создает ощущение моментальной смерти. Еще один вдох, чтобы успокоить сердцебиение, и снова шаг в темноту, но перед этим, последний раз смотрит друг на друга. Мы одновременно делаем шаг, и продолжаем движение вперед по этому пустому коридору. Шаг за шагом мы приближаемся к центру, шаг за шагом мы все ближе друг к другу. Мы идем по этой черно-белой полосе, не замечая никого более, почему-то я уверен, что мы действительно не одни. Идем, попадая то в свет, то во тьму. Этот коридор, отражение нашей жизни и я уверен, как бы мы не хотели, мы всегда разминемся, потому что такова наша жизнь. История создания мира. На днях мне приснился странный сон создания данной вселенной, нет, даже не так, вообще всех вселенных, которых я уверен гораздо больше, чем может представить наша фантазия. Моя же выдумщица, подкинула это в обычный сон. Стоит заметить, что снов я не видел очень давно, и это была как манна небесная, если не сказать, что очередной ад моих дней. Ведь сны забываются с такой легкостью, а записывать их очень лень, к тому же, в конце концов, через пару часов такой писанины от сна и не остается следов и в конечном итоге ты пишешь не свой сон, а то, что придумываешь на ходу, наивно полагая, что это приснилось. В тот раз я записывал с такой скоростью, что разбирал свой, и так трудно доступный даже мне, почерк в течение многих часов. Итак, вот она, теория, подвластная только моему сознанию: «Сквозь переливы систем и различий, относительно движения пространств, подпространств и плоскостей, соединялись точки каких-то определенных, но не подвластных человеческому глазу, прелюдий безграничной жизни». Вот такой вот бред мне приснился. Именно эти слова обрисовались перед глазами, когда я смотрел на всю мировую систему, сидя на прозрачном полу, когда передо мной разворачивалась описанная выше картина. Алкоголик. — Давай выпьем до дна! – восклицаю я и смотрю на порядком пьяное лицо в отражении зеркала. Мой единственный друг, последний товарищ, который держится до конца, сколько бы я не выпил. — Наливай еще! – восторгается отражение, не жалея наполняя бокал очередным адским пойлом. Так проходит много часов, пока я не забываюсь и не засыпаю беспокойным сном, который приходит лишь после таких вот слишком веселых вечеринок в гордом одиночестве. Мне часто говорили, что алкоголь не приносит удовлетворения и не делает нас счастливее. Но главное, что если человек пьет сам, то значит он болен такой фразой, как «алкоголизм». — Но это ведь неправда, — обращаюсь я на следующее туманное утро к подрагивающему пламени свечи на столе, заменяющей мне все светильники мира. – Мы ведь вместе… человек и огонь. Два существа, способные и созидать, и разрушать. Боль. Я опять жду твоего звонка. Телефон перенес даже в центр комнаты и уже готов водить хороводы вокруг него. Не вовремя вспоминается Новый год, когда детишки в детском саду ходят вокруг елки и просят, чтобы сначала она зажглась, а потом громко-громко зовут Деда Мороза. Увы, сейчас не зима, но до первого января осталось не так уж много. Сижу над телефоном, будто сейчас же раздастся звонок и я услышу твой бархатный голос и речи, струящиеся как самый дорогой шелк. И каждый раз, с замиранием сердца я захожу в гостиную и тихо умоляю: «Позвони мне, позвони, прошу, пожалуйста» . Но каждый раз тихо и твое имя, из моих уст, лишь разбивается о бездушный аппарат. Ты не позвонишь, а даже если и позвонишь, я не узнаю. Потому что давным-давно мыши перегрызли провода и гудков в трубке не слышно. Я люблю эту боль и ожидание того, что ты никогда не позвонишь. А вот тебя я никогда не любил. Страшилка. Мы сидели у костра и рассказывали страшные истории. Кто-то вспомнил детские страшилки, вроде «Зеленой пластинки», «Желтых штор», «Черного рояля»… и так далее, в любимом духе. Черный смольный дым поднимался к самым вершинам сосен, аромат которых невозможно было заглушить именно этой ночью. Может, это просто так казалось. Это была иллюзия яркой компании и хороших историй. Опять бродя по этому лесу темной ночью, мне казалось, я видел наши силуэты, склонившиеся к свету огня и видел разные узоры которые он рисовал на наших лицах. В то мгновение я вспомнил те страшные истории… И самое странное, что мне стало по настоящему жутко от всего этого. В каждой шутке, есть доля шутки, но мне кажется, что и со сказками точно так же. В каждой сказке есть доля сказки, все остальное – правда. Убегая с той