Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ :) Дул сильный холодный ветер, несущий с собой запах соли и шум моря. Внизу, за кривым обрывом, бились волны, яростные в своем бессилии: они будто хотели смести скалу прочь, уничтожить эти камни, превратив их в песок, но не могли этого сделать. Над морем висели тяжелые серые тучи, набухшие от воды; они медленно ворочались, не желая поддаваться порывам воздуха и плыть на юг. Гарри стоял у самого края утеса и смотрел вниз. Черные, бурлящие воды манили его своей непоколебимой силой, дикой грацией и смертельной хищностью. Они были холодны и безжалостны, но в их сущности не было злобы: они просто делали то, ради чего рождались из белой пены и темных глубин. Гарри был восхищен и пленен ими; ветер, что трепал темные волосы мальчика и забирался под растянутый cвитeр, казалось, хотел поднять его — невероятная легкость охватывала все тело Гарри, и он почти знал, что крошечное усилие поможет ему воспарить. В самом низу утеса, там, где острые, как лезвия, скалы образовывали крошечную бухточку, была пещера. Гарри бы не заметил ее, если бы почерневшее, наверняка размякшее и покрывшееся склизкими водорослями бревно, которое волны так причудливо бросали друг другу, мечтая сломать, не угодило в эту бухту и не вплыло куда-то внутрь, откуда его спустя какое-то время вновь выбила вода. Гарри обратил на это внимание: спуститься вниз было бы невозможно в прилив, но, если вода отойдет достаточно далеко, возможно, туда можно заплыть... Или же можно найти другой путь в пещеру. Чуть в стороне утес осыпался, и по нему можно было спуститься к острым скалам внизу. Возможно, там были достаточно устойчивые обломки, ведущие внутрь. Если бы кто-нибудь разведал это место... Гарри не собирался делать это сам. Он был достаточно разумен, чтобы оценить опасность подобного приключения. Но вот остальные ребята были глупы, безответственны и жалки. Они носились по поляне, игpaя в мяч и бадминтон, косясь в сторону Гарри и обрыва за его спиной: их воспитательница строго-настрого запретила им приближаться к краю, но, заметив там Гарри, лишь устало закрыла глаза. Она выглядела скорей напуганной и растерянной, чем грозной и готовой соблюдать дисциплину. Гарри прищурился, презрительно и насмешливо глядя на ребят: сколько усилий он должен приложить, чтобы заставить их сменить свои бессмысленные игры на кое-что более интересное? Он справится с этим. Однажды он заставил кролика забраться на стропила и там, запутавшись в веревках, повеситься. Эти дети были такими же кроликами: несмышлёными, маленькими и слабыми. Некоторые из них мечтали стать хищниками, но их зубы были слишком тупыми, а когти — короткими. Все, кто думал, что сможет причинить Гарри вред, все, кто осмеливался открыто выказывать ему свою неприязнь в лицо, — все они пожалели об этом. Их ненависть смешалась со страхом и вожделением, которое эти дети испытывали к нему, и Гарри мог умело управлять ими. Ему нужно было приложить лишь крошечное усилие. — Деннис, — крикнул он, уставившись на мальчика, который стоял чуть в стороне и ждал, когда кто-нибудь уступит ему ракетку. Бишоп подскочил на месте, вздрогнув, и обернулся. Его лицо, усыпанное веснушками, вытянулось, когда он понял, кто зовет его. Гарри никак не отреагировал на испуг и изумление на его лице и лишь приказал: — Иди сюда. Деннис послушно поплелся в его сторону. Подойдя поближе, он сгорбился и исподволь уставился на Гарри. — Пошли смотреть пещеру внизу, — сказал Гарри. Деннис сглотнул. Он окинул мальчишку внимательным взглядом и решил, что, если они уйдут вдвоем и с Деннисом что-то случится, возникнет крайне подозрительная ситуация. Нужно было взять еще кого-нибудь, и, посмотрев в сторону ребят и воспитательницы, он остановил свой выбор на тощей светловолосой девочке по имени Эми Бенсон. Ни с ней, ни с Деннисом у них не было ссор и споров, никто бы не смог ему ничего предъявить. — Эми. Иди сюда! — крикнул он. Девчонка выказала куда более ярый энтузиазм, она почти сразу бросила свой зеленый мяч и поспешила к нему. Ее лицо было розовым то ли от ветра, то ли от смущения, но Гарри не было до этого дела. Деннис и Эми казались ему пустыми картонными фигурами, и он не испытывал никаких эмоций, глядя на них. — Что случилось? — спросила Эми Бенсон, поправляя бант на голове. — Мы идем смотреть пещеру внизу. Пойдем с нами. — Но миссис Горли запретила нам... — Она ничего нам не сделает, — твердо сказал Гарри. — Мы просто осматриваем окрестности. — Внизу очень опасно... — тихо произнес Деннис, с нескрываемым ужасом глядя вниз с утеса. Высота была не такой уж большой, но он все равно весь дрожал. — Мы будем крайне осторожны. Но вы никому не должны говорить, где вы были. Мы просто спустимся с холма и подойдем к осыпавшемуся краю. Вы поняли? — Да! — воскликнула Эми, не скрывающая своей радости по поводу того, что Гарри сам позвал ее. Деннис лишь выдохнул: — Да, Том. Гарри резко проснулся. Он тяжело дышал, сжавшись в комочек и отбросив одеяло в