Встречи с тобой

Фэндом: THE BLACK SWAN Персонажи: Rena/Jin Рейтинг: NC-17 Жанр: slash, PWP, drama Предупреждение: нецензурная лексика, насилие (косвенно) Примечание: Специально для Рокса, который хотел что-то по этому фэндому и очень правильно вдохновил автора)) быть может, в дальнейшем придумаю что-то более объемное. Когда бабочка попадает в паутину, она не понимает сразу, что ей уже не выбраться. Лапки липнут к тонким нитям, крылья трепещут, но бабочка еще даже не подозревает, что это конец. Не подозревает, даже когда появляется паук, выжидает мгновение, будто оценивая свою жертву, а потом за доли секунды сокращает расстояние. Когда паук плетет свою сеть, он не может знать, кто в нее попадется. Даже если бы у паука был разум, все равно ему это было бы безразлично, и против каждой конкретной бабочки, угодившей в западню, он бы не имел ничего личного. Природа паука – плести паутину. Судьба бабочки – в нее попадать. Именно эти дурацкие ассоциации крутятся в голове Рены, когда за Джином тихо закрывается дверь в ванную. Рена знает, что надо одеваться и уходить, но не делает этого. Сидя на полу в одних джинсах, он тянется за своей курткой, брошенной тут же, и достает из кармана сигареты. Рядом лежит скомканное покрывало – Рена каким-то чудом успел сорвать его с дивана перед тем, как завалить Джина на пол, теперь оно перепачкано спермой и, может, даже кровью. Не без брезгливости Рена пинает его ногой, отодвигая от себя, и щелкает зажигалкой. Он отлично помнит, с чего все началось, хотя детали память не сохранила. Они снимали клип, и в тот день Рена впервые посмотрел на Джина другими глазами. Джин никогда не казался ему красивым – в нем объективно не было ничего притягательного. Интересный? Да. Умный? Пожалуй. Талантливый? Безусловно. Но точно не привлекательный внешне. Однако в тот чертов день, который Рене теперь хотелось обвести черным в календаре, он так не думал. Видеть Джина в сценическом образе Рене доводилось еще задолго до того, как они начали работать вместе, но и тогда ничего цепляющего Рена не замечал. А тут как перемкнуло. Тогда, уже больше, чем полгода назад, у Джина были черные волосы, а губы ему накрасили такой ядовито-красной помадой, что она не смылась окончательно даже после того, как Джин два раза умылся. По традиции они пошли отмечать удачное окончание работы, и Рена вдруг поймал себя на том, что все время пялится на губы Джина – пухлые и яркие от ядреной помады. Рене казалось, что Джин не замечал этого, и лишь через время он понял, как ошибался. Джин был невероятно проницательным человеком и внимательным тоже. Мотылек ступил на прозрачную паутину, коснулся кончиками крохотных лапок, но еще мог улететь. Глупый, глупый мотылек, даже не подозревавший, что в этот момент терял свой последний шанс. В тот вечер они напились так, что Рена мало что помнил – не воспоминания, а обрывки. Например, из головы напрочь вылетело, как они ехали к Джину домой. Зато спустя время Рена будто наяву видел, как целовал Джина в прихожей – целовал эти губы, такие желанные и податливые, почти кусал их и не встречал сопротивления. Целуясь, они дошли до узкого дивана, в обычной жизни служившему Джину кроватью, и Джин толкнул Рену, а тот, покачнувшись, завалился на спину, лишь чудом не ударившись головой о подлокотник. Но когда Джин рывком стянул с него штаны, устраиваясь между разведенных ног, Рена опомнился. - Даже не думай, - почти прорычал он, переворачивая Джина на спину, тут же оказываясь сверху и вжимая его всем своим весом в жесткий диван. - Да как хочешь, - Джин коротко рассмеялся, а в его глазах Рене почудился нездоровый сумасшедший блеск. Позже Рена пришел к выводу, что тогда ему не померещилось – Джина с трудом можно было назвать нормальным в классическом понимании этого слова. Пепел падает на пол, но Рене плевать на это. Квартира Джина никогда не славилась чистотой, хотя если бы хозяин дома увидел, какое свинство разводит Рена, он пришел бы в бешенство. В эту минуту Рена думает о том, что Джин может хоть лопнуть от злости – ему насрать. Все так же сидя на полу, Рена прислоняется спиной к дивану и откидывает на него голову. К тому самому дивану, где впервые, а потом бессчетное множество раз он трахал Джина. Сигарета выкурена почти до половины, когда в ванной начинает шуметь вода. Рена не замечал повисшей в квартире тишины, и лишь теперь он задается вопросом, что все это время там делал Джин. Впрочем, на это Рене тоже плевать. Сегодня он пришел сюда в последний раз. Бабочка машет крылышками. Бабочка верит, что может улететь. Несмотря на свое состояние, еще в тот самый первый раз Рена запомнил, как удушающее сладко пахло от Джина. Он не знал, как назывался его парфюм, ни разу не поинтересовался после, но запах был действительно ужасным. От него закладывало нос, Рене казалось, что если вдыхать слишком часто, заболит голова, и даже не представлял, как самому Джину может нравиться этот аромат. Уже много позже Рена пришел к выводу, что парфюм подходил Джину. Джин орал так, будто его режут. Рена почти протрезвел, и в какой-то момент ему стало даже страшно. Он замер на мгновение, глядя на узкую спину Джина перед собой, на выпирающие лопатки и растрепанные черные волосы, на собственные руки, вдоль и поперек забитые татуировками, которыми он сжимал бедра Джина. Джин казался обманчиво хрупким, как подумал в тот момент Рена, а их секс по обоюдному согласию больше напоминал изнасилование. - Блять! Ты там уснул?! – зло огрызнулся Джин, чуть обернувшись через плечо, и сам насадился на член Рены так, что у того поплыло перед глазами. После секса Джин не сказал ни слова, молча встал и пошел в душ. А Рена остался лежать – он закурил, глядя в потолок. Удовлетворение после секса казалось каким-то неполным, и Рена сам не знал почему. Может, потому что кончил он почти сразу, настолько узким был вход Джина и настолько сильно заводили отнюдь ненапускные крики. - Ты что, еще здесь? – вывел его из размышлений голос Джина. Он стоял на пороге в дверном проеме, совершенно голый с полотенцем в руках. Им он вытирал волосы, но с кончиков все равно капало – на плечи, на грудь. Капли катались вниз, оставляя за собой дорожки. В комнате было полутемно, но Рена почему-то отчетливо это видел. - Мне вообще-то тоже в душ надо, - равнодушно заметил он. - У тебя что, дома душа нет? – возразил на это Джин. Рена был все еще немного пьян, и он сильно устал за этот долгий день, но несмотря на свое сонное рассеянное состояние, вдруг отчетливо почувствовал, как это унизительно прозвучало. Джин класть хотел на Рену, плевать ему было и на этот спонтанный секс – Рена понял это отчетливо, понял, что тот забудет обо всем, как только за ним закроется дверь. Джин обошелся с ним, как с какой-то малолетней дурочкой, одной из тех, что толпами за ним бегают. Трахнул и выставил вон – пофиг, что Рена был сверху. Можно было наплевать на слова Джина и самовольно пойти в душ. Можно было даже дать ему по ребрам, чтобы думал, что говорит. Но Рена не стал этого делать, в тот момент еще не понимая причин собственной покорности. Он встал, оделся и ушел, захлопнув за собой дверь. Пообещав себе, что забудет обо всем и больше сюда не придет. От частых взмахов крылышки липнут к паутине. Бабочка хочет вырваться, легкая пыльца сыпется на видимо тонкие, но такие опасные клейкие нити. Бабочка еще не знает, как плохо обстоят ее дела. Рена выкуривает сигарету до фильтра и достает следующую, а вода в душе все шумит и шумит. Теперь Рене уже интересно, зачем так долго мыться. Невольно он воображает Джина под струями душа, но настойчиво гонит прочь эту картинку. Джин – самый странный из всех партнеров, которые были у Рены. Джина он хочет постоянно, он мог бы трахать его часами и не почувствовать усталости. Вот только Джину это не нужно: один вечер – один оргазм, после чего он удаляется в душ, а Рена за это время должен свалить из его квартиры. Что будет в противном случае, Рена не знает, но проверять не хочет. Скорей всего, то же, что было и в первый раз. В комнате не горит свет, они не успели его включить, хотя Рена знает, что во время секса Джину нравится смотреть на него. "Ты красивый, - как-то раз прошептал ему на ухо Джин. – Я люблю все красивое…" Договорить он не успел – Рена потерял контроль, от этих слов, от приторного запаха его кожи, и дернул Джина на себя, насаживая на свой член так резко, что самому стало больно. Джин застонал громко и протяжно – ему боль доставляла удовольствие. Как своя, так и партнера. Темноту разгоняет только свет из коридора – его достаточно, чтобы Рена хорошо видел единственную в этой квартире комнату. Маленькую, почти без мебели, но все равно захламленную. Джин часто бросает вещи на пол. Джин редко убирает. Джин вообще свинья еще та, как думает в этот момент Рена. В Джине определенно нет ничего хорошего, за что следует держаться. Мысли текут вяло, и Рене неприятно признаваться даже самому себе, что он волнуется из-за разговора, который начнется, когда Джин выйдет из душа. Все потому, что мотылек дергает крылышками и вдруг понимает, что оторваться от паутины не так просто. Не просто, но все еще возможно. Мотылек верит в это. - Глубже! Ну же! Джин дергает его за волосы, остервенело сжимает на затылке и толкается своим членом в самое горло. Это больно – Рена забывает и о самой унизительности происходящего, и о том, что несколькими минутами ранее он больше всего боялся, что их застукают. - Пойдем, выйдем, - коротко бросил ему Джин, когда Рена приехал и только переступил порог гримерки. Этим вечером планировался концерт, но до него оставалась еще уйма времени. - Чего тебе? – без интереса спросил Рена, когда Джин, пройдя по темному коридору между каких-то подсобных помещений клуба, остановился в глухом тупике. - Я хочу, - сообщил Джин и принялся расстегивать свой ремень. Движения были дерганными и нервными. - Рад за тебя. Я-то тут причем? – с показным равнодушием произнес Рена, но все же не удержался и сглотнул, глядя, как ловко и быстро пальцы Джина расстегивают пуговицы на ширинке. - Одна тупая телка меня продинамила. Надо исправлять ситуацию. От такой честности Рене стало смешно, и он расхохотался в голос. - Я тебе не телка, Джин, - отсмеявшись, заметил он. - Естественно. Из нас двоих телка здесь я. Потому я думаю, что ты мне должен. Рена хотел возразить, что такому говнюку, как Джин, он ничего и никогда не будет должен, но не успел. Неожиданно резко Джин обеими руками надавил на плечи Рены, и тот рухнул на колени, удивившись вскользь, откуда в тощем Джине столько силы. Рена даже сделать ничего не успел: Джин просто схватил его за загривок одной рукой, а второй направил свой уже возбужденный член. Рена не сопротивлялся – в конце концов, у них всегда был грубый секс, всегда до боли, часто – до крови. А еще через секунду все мысли вылетели из головы. Рена стоял на коленях, безвольно опустив руки, а Джин имел его в рот, жестко, почти жестоко. Глаза слезились, и Рене в какой-то момент показалось, что он сейчас отключится. В голове билась единственная мысль – не сжать челюсти и не прикусить. Кончив, Джин сразу отпустил его и отступил на шаг, а Рена чуть ли ни повалился на пол, упираясь руками в грязную поверхность и тут же сплевывая. К горлу подступила тошнота, показалось, что его сейчас вырвет, но в последний момент обошлось. - Мудак… - прохрипел Рена, вытирая тыльной стороной ладони рот. - Мудак, - не стал спорить Джин – скрючившийся на полу Рена в этот момент мог видеть только его ботинки. – Но тебе ведь нравится. Рена вскинул голову. Он хотел смерить Джина полным презрения взглядом, но тот уже развернулся и пошел прочь. А Рена с отвращением вдруг понял, что у него стоит. От дискомфорта, боли, от того, что в течение всего минета он дышать не мог, Рена даже не заметил, как возбудился. Поднявшись на ноги, он поплелся в сторону ближайших туалетов, где, закрывшись в кабинке, долго дрочил, воображая, как вколачивается в тело Джина. Дрочил и ненавидел. Шум воды прекращается, когда у Рены дотлевает до фильтра вторая сигарета. Как и первую, Рена тушит ее прямо о пол, а окурок бросает рядом. Напряжение нарастает, внутри Рены все звенит от неясной тревоги, но он уверен, что по его внешнему виду это незаметно. Глупая бабочка – такая красивая и такая желанная для паука – даже запутавшись в паутине, все еще верит, что ее отпустят. И боится, потому что вдруг понимает: самой ей уже не справиться, нужно, чтобы именно отпустили. В квартире снова тихо, но где-то тикают часы. Рену удивляет этот звук, он не замечал прежде у Джина настенных часов. С другой стороны, он никогда не бывал здесь при свете дня и не заходил на кухню. Все, что он хорошо изучил – это диван. Проклятый старый неудобный диван, к которому он сейчас прислоняется спиной. Сколько раз Джин лежал на нем, призывно разведя в стороны ноги? Сколько раз Рена, заламывая руку, наклонял его, впечатывая лицом в потертую обивку? Сколько раз на нем Джин орал, требуя еще и сильнее? Прошло не так много времени, но Рене кажется, что он ходит сюда уже полжизни. И почему-то чем дальше, тем чаще посещает мысль, что Джин обхитрил его. Что это он имеет Рену, а не Рена имеет его. То, что пора завязывать, Рена понял на этой неделе. Точнее, он и раньше чувствовал, что ничего хорошего из их связи с Джином не выйдет, но с ослиным упорством убеждал себя: секс без обязательств никогда никому не вредил. Теперь Рена осознал, что в таком случае он станет первым. Разумеется, Рена знал, что у Джина он не единственный партнер, но интенсивная работа и постоянная занятость сыграли с ним плохую шутку. Одно дело – знать, другое – видеть. В последнее время Рене начало казаться, что Джин, как и он сам, занят только музыкой, что не успевает встречаться ни с кем посторонним, и что на личное у него не остается времени. И Рена ошибся. Джин ушел после репетиции первым, Рена спустился чуть позже. Он бы прошел мимо и не заметил, но словно какая-то невидимая сила шепнула ему обернуться. Джин стоял совсем недалеко от входа в здание и тискал какую-то девчонку, почти зажимал ее, как будто они были уже дома или в отеле, а не на улице, где кто угодно мог их заметить. У девушки были длинные синие волосы, она была совсем невысокая и очень стройная – это все, что успел заметить Рена до того, как перед его глазами потемнело. Джин целовал ее в шею. Девчонка запрокидывала голову и тихонько смеялась – наверное, ей было щекотно. А Рена ощутил острое желание оттолкнуть Джина, а потом схватить девушку за тонкую шею и сжать со всей силой, именно в том месте, где Джин целовал ее. Сжать так, чтобы остались багровые синяки, а еще лучше – резко дернуть и услышать характерный хруст, однозначно свидетельствующий о том, что синеволосая тварь больше никогда не будет смеяться. Наваждение продлилось от силы секунду, оно исчезло, но оставило после себя страх, острый, почти осязаемый. Рене сделалось дурно – с большим опозданием в его голову пришла мысль, как же сильно он влип. В какое дерьмо вляпался по самые уши. Когда Рена позвонил в дверь, Джин открыл и посторонился, пропуская, даже не спрашивая ничего. Рена не знал, почему в комнате не горел свет, не знал, чем Джин занимался до его приезда. Рена просто сгреб Джина в охапку и прикусил его нижнюю губу, на что Джин ответил шумным выдохом. Сейчас у Джина были светлые и относительно короткие волосы, жесткие, как проволока – Рена знал это и получал необузданное животное наслаждение, когда сжимал их в кулаке. На шее Джина остались засосы, а на бедрах – синяки еще после предыдущих их встреч. Рена забыл, что приехал просто поговорить, а может, сам не хотел себе признаваться в том, что, прежде чем уйти, хочет еще раз испытать все это. Почувствовать сладкий, сводящий с ума запах. Вторгнуться в узкое неподатливое тело, почувствовать, как во время оргазма сжимаются мышцы вокруг его члена. Услышать хриплое: "Люблю все красивое…" Рядом с Джином кажется, что температура тела повышается на десять градусов. Рядом с Джином Рена забывает, что у него есть еще какая-то жизнь за пределами этой квартиры. Крылышки намертво прилипли к паутине, маленькое тельце скручено невидимыми глазу нитями. Может, бабочка еще и думает, что получится освободиться, но она сама не замечает, что уже почти не трепыхается – не может. - Твою мать, Рена… - Джин говорит негромко, он тянет слова, но Рена все равно вздрагивает и вскидывает голову. На Джине длинная темная футболка почти до середины бедра, но Рене почему-то кажется, что белья под ней нет. Светлые волосы потемнели от влаги, они высушены полотенцем и торчат во все стороны. Веки Джина полуопущены, он выглядит усталым и измотанным. Однозначно, в нем нет ничего красивого. - Почему ты до сих пор здесь и какого хрена ты куришь? Джин терпеть не может, когда Рена дымит в его квартире – он неоднократно об этом говорил, запрещая даже думать о сигаретах. Не думать вообще ни о чем не сложно: рядом с Джином Рена не вспоминает даже о том, как его зовут. "Я больше не приду, Джин. Можешь не ждать", - вот что должен сказать сейчас Рена, а потом встать и попрощаться. Собственно, за этим он и пришел. Но он молчит и смотрит на Джина, только теперь осознавая, как глупо прозвучат его слова. Джину похер, придет он еще или нет. Джину насрать – он и так его никогда не ждет. Рена знал это, знал, когда шел сюда, и будет знать, когда придет в следующий раз. - Уже ухожу, - будто со стороны слышит Рена свой голос и с усилием поднимается на ноги. Надо в этом бардаке вокруг быстро найти свои вещи, одеться и уйти. До следующего раза. Перед тем, как убить, паук отравляет бабочку своим ядом. И та затихает, прекращая бороться. Если бы паук мог чувствовать, он все равно ничего не испытывал бы к своей жертве. Если бы бабочка умела говорить, она все равно ни слова не сказала бы, отдавая себя во власть паука.