полянки, на которой мы когда-то коротали вечера и ночи, встречали рассвет, я путался во мраке леса и на этот раз даже невинные сосны казались ужасными монстрами. В черном испуге я зажег в доме свет, когда вернулся. Побоялся звать свою верную подругу в камине, в ту ночь. И лишь под утро осмыслил свою глупость и написал на листике бумаги «Прости меня». Сжигая эти слова, я получал неземное наслаждение, понимая, что меня услышат. Мое чудо. О, чудо; я ставлю не вопрос на этот раз. И троеточие тут тоже неуместно, восклицательный знак будет излишним. Ведь я только обрываю мысль, чтобы продолжить потом, а такой вот оборот проще совершать точкой с запятой. О, чудо; дальнейшие слова теряются в предутренней мгле. О, чудо; все остальное растворяется, как мираж. О, чудо; в твоих глазах отражаются первые лучи солнца. О, чудо; ты опять играешь с моими волосами, как непослушный ветер, надеясь изучить каждый локон темноты. О, чудо; опять уснуло в моей постели на атласных простынях. О, чудо; ты очень скоро умрешь. Официально до рассвета остались считанные секунды. О, чудо; умоляю, не исчезай. Четвертая история любви. Сетка. Тянущиеся провода от одного сердца к другому, без возможностей и обещаний. Мировая паутина. Это там где бесчувственные буквы отражаются в пустых глазницах экранов. Там, можно найти то, что невозможно найти в мире. Место, в котором можно и нужно учиться передавать свои эмоции на расстояния недоступные собственным ногам и некоторым транспортным средствам. Только, если не выйдет выкрасть городской автобус со стоянки и лететь, лететь туда, где нет ничего. Пускай… Сеть – лишь строки каких-то определенных, неясных символов. В большинстве случаев лишь нули и единицы. Допустим… Программные средства – помогают преодолеть расстояние равносильное вечности. В конечном итоге… Чувств в компьютерах нет и не будет. Остается… Гудение моторов и попытка стать ближе, заключив действие в кавычки. За чертой смерти… Ничего не изменится, будет все так же. Но никто еще не смог ничего сделать с любовью от провода до провода, проходящего по сердцу жестоким металлом. Символы. У меня есть много плохих привычек. Одна из которых, курить на подоконнике, когда никого нет. Но обычно никого у меня нет, поэтому я всегда сижу так и выкуриваю что-то ядерное, потому что слабые сигареты удовольствия давно не приносят. Говорят, курение приводит к раку легких. А я вот не верю… и рака у меня нет. Включая и все остальные болячки, которые появляются при ведении «нехорошего» образа жизни. Обычно, я стараюсь ловить момент, когда стекло запотеет и на нем можно будет рисовать. Я красиво рисую… но рисую исключительно символы. Тире, точка, теперь запятая, двоеточие и опять тире. И после этого пытаюсь придумать что-то подходящее к данному предложению символики. Стерев надоевшую линию, я рисую новую. Повторений никогда не будет. Вспоминая курс математики, а точнее комбинаторику и формулы, я могу высчитать сколько вариаций будет в моих записях. Символов – бесчисленное множество. Потому что в символы входят буквы всех языков мира, включая и мертвые языки. Моей жизни не хватит, даже если я буду сидеть так все сутки напролет. Псы. Сегодня я долго не мог уснуть. И дело было не только в моей вечной бессоннице. Хотя без нее я бы долго не продержался, чтобы все осмыслить. Недалеко от моего дома есть стая бродячих псов. Я их всегда огибаю, чтобы не наткнуться, потому что боюсь. Действительно боюсь этих животных, потому что отлавливать их некому, а большинство из них взбешены и бросаются на всех. На этот раз, стая устроила концерт: лай, вой, визг. Создавалось впечатление, что они дерутся между собой за кусок мяса или территорию… или что-то еще. И тогда, мне представилось, будто я один из тех псов и смотрю на все его глазами. Животные словили маленькую девочку, не знаю как в такую темень среди ночи, и растаскивали ее по кусочками, ругаясь за ножку, ручку, грудку, споря, кому что достанется. Их клыки были в крови, а носы чуяли запах, сводившей с ума. Детского крика не было слышно. Я вспомнил людей. Они тоже при мне разрывали маленькую девочку, заставляя ее испуганно забиться в угол и плакать навзрыд. Именно тогда и пришло понимание того, что людей я ненавижу больше, чем собак. Ведь последние делают только для того, чтобы выжить и накормить потомство, каким бы жестоким методом это не приходилось делать. А первые – ради собственной самооценки и развлечения.