сторону, и дрожал. Его лицо и спина были мокрыми от пота, а воздух казался жарким и удушливым. Шрам пульсировал от медленно угасающей боли. Вокруг сгущалась темнота, и Гарри резким, слепым движением распахнул полог, разрушая чары. Стало прохладней. В спальне царил полумрак, а за окном уже брезжил рассвет: темные облака окрашивались в легкий золотистый цвет. Гарри уставился на этот свет как на спасительную тропу, ведущую его прочь из темного леса: он хотел выбраться из постели, но руки были так слабы, что не смогли выдержать его вес. Он чуть не упал на пол, но вовремя удержался, вжавшись в матрас. Гарри не понимал, что с ним произошло. Он чувствовал страх, и этот страх шел из самого сердца: все его инстинкты словно визжали, призывая юношу обратить внимание на опасность. Ему казалось, что холодные серые руки тянутся к нему, касаются его головы, а длинные пальцы оплетают его лоб. Это жуткое ощущение было таким реальным, что Гарри не выдержал, — замолотил ногами по постели, отбрасывая одеяло, и с трудом сел. Поднявшись, он нетвердой походкой отправился в ванную, стараясь не шуметь, — не хватало еще разбудить кого-нибудь. Спрятавшись в ванной комнате, он тут же запер за собой дверь, тяжело оперся о раковину и посмотрел на себя в зеркало. Вопреки его ожиданиям, он выглядел не так уж ужасно: растрепанные волосы, покрасневшие щеки, одна из которых была пересечена неровным росчерком шрама, и блестящие глаза. Он был собой, только собой и никем иным. Гарри долго умывался холодной водой, смывая с себя сновидение. Он не был уверен в том, что это просто сон: такой реальной была картина, которую юноша видел. Мальчику казалось, он ощущает вкус соли на губах, запах морского бриза и касания холодного ветра, ловко забирающегося под cвитep. Гарри стало холодно от этого воспоминания — виной тому была ледяная вода в кране или же присутствие назойливых образов в его мозгу? — и он обхватил себя руками. Гриффиндорец не должен был видеть во снах детство Тома Реддла. Он не должен был быть им. Это было неправильно и ненормально, юноша никогда не сталкивался с подобным. Он бы понял, если бы ему привиделись те короткие мгновения, которые он и Дамблдор наблюдали в Омуте Памяти, но Гарри никогда не стоял на вершине этого обрыва и не видел сирот из приюта, где вырос Волдеморт. Что-то происходило между ними, связь менялась, и это беспокоило Гарри. Если он мог проникнуть в прошлое Волдеморта и отщипнуть от него настолько чувственный кусок, то что помешает Тому Реддлу проделать то же самое с его памятью? Может, он сделал это прямо сегодня? Гарри затрясло. Его память хранила множество действительно важных секретов. Мальчик уже не был уверен в том, что окклюменция, которой он так старательно учился, может помочь ему: Волдеморт был превосходным легилиментом и окклюментом, но даже он не мог закрыться от вторжения Гарри в его память. Гарри был точно уверен в том, что он не хочет вновь оказаться там. Юноша не хотел видеть Волдеморта, он ненавидел его всем своим существом и теперь чувствовал себя больным и грязным. Ему казалось, что он забрался туда, где еще никого не было, в самое сердце тьмы. Гриффиндорец не знал, почему и как, и он боялся. Волдеморт мог подчинить его тело. Он уже делал это однажды, но испытал при этом невыносимую боль. Но все же он мог — если бы Том Реддл научился превозмогать боль, то смог ли контролировать его? Гарри сжал руками свою голову, массируя виски: он не мог разобраться в происходящем. Ему нужен был кто-то, кто бы дал объяснение, но такого человека не существовало. То, что происходило, было лишь между ним и Волдемортом, и Гарри искренне надеялся, что его заклятый враг не имеет к произошедшему прямого отношения. Гарри не мог больше сидеть в ванной и рассматривать себя в зеркале. Он боялся, что в какой-то момент отражение изменится. Мальчик вышел в прохладную спальню и прислушался к умиротворяющим звукам чужого спокойного сна. Никто из ребят не переживал того, что пережил Гарри, и, расскажи он им, они бы не смогли понять всей глубины ужаса, перед которым тот внезапно очутился. Он будто всматривался в черную бездну, прекрасно зная, что эта бездна всматривается в него. Гарри переоделся, застелил постель — спать юноша, разумеется, не собирался. Он собрал сумку, даже почитал немного учебник, сидя на кpoвaти. За окном бушевал рассвет, облака — розовые и золотые — мягко скользили по небу, и эта нежная, умиротворяющая картина резко отличалась от холодных бушующих волн на безымянном утесе. Гарри встал и подошел к окну, стараясь не разбудить тихо похрапывающего Невилла. Золотые и багряные деревья на фоне вечнозеленых елей создавали прекрасную картину. Окрестности Хогвартса были живописными, и Гарри было жаль слизеринцев и пуффендуйцев, которые не могли любоваться ими из своих окон. Над лесом поднялась стая черных птиц, тут же скрывшаяся в чаще, а в середине озера будто бы мелькнуло что-то большое и ленивое, но тут же исчезло, и Гарри не мог ручаться в том, что он видел