Часть 1
17 декабря 2013 г. в 20:05
Бокал в руке. Вино… какой необычный вкус.
- Не пейте вино, монсеньор!
Дрянь! Мальчишка! Ты все-таки не стал другим, оставаясь тявкающей шавкой. Старый интриган дал тебе яд, напев вместе с «Бледным Гиацинтом» то, что я достоин лишь смерти. А ты – им поверил. Ну, что же, это был твой выбор. Позволь же и мне сделать свой.
- Хуан!
Кинжал выбит из слабеющей руки, сам оруженосец – теперь уже бывший, - прижат к полу.
- Да, соберано.
Черные глаза кэналлийского пирата нехорошо сверкнули. Он никогда не понимал прихоти своего господина. Северный озлобленный гордый мальчишка, малолетний герцог, сын убитого Эгмонта. Зачем он понадобился? Вот и результат – яд в вино, и еще неизвестно, что будет дальше.
- Свяжите его. И в подвал – в дальнюю комнату. Не выпускать.
- Понял, соберано. Будет исполнено.
Герцог Окделл – отравитель-неудачник. Ничего ты не смог сделать, как следует, даже умереть достойно. Не говоря уж о том, чтобы отомстить убийце отца.
Смог нарушить клятву – вот это у тебя получилось. Так что жди – о том, что бывает с клятвопреступниками, не знает и сам Леворукий. Впрочем, он-то, может, и знает – со Зверем Раканов на пару.
Лужа отравленного вина на ковре – как кровь. Ты хотел бы заколоть меня кинжалом, верно, мальчик? И чтобы я лежал бездыханный в луже собственной крови? Но знал, что в поединке тебе не выстоять против меня. И ты предпочел более легкий способ. Не зря яд называют оружием женщин и стариков. Тебя и убедили – старик и женщина.
Оказывается, яд – это еще и оружие безмозглых юнцов, которым так легко нашептать в нужную минуту нужные слова – о Долге, о Чести, о Великой Талигойе.
Ты оказался недостоин своего отца, сероглазый северный мальчик. Он был волк. А ты – просто шакал. Шакаленок.
Ты никому не нужен. Ни божественной страдалице Катари, ни твоему обожаемому Штанцлеру. Они забудут о тебе, спасая от моего гнева свои шкуры. А ты….
Чего бы ты хотел? Смерти? Нет, это – слишком хорошо для тебя. Слишком легко. Мучений? А какой в них толк? Да и я, вопреки расхожим домыслам – не палач.
Ты сам себе выберешь кару. А пока – подумай. У тебя будет на это еще много времени.
- Эр Рокэ!
Последний вскрик, отчаяние в глазах. Я не смотрю в них.
- Я вам больше не эр, юноша. Вы свободны от клятвы.
Хуан увел тебя. Теперь ты – мой пленник. С тобой будут обращаться хорошо – кормить, не бить, даже кровать останется прежней. Только комната другая – маленькая личная тюрьма под крышей особняка. Ну что же, бывает и хуже. Ты будешь жить без права на небо над головой, на общение, на саму жизнь. Ты этого заслужил.
Свою смерть – выберешь себе потом. Когда настанет время.
Где-то в кабинете зазвонил звонок. Хуан появился на пороге.
- Соберано?
Рокэ выглядел ужасно. Бледние обычно лицо стало еще бледнее, синие глаза стали почти черными из-за расширившегося зрачка.
- Хуан… это вино….
Больше ничего объяснять не требовалось. Бывший оруженосец не знает, что такое кровная месть кэналлийцев. Он это узнает, и его не спасут ни кансилльер, ни королева. Но это все потом. А пока – надо спасать Алву.
На сигнал звонка заглянула Кончита – и на всякий случай испугалась.
- Что с соберано?
- Яд, - коротко сказал Хуан, - где лекарь?
Кончита испуганно прижала ладони к щекам.
- А соберано его вчера отпустил, у его племянницы вот-вот родится…
- Пошли за ним, срочно. И воды с углем, ящичек с тинктурами.
Рокэ уже хрипел. Шея казалась опухшей. Промывать желудок в этом состоянии было опасно. А что делать – Хуан не знал.
Вошедшему Антонио он что-то отрывисто приказал, тот кивнул и вышел.
Все. Скоро тут будет Ричард Окделл, а вместе с ним – Август Штанцлер.
Лекарь буквально влетел в кабинет и загремел склянками. Кончита тихо плакала, гладя черные шелковистые волосы.
После двух тинктур, которые пришлось вливать буквально по каплям, опухоль стала поменьше. Хрипы уже не пугали, но состояние соберано все еще внушало опасение.
- Теперь можно промыть желудок, - сказал лекарь.
Измученный спазмами Ворон полулежал на кровати. Мокрым было всё – постель, сам он, Хуан, и лекарь. Иссиня-черные волосы слиплись жалкими сосульками, лицо было бледно –зеленоватым. Губы, и те побелели, края их обметало неприятной коркой. На бледном лбу выступила испарина.
- Хуан, помоги мне, - отрывисто бросил лекарь.
Вдвоем они перенесли Рокэ в спальню. Там стояли жаровни, воздух был горячий и сухой.
- Будем выводить яд с потом, - сказал лекарь.
Ворон выгнулся дугой, глаза закатились.
- Карьярра!
Лекарь снова принялся вливать ему какую-то тинктуру.
В спальню заглянул Антонио.
- Яд называется «Забвение», принял он его примерно два часа назад.
- Благодарю вас, - коротко ответил лекарь.
О том, как были добыты эти сведения, окружающие тактично умолчали.
И снова – звон склянок.
Приступ прошел, Рокэ открыл глаза.
- Все хорошо, соберано, - всхлипнула Кончита, - вы обязательно поправитесь.
Вопреки ожиданиям тот ничего не сказал. Он просто не понимал, что с ним и кто вокруг него. В тяжелом забытьи он ничего не осознавал. И ему казалось, что его жжет пламя Заката, а души всех убитых им крутились рядом, извивались ызаргами, шипели и высовывали красные языки.
- Ты умрешшшшь, - слышалось отовсюду.
- Я выживу и посмеюсь над вами, - отвечал он.
Август Штанцлер и Ричард Окделл ждали своей участи в подвале. Их заперли в каменный мешок, и в кромешной тьме они могли лишь держаться за руки.
- Молись, Дикон, - дрожащим голосом говорил кансилльер, - ты все сделал, как надо.
- Эр Август, - голос Дика был жалобным, - а как вы думаете, он… монсеньор выживет?
- Вряд ли. Этот яд не зря получил свое название.
- Как он называется?
- «Забвение», Дикон. Если Алва не умрет, то останется, возможно, калекой. А может…
И кансилльер замолчал.
- Что может, эр Август.
- Сойти с ума. Хотя Ворон и так безумен, но после «Забвения» он станет бесмомощен
Они еще не знали, кто кого встретит на пороге Заката.
В подвале было темно, откуда-то слышался колокольный звон. А может, у Дика звенело в ушах.
- Мальчик мой, - дребезжащим голосом приговаривал эр Август, - теперь Катари осталась без нас. Ей будет нелегко.
- Разве Его Величество не сможет защитить свою супругу?
- Фердинанд будет делать то, что прикажет ему Дорак, - ответил кансилльер, - а он вполне способен подыскать ему принцессу из Ургота. Катарина Оллар же будет отравлена, а объявят смерть от несварения или подстроят несчастный случай, чтобы убрать и ее братьев.
- Как нам выбраться отсюда?
Раздался старческий смешок, перешедший в долгий всхлип:
- Это я должен у тебя спросить, Дикон. Ведь ты прожил в доме почти год. Неужели так и не узнал все входы-выходы.
- С ними разыщешь. Кэналлийцы следили за каждым моим шагом.
- Дикари. Их интересует только их обожаемый соберано.
Ричард вздохнул и уселся поудобнее на какой-то тюфяк. Мысленно он снова вернулся к тому, кто выбрал его в Фабианов День.
Выжил он или нет? Эр Август говорит, что от «Забвения» найти противоядие сложно. Хотя эти мориски знают толк в ядах. И с Алвы станется выкарабкаться.
Ричард отчаянно желал, чтобы Рокэ выжил. Если он умрет – кэналлийцы с ними церемониться не будут. Но кто сказал, что они будут церемониться в случае, если жизнь соберано окажется вне опасности.
Ворон пережил эту ночь. Как? Это известно лишь лекарям да Леворукому, ибо Рокэ мог поклясться, что видел зеленоглазого блондина с трехцветной кошкой на плече и с обнаженным мечом в левой руке. Он стоял, облокотившись о косяк двери, и внимательно смотрел, как слуги суетятся над почти бездыханным телом. Странно, что его никто не заметил.
Под утро он заснул – сном выздоравливающего человека. Действие яда кончилось, по-крайней мере, жизни Первого маршала ничего не угрожало.
Проснувшись под вечер, он увидел в кресле у кровати Сильвестра.
- Я уже попал в Закат, и вы тоже? – светским тоном осведомился он.
- Нет, сударь, - весьма сухо ответил кардинал, - у нас с вами много дел в Талиге.
- У вас – может быть, - зевнул Алва, - а я собираюсь отдыхать.
- Отдыхайте, - милостиво разрешил Дорак, - лекарь сказал, что ваш Закат откладывается на неопределенное время.
- Вот как? Весьма мило с его стороны. А что еще вам сообщил сей достопочтенный человек?
- Что ночью от сердечного приступа умер кансилльер Талига Август Штанцлер. Он умер у себя дома, в собственной постели. Это подтвердили и слуги, точнее, экономка, которая пришла утром. Вечером господин Штанцлер отправился к себе в спальню, и не выходил оттуда. Предположительно, смерть наступила около трех часов.
- Хм, мир праху его. А где мой оруженосец?
- Рокэ, вы меня пугаете. У вас нет оруженосца.
- Как это – нет? – Ворон аж приподнялся на локте, но голова закружилась, и он был вынужден снова лечь, - Вы же помните, Фабианов день и все такое.
- Яд, право слово, еще туманит ваш мозг. Вам дурно? Позвать лекаря?
- К кошкам лекаря! Где Ричард Окделл?
- Ах, сын мятежника? В Надоре, где же еще. Помнится, он гордо отказался от вашей службы, заявив, что не может быть предателем памяти святого Эгмонта.
- Хм, и что же дальше?
- Его Величество, прогневавшись на такое пренебрежение, приказал ему безвыездно жить в Надоре. Вот документ. И – вчитайтесь внимательно, герцог, - на нем ваша подпись.
Надор. Серое небо, серые стены. Серые платья матери и сестер. Серая пыль по углам старинных плохо потопленных залов. И – надзор солдат. Теперь Ричард Окделл, герцог Надора, Повелитель Скал, обязан жить здесь.
Что же, он сам выбрал свою судьбу.
Но Ричард каждый день поднимается на башню и ждет. Чего? Наверное, того, что на каменистой дороге, ведущей к замку, появится вороной, а на нем – всадник в черном плаще и синем колете. И скажет только одно. Нет, он ничего не скажет, только посмотрит синими насмешливыми глазами. И Ричард снова пойдет за ним.