кальмара. Решение пришло неожиданно, но Гарри подивился, как он не додумался до него раньше. Мальчик знал один отличный способ избавиться от мрачных мыслей и заставить тело стать легким, наполненным воздухом. Ему необходимо было убежать из этой спальни, и он, вытащив из-под кpoвaти Снежную Гарпию, отправился на улицу. Погода была просто чудесной. Холодный воздух избавлял его от лихорадочного жара, ветер прогонял прочь все его мысли, оставляя в голове только холод и свист. Дождя явно не намечалось, и небо казалось безмерно огромным и прекрасным. Гарри долго летал, не думая ни о чем, кроме самого полета и вида внизу. Он то почти касался ногами водной глади, летя над озером и пытаясь в темной воде увидеть очертания водных существ, то взлетал над деревьями, опасаясь острых верхушек елей. Гарри поднялся на крышу Астрономической Башни, опустился на каменную площадку и какое-то время просто стоял на месте, покачиваясь и глядя перед собой. Он был жив, он был собой. Жизнь кипела в теле мальчика, и это ощущение напоминало ему тот миг, когда он шел по лабиринту, слушая свое сердце. Гарри вернулся в Хогвартс, вернулся домой — когда он стоял на Башне, ему казалось, что он никуда и не уходил. И все-таки гриффиндорец не мог избавиться от чувства, что сегодняшней ночью что-то изменилось: то, что потеряло его след, когда он носился в воздухе, настигло его, стоило ему остановиться. Гарри хотел, чтобы в эту секунду Волдеморт просто испарился, не оставив после себя даже горстки пепла. Он никогда не хотел этого так сильно. Юноша подошел к самому краю Башни и посмотрел вниз, крепко сжимая Гарпию одной рукой. Ему следовало выкинуть эти мысли из головы, иначе Рон бы точно поинтересовался, откуда такой скорбный вид, а Гермиона могла бы что-нибудь заподозрить. Гарри не собирался делиться с ними подробностями своих снов. Он полетал еще какое-то время, а потом поднялся к окну своей спальни. Оказалось, что все уже проснулись: ближе всех к окну стоял Дин, завязывающий гaлcтук, и он подскочил, когда Гарри постучал в стекло. Было не слышно, что он говорит, но, судя по его недовольному лицу, вряд ли что-то приличное. Рон покатывался со смеху, маша Гарри рукой, а Невилл подошел к окну и распахнул створки. — Залетишь? — спросил он. Гарри придирчиво оглядел размер окна. — Возможно, — ему пришлось пригнуться, а его ноги коснулись подоконника, прежде чем он ввалился в спальню. Рон уже устал смеяться над Дином и обратил внимание на Гарри. — Куда ты летал? — спросил он, когда мальчик твердо встал на ноги. Тот лишь неопределенно пожал плечами и затолкал метлу под кровать. — Рано проснулся и не знал, чем заняться. — Смотри, не скажи этого при Гермионе, — Рон ничего не заподозрил. — Мы так и не закончили эссе... Или ты закончил? Гарри помотал головой. Вот уж о чем он совсем не думал, так это об эссе. Гриффиндорец сел на кровать, положив руки на колени, и попытался разобраться в своих ощущениях. Ничего, кроме тяжести из-за близости тьмы, на него не давило — давно ли это состояние стало нормой? Гарри вздохнул. — Сегодня ей будет не до того, — Невилл выудил из своей тумбочки листок. — Сегодня у нас Грюм! Все в комнате невольно дернулись: так грозно это прозвучало. — Он потешный старик, — сказал Симус, обращаясь скорей к Дину, чем к остальным. На Гарри он не смотрел, но тот замечал, что Финниган часто мелькает в компании тех, кто любит поболтать о новых байках Ежедневного Пророка. — «Потешный старик», — передразнил его Рон. — Он был лучшим аврором! — Был, — едко бросил ему Симус через плечо. Ссора бы вспыхнула снова, если бы Дин и Невилл не прекратили ее. Томас не поддерживал взгляды своего приятеля, но не отворачивался от него, а Невилл не любил крики и драки. Гарри приходилось наблюдать все это со стороны: ему хотелось как следует ударить Симуса по носу, поэтому остановить этот балаган он был не в силах, только усугубил бы всю ситуацию. Но Рон с Симусом уже устали препираться, поэтому вскоре они, разделившись на группы — Симус не хотел находиться рядом с Гарри и Роном дольше положенного, — спустились в гостиную. Гарри и Рон остались ждать Гермиону, которая в это утро собиралась дольше обычного. Лаванда и Парвати, появившиеся раньше, улыбнулись мальчикам. Они ничего не имели против Гарри, хотя, конечно, были не против обсудить слухи, вертящиеся вокруг него. — Она скоро спустится, — подмигнула Лаванда Рону. Парвати усмехнулась, глядя Гарри прямо в глаза. За лето она стала еще привлекательней, ее черные волосы были похожи на шелк, струящийся по плечам. Индийская красота сестер Патил, несомненно, привлекала внимание, и Гарри невольно смутился, отведя взгляд. Как только девушки прошли мимо них, он услышал, как Парвати сбивчиво что-то зашептала Лаванде. Напоследок они обернулись, а потом скрылись за портретом. — Хах, — Гарри повернул голову и увидел, что Рон довольно и глуповато улыбается. — Я все понял! — Ты о чем? — спросил Гарри у него. — Парвати, да? — шепотом произнес друг. Его голубые глаза радостно заблестели, как будто он уличил Гарри в чем-то постыдном, но крайне интересном. — Она симпатичная. — Отстань, — отмахнулся Гарри, но это лишь сильней подзадорило Рона. Он явно собирался приставать к другу и дальше, но в этот момент по лестнице спустилась Гермиона вместе с Джинни. Гермиона пыталась привести свои волосы в порядок, но у нее получилось не слишком хорошо: спутанные пряди, вместо того чтобы топорщиться вороньим гнездом, были прижаты к голове, но от этого гладкими они не стали. Рыжая коса Джинни же, казалось, была отлита из золота. — Глупости, — закончила Гермиона фразу, которую говорила Джинни. Ее щеки чуть покраснели. — Посмотрим, — Джинни усмехнулась. Заметив Гарри, она тут же отвела глаза. Девочка не заводила с ним разговоров и никак не показывала, что все еще собирается следовать своему обещанию вывести Малфоя на чистую воду, и продолжала держаться от гриффиндорца на расстоянии. Гарри сглотнул. Ему, правда, не стоило думать об этом. Он боялся думать о Малфое, а после сегодняшнего сна этот страх лишь усилился. Единственное, что служило слабым утешением для Гарри, было то, что Малфой его... не игнорировал, он просто скрывал правду oто всех. Они оба знали о том, что происходило между ними в прошлом году; то, что сделал Драко, создало отдельный мир для Гарри, в котором он мог порой ощутить успокоение. Но мир, в котором они существовали, не давал спокойствия ни тому, ни другому, и Малфой это прекрасно понимал: они не могли продолжать жить так, как жили, когда их главный кошмар ожил и встал между ними. Драко делал то, что должен был делать: он гордо поднимал подбородок и пустым, холодным взглядом смотрел вперед, пусть даже будучи раздробленным изнутри, — он бился так, как мог. Слизеринец не смотрел на Гарри и не касался его, но тот все равно чувствовал его присутствие: это было всем, что юноши могли себе позволить. Они словно сидели в пустой, черной комнате, прижимаясь спинами, не смели обернуться, но все равно ощущали теплое присутствие друг друга. Гарри пришлось отбросить свою боль и обиду, чтобы понять это чувство, понять, как много Драко может дать ему, находясь даже за тысячу миль. Малфой стал намного, намного сильней с их первой встречи, когда он представлял из себя лишь труса и подлеца, — Драко научился терпению, стойкости и борьбе. Гарри научил его и теперь вынужден был смотреть, как Малфой развивает в себе эти качества, как он меняется не только внешне, но и внутренне. «Это и есть любовь», — решил Гарри, когда, сидя на уроке, которого он даже не запомнил, мальчик всем телом ощущал тоску и призрачное прикосновение чужого, быстрого, отчаянного взгляда. Это были болезненные чувства, но они дарили Гарри ощущение жизни. Волдеморт бы никогда не смог завладеть его телом, пока сердце Гарри способно биться быстрее лишь от знакомого травяного аромата. Волдеморту никогда этого не понять, и тот никогда не сможет это разрушить. — Он мечтает о Парвати, — сказал Рон, и его насмешливый голос разрушил хрупкий, будто сделанный из лепестков лилий мир Гарри. Юноша вздрогнул и поднял на друга возмущенный взгляд. — Видишь, он не любит, когда произносят ее имя. — Какая чушь, Рон, — Гермиона скептически посмотрела на приятеля. Она была недовольна тем, что не смогла уложить волосы, и теперь срывала утреннее раздражение на всех вокруг. — Гарри вовсе не нравится Парвати. — Я еще тут, — буркнул Гарри. Ему было все равно, какие теории строят его друзья: то, что заботило его, было гораздо глубже и чувственней. Ему не стоило вновь погружаться в размышления на эту тему, но Джинни всколыхнула в нем это запретное чувство, и вновь щемящая тоска сжала его сердце. — Пойдемте на завтрак, — сказала Гермиона, и мальчики послушно пошли за ней. У Рона было такое хорошее настроение, что он почти светился: его рыжие волосы казались цвета спелого апельсина, а на носу будто бы появилось больше веснушек. — Чего это ты такой довольный? — спросил Гарри, когда понял, что Уизли нестерпимо хочет поделиться с ними чем-то и, видимо, ждет удобного случая все утро. Они подошли к лестницам и стали спускаться вниз. — В общем, — Рон глубоко вздохнул, — я хочу стать вратарем. — Что? — удивленно переспросил Гарри. — Зачем? — Зачем, зачем? — передразнил его Рон. — Мне нравится квиддич. Анжелина назначила отборочные на воскресенье, и я пойду на них. Может, ты потренируешься со мной сегодня? — Рон, какой еще квиддич? — Гермиона осуждающе покачала головой. — Ты и так уроки не делаешь, а тут еще и эти кволы все мозги из тебя выбьют... — Квоффлы! — разом поправили ее Гарри и Рон. — И ничего они из меня не выбьют, — возмутился Уизли, — наоборот, спортивная деятельность улучшает здоровье! Значит, и мозги будут лучше варить! — Вовсе нет, Рон, — возразила ему Гермиона, — во время занятий твоя мозговая активность вовсе не так высока, как, например, при чтении книг, потому что вся концентрация и все силовые ресурсы уходят на мышечную деятельность. Чтобы заставить «мозги варить», нужно читать, Рон, а не болтаться в воздухе перед кольцами. Не думай, я не дам тебе списывать! — Гарри ты такого не говоришь, — ощетинился Рон. — Ему, значит, можно болтаться в воздухе и ты ему даешь списывать, а мне нельзя? — Гарри, к твоему сведению... сам-знаешь-что сделал, — Гермиона вовремя прикусила язык. Они уже спустились на первый этаж, и едва-едва разминулись с группой пуффендуйцев-второкурсников. Рон и Гермиона спорили довольно громко, а Гарри не мог и слова вставить. — Ну, конечно, ему теперь все можно, а стоит мне попытаться исполнить свою мечту, так «ты слишком тупой, Рон, сиди себе в углу смирно», так, что ли?! — Не драматизируй, Рон, — Гермиона была уже заметно раздражена. Гарри беспокоился: несмотря на то, что он ничего не говорил, его имя упорно фигурировало в споре. — Я просто говорю, что занятия квиддичем не пойдут на пользу твоей успеваемости... — Плевать, — Рон резко ускорил шаг, отвернувшись от Гермионы. Вся его радость испарилась. — Рон... — устало произнесла девочка, пытаясь его вразумить, но Уизли лишь обиженно поджал губы. Он кинул на Гарри пылающий гневом взор, видимо, подразумевая, что просьба потренироваться с ним все еще в силе, но тот лишь непонимающе нахмурился. Он был не против полетать с Роном, но вовсе не хотел из-за этого ссориться с Гермионой. До самого Большого зала они шли молча. Рон изредка что-то бубнил и топал, Гермиона вздыхала. За cтoлoм Рон сел рядом с Фредом и Джорджем, подальше от подруги, и Гарри вновь пришлось оказаться между ними. Он ненавидел, когда ему приходилось разрываться между друзьями, поэтому предпочитал хранить мрачный нейтралитет. — Вот скажите, — тут же начал Рон, когда Джордж, отодвинув в сторону тарелку, посмотрел на него, — квиддич повлиял на вашу успеваемость? — Чего? — усмехнулся Фред. — Что такое успеваемость? — Гермиона утверждает, что если я стану вратарем, то у меня будут плохие оценки. — О-о-о, — потянули близнецы хором, — Ронни хочет стать вратарем? — Вратарем? — Симус, сидящий неподалеку, поднял голову. Он уставился на Рона и прищурился. — Серьезно? На чем же ты будешь летать? Рон покраснел и демонстративно отвернулся от него. Тема квиддича неожиданно всех взволновала. Место вратаря пустовало, и, хотя отборочные нужно было проводить для всех игровых позиций, Анжелина, назначенная капитаном, не собиралась распускать уже сыгравшуюся команду, которая год за годом брала кубок. Она услышала, как Симус препирался с Роном, и Гарри смог заметить тень скептицизма на ее лице. — Не думаю, что это все хорошо закончится, — шепнула Гермиона Гарри на ухо. — Пусть попробует, — пожал Гарри плечами. Он знал, что Рон мог отбивать даже самые сложные удары, когда был уверен в себе, но мог и свалиться с метлы, когда его терзали страхи и сомнения. Игроком он был нестабильным, и, несмотря на их дружбу, Гарри был почти уверен, что команде Гриффиндора нужен кто-то другой. Конечно, надеяться на уровень Вуда не приходилось, но все-таки среди старшекурсников мог найтись кто-нибудь ловкий. Когда прилетела совиная почта, радостная атмосфера чуть потухла. Гриффиндорцы с напряжением смотрели на газеты, которые выписывали некоторые студенты. Гермиона осторожно отвязала свой выпуск от лапы совы и положила в мешочек монетки. Птица, взмахнув большими крыльями и чуть не сбив с носа Гарри очки, улетела, а ребята тут же уставились на девочку, ожидая, когда она скажет им: принес прошлый день тревоги или нет? — Ничего, — выдохнула Гермиона, и все тут же расслабились. Гарри, который сидел рядом с ней, через ее плечо прочитал первую страницу. Никаких подробностей о расследовании того взрыва, никаких новых трагедий. Он посмотрел на преподавателей, но там все было спокойно: Дамблдор беседовал с профессором Стебль, и по его лицу нельзя было понять, что он думает о затишье, зато Грюм, положив газету перед собой, ел, пока взгляд его волшебного глаза скользил по строчкам. Снейп же даже не притронулся к Ежедневному Пророку, молча завтракая. Гарри старался не вспоминать тот разговор с зельеваром. Это наводило на него странный, первобытный ужас. Снейп сказал ему, что Волдеморт еще не принял зелье, приказав проверить его и предоставить результаты этих проверок — из-за этой деятельности профессор был невероятно усталым и срывался почти на каждом, кто смел ему перечить, — но Гарри все равно ощущал жуткий дискомфорт. Он не хотел, чтобы Волдеморт был похож на человека, и причиной была даже не опасность подобного преображения — Гарри боялся, что человеческое лицо подвергнет его смятению в ответственный момент. Монстры должны выглядеть как монстры, чтобы их проще было уничтожать. — Не стоит опаздывать на первый урок Грюма, — сказала Гермиона, отодвигая от себя тарелку. Ее каша была недоедена, и Гарри подумал, что, может, она переживает из-за ссоры с Роном. Чувствует, что не права, но не может заставить себя извиниться. Все-таки квиддич, и правда, был страстью Уизли. — Грюм, — фыркнул Фред. — Надеюсь, вам повезет больше, чем нам. — Почему? — тут же заинтересовался Невилл, но близнецы лишь с загадочным видом покачали головами. Впрочем, Гарри знал их секрет. Грозный Глаз Грюм был на редкость злопамятным человеком, относящимся к дисциплине и порядку как к чему-то, что необходимо соблюдать всем и каждому, поэтому выходка близнецов в Косом Переулке заметно повлияла на его отношение к братьям. Теперь он пристально наблюдал за ними. Гарри был почти уверен, что Фреду и Джорджу не удастся так безнаказанно разгуливать по школе, заглядывая в каждый угол, как раньше. Впрочем, им удалось откупиться от Крайфера, которого за прошедшие дни в Хогвартсе Гарри не видел ни разу. Старик будто испарился. Не только Гарри и его друзья пришли к Грюму пораньше. Остальные гриффиндорцы и слизеринцы четвертого курса уже стояли около дверей. Над толпой плыли шепотки: Грюм был известной и пугающей личностью, но вместо страха студенты испытывали любопытство. Они гадали, расскажет ли Грозный Глаз о своих ужасных увечьях: его лицо, изрытое шрамами, обрубленный нос, деревянная нога и крутящийся в глазнице глаз производили поистине ужасающее впечатление. Гарри, вопреки тому, что он уже знал Грозного Глаза достаточно хорошо, тоже ощущал некоторое предвкушение: несмотря на безобразия, которые творил Крауч в прошлом, это было интересно, а ведь он должен был притворяться Грюмом. Именно благодаря этим урокам Гарри обнаружил свою способность сопротивляться заклинанию Империо. — Хорошо, что Снейп не получил этого места, — шепнул Рон, когда ребята встали у стены, ожидая звонка. — Особенно сейчас. Все-таки, Грюм был аврором, значит, покажет... этим. Уизли стрельнул взглядом в сторону слизеринцев, во главе которых стоял Малфой. Он вовсе не выглядел спокойным, наоборот, что-то торопливо нашептывал Забини и то и дело проводил рукой по волосам, словно забыв, что они больше не зализаны. Драко будто бы услышал слова Рона и поднял голову. Его светлые брови сошлись на переносице, а верхняя губа приподнялась в привычном агрессивном оскале. Драко явно хотел высказаться по поводу слов Уизли, но за поворотом уже раздавался стук деревянной ноги Грюма, — затевать ссору при нем было бы неразумно. Малфой лишь презрительно скривился, и на крошечное мгновение его взгляд переместился с покрасневшего лица Рона на лицо Гарри. Драко тут же отвернулся, негромко сказав что-то, и слизеринцы засмеялись. Особенно старалась Панси Паркинсон, которая порой ненавязчиво прижималась к плечу Драко, всем своим видом показывая, что она одобряет каждое его слово и действие. Гарри наблюдал за ней с неприязнью, пытаясь понять, есть ли в этой девочке хоть что-то привлекательное, но не находил ничего. Такой, как Драко, просто не мог быть связанным отношениями с такой девушкой, как Панси Паркинсон: ему нужна была утонченная, воспитанная, сдержанная девушка, которая была бы достойной хозяйкой его богатого дома и подарила бы ему наследников-Малфоев. Может, тогда Драко бы считал, что все в его жизни идет по намеченному судьбой пути, и обрел бы успокоение. Панси Паркинсон не на что было рассчитывать. Впрочем, Гарри тоже. Наконец, появился Грюм. Он шел по коридору, тяжело ступая на свою деревянную, шипастую ногу: его приближение походило на угрожающее движение быка. Он ни капельки не удивился, завидев толпу учеников у кабинета, и, взмахнув палочкой, распахнул дверь. Студенты, пропустив его вперед, гурьбой ввалились в класс, спеша занять лучшие места. Они молча расселись, достав книги, и уставились на преподавателя. Никто не решался заговорить. Гарри сидел с Роном на третьей парте, и ему казалось, что его спина одеревенела. Грюм еще ничего даже не сказал, а класс уже был напряжен. Грозный Глаз проковылял к своему cтoлу и сел, вытянув свою страшную ногу. Оба его глаза рассматривали класс в разных направлениях, и это было весьма пугающим зрелищем. — Можете убрать их, — хрипло прорычал Грюм. — Эти книги. Они вам не понадобятся. Студенты быстро спрятали учебники обратно в cумки. Грюм вытащил классный журнал, тряхнул длинной пегой гривой, убирая волосы с покореженного и усеянного шрамами лица, и стал называть имена, причем его обычный глаз не отрывался от списка, в то время как магический вращался по сторонам, устремляясь на студента, когда он или она отзывались. — Хорошо, — сказал он, когда последний заявил о своем присутствии. — Профессор Дамблдор рассказал мне о вашем классе. Похоже, вы достаточно основательно овладели противодействием Темным Созданиям — прошли боггартов, красных колпаков, болотных фонарников, гриндилоу, ползучих водяных и оборотней — я правильно понял? Класс согласно зашумел. Гермиона вдруг подняла руку. Это, видимо, удивило Грюма, поэтому он кивнул. Остальные смотрели на девочку почти с ужасом. — Мы также прошли символьные заклинания, сэр, — добавила она. Грюм издал странный каркающий звук, похожий на смешок. — Даже несмотря на это, вы отстали — и очень отстали — в отношении заклятий. Поэтому я здесь для того, чтобы подтянуть вас в области того, что сами волшебники могут причинить друг другу. У меня есть год, чтобы научить вас, как разбираться с Темными Заклятиями. Грюм неприятно ухмыльнулся, и его изуродованное лицо исказилось еще больше. Он с силой сомкнул свои большие грубые ладони, а потом оперся ими о cтoлешницу, поднимаясь. Гарри ощутил вдруг непреодолимое желание сползти под пapту, и, судя по напряженному лицу Рона, тот испытывал схожие чувства. Грюм продолжил говорить: — Итак, прямо к делу. Заклятия. Они бывают разной силы и формы. Согласно рекомендациям Министерства магии, мне следует обучить вас некоторым антизаклятиям и на этом остановиться. Я не должен показывать вам, каковы из себя запрещенные Темные заклятия, пока вы не перейдете на шестой курс — вас считают недостаточно взрослыми, чтобы до этого времени иметь дело с такими вещами. Но профессор Дамблдор придерживается более высокого мнения о вашей выдержке, он считает, что вы справитесь, а я скажу так: чем раньше вы будете знать противника, тем лучше, — взгляд его живого глаза вдруг остановился на лице Гарри. — Как можно защитить себя от того, чего никогда в жизни не видел? Волшебник, который собирается применить к вам запрещенное заклятие, не станет делиться своими планами, он не будет действовать открыто, на ваших глазах, вежливо и тактично. Вы должны быть готовы заранее. Вы должны быть бдительны и наблюдательны. Вы должны убрать это, мисс Браун, когда я говорю. Лаванда подпрыгнула и залилась краской — она как раз показывала Парвати под партой свой законченный гороскоп для следующего урока предсказаний. Теперь все узнали, что магический глаз Грюма обладал способностью видеть сквозь дерево точно так же, как он видел через затылок. — Я расскажу вам о Непростительных заклятиях, — вновь заговорил Грюм. Он вдруг замолк на мгновение: — Мистер Малфой, назовите все Непростительные заклятия. Гарри дернулся, неловко сглотнув и ощутив боль в горле. Он медленно повернул голову, глядя на Малфоя, сидящего за четвертой партой соседнего ряда. Тот побледнел и напрягся, непонимающе моргнув, а потом медленно, будто сопротивляясь своему собственному телу, поднялся из-за парты. Гарри видел, как его пальцы сжались на крае столешницы — ногти стали совсем белыми, будто Малфой пытался сломать деревяшку. Слизеринцы сжались на своих местах, глядя на Драко как на великого мученика. Малфой сглотнул, а потом, растягивая слова и глядя прямо на профессора, сказал: — Три Непростительных заклятия: Империус, Круциатус, Авада Кедавра, — его голос не дрогнул, а по классу прошла дрожь. Эти слова звучали, как гром среди ясного неба, они были черными и тяжелыми. Непростительными. — Почему эти заклятия называются Непростительными? Гарри вдруг понял, что происходит. Ему стало очень горько и больно от чувства собственной беспомощности. Он знал, что Грюм бы предпочел взять Малфоя-младшего в плен, а потом шантажировать его отца, чтобы с его помощью добраться до Волдеморта, но Дамблдор был категорически против таких методов. Возможно, Грозному Глазу настолько претила мысль рассказывать о Непростительных Заклятиях сыну человека, которого в начале лета он пытался убить, что он просто не мог сдержаться от довольно прямого намека на то, что он подозревает Драко Малфоя и следит за ним. Сейчас все было намного серьезней, и Грюм был не просто учителем — он помогал охранять школу. Гарри никогда не задумывался о том, что для Ордена шантаж Люциуса Малфоя через его сына был бы выгодным действием. Он был благодарен Дамблдору за то, что тот этого не допускал. — Потому что, — ровно отвечал Малфой. Видимо, он пришел к похожим умозаключениям — рассказал ли ему отец о том, как он пытался убить Грюма? — поэтому больше не выглядел растерянным. Взгляд его потемнел, а скулы напряглись. Весь его вид выражал презрение, гордость и упрямство, — они были внесены в реестр запрещенных и условно-опаснейших заклинаний в 1717 году под предлогом, что с их помощью можно убить человека. Грюм нахмурился. Его рот, похожий на косой разрез, искривился еще больше, как будто вычурно-правильные ответы Малфоя его раздражали. — Человека можно убить и с помощью Ступефая, если при падении он сильно ударится головой. Почему, как Вы считаете, именно эти заклинания были запрещены? — Они относятся к Темной магии, и не каждый волшебник может их применить, потому что для этого нужно обладать подавляющей волей и осознанным желанием сотворить именно это заклинание. Их невозможно отразить, но некоторые люди могут сопротивляться заклятию Империус. Известен лишь один волшебник, выживший после заклятия Авада Кедавра. Малфой вдруг посмотрел прямо на Гарри, прямо ему в глаза, и гриффиндорец задрожал: по его телу прошла волна тепла и боли. Сейчас Драко имел право смотреть на него. Все в классе повернулись к гриффиндорцу: взгляды учеников, наполнившиеся вдруг страхом, пригвоздили его к месту. Малфой говорил об этом так выразительно, что Гарри был уверен: четверокурсники уже записали его в ряды опасных Темных волшебников. Даже Рон, которого подобное не могло удивить, посмотрел на друга как-то странно, растерянно. Гарри и сам не был уверен в том, что он не превращается в Темного волшебника. Он вздрогнул и отвернулся, уставившись в парту. — Да, всего один, — Грюм, до этого переключивший свое внимание на Малфоя, вновь взглянул на Гарри. — Садитесь, Малфой. Драко сел так резко, будто его ноги сломались. Спина слизеринца была идеально прямой, а подбородок высоко поднятым. Он выдержал битву, и Гарри им гордился, несмотря на то, что он ощутил странное, колющее чувство внутри. Малфой так много знал о Непростительных заклятиях, он не дрожал, говоря о них — в конце концов, к нему применяли одно из них. Гарри еще раз обернулся. Его тело все еще чуть дрожало от того, как гулко билось его сердце. Драко смотрел перед собой с видом холодного безразличия и не собирался вновь отвечать на взгляд Гарри. Может, он тоже его боялся? Это лето изменило их всех слишком сильно. — Мистер Малфой весьма четко указал на заклятия, которые наиболее тяжело караются магическим законодательством. И я вам их продемонстрирую, — Грюм поднял палочку, и с другого конца класса, из большого шкaфa, к нему полетела большая банка. Те студенты, над которыми она пролетала, морщились: в банке сидели огромные пауки с длинными лапами. — О нет, — простонал Рон и тут же отъехал назад, упираясь спиной в заднюю парту. — Но, сэр, — встряла Гермиона, — разве Вы можете применять их? — Невозможно научиться защищаться от чего-то, ни разу этого не встретив, мисс Грейнджер, — сухо бросил ей Грюм. — Если Вы думаете иначе, то можете покинуть этот класс. Гермиона, конечно, осталась на месте. Гарри, сидящий прямо за ней, видел, как напряглась ее спина. Он представлял ее нахмуренное, упрямое лицо. Грюм тем временем достал из банки одного паука и посадил к себе на ладонь. Он вытянул руку вперед, чтобы все могли увидеть его. Направив на существо палочку, он негромко произнес: — Империо! Паук спрыгнул с ладони и завис на тонкой шелковой нити, раскачиваясь взад и вперед, словно на трапеции. Он напряженно вытянул ноги и сделал нечто вроде заднего сальто, затем перекусил нить и приземлился на пapту, где принялся беспорядочно кувыркаться. Кто-то усмехнулся, но тихие смешки тут же стихли, когда Грюм посмотрел на класс. — Думаете, это смешно, да? — прорычал он. — А понравится вам, если я то же самое проделаю с вами? Воцарилась тишина. — Полная управляемость, — тихо заметил Грюм, когда паук сжался в комок и стал перекатываться по cтoлу. — Я могу заставить его выскочить из окна, утопиться, запрыгнуть в горло кому-нибудь из вас... Рон невольно сглотнул и пихнул Гарри в бок. — Были времена, когда множество колдуний и волшебников были управляемы при помощи заклятия Империус, — продолжал Грюм, и Гарри понял, о каких именно временах он говорит. — Вот была забота у Министерства — попробуй-ка разобраться, кто действует по принуждению, а кто по своей доброй воле. Заклятие Империус можно побороть, и я научу вас как, но это требует настоящей твердости характера и далеко не всякому под силу. Если возможно, лучше под него не попадать, а для этого вам нужна ПОСТОЯННАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ! — рявкнул он, и все подскочили. Грюм покачал головой. — Следующее заклинание уже не такое безобидное, — продолжил Грюм уже спокойным голосом. — Нам нужен паук побольше, — он направил палочку на насекомое. — Энгоргио! Паук вырос в несколько раз. Он был таким большим, что не поместился бы в ладонь Грюма, но зато каждый в классе видел его. — Круцио! — безжалостно произнес Грюм, и паук начал корчиться. Если бы он мог кричать, то по классу разносились бы его визги, но он лишь прижимал лапы к своей спине и изгибался в разные стороны. Гарри не мог на это смотреть. Он вспомнил, как перед ним стояла высокая фигура в черной мантии, которая через мгновение наслала это заклятие на Гарри: он корчился так же, как этот паук, будто ломая каждую кость в теле и выворачивая каждый сустав? — Боль, — сказал Грюм, прервав заклятие. Паук сжался на cтoлешнице в жалкий комочек. — От которой не спрятаться и которую невозможно терпеть. Известны случаи, когда волшебники сходили с ума после пыток Круциатусом. Вам не нужны тиски для пальцев, если Вы умеете применять это заклинание. Невилл, который сидел рядом с Гермионой, не поднимал головы. Он дрожал, и Гарри, не выдержав, перегнулся через парту и положил руку ему на плечо. Долгопупс задрожал еще сильней, но юноше показалось, что он прильнул к его руке. — И последнее, — тихо, почти неслышно сказал Грюм, заставив весь класс завороженно прислушаться, — самое опасное. Авада Кедавра, Заклятие Смерти, — тишина в классе была могильной. Смерть умела завоевывать внимание тех, кто никогда ее не видел. Грозный Глаз поднял палочку в четвертый раз. — Авада Кедавра! Полыхнула вспышка слепящего зеленого света, раздался свистящий звук, будто что-то невидимое и громадное пронеслось по воздуху, и паук мгновенно опрокинулся на спину — без единого повреждения, но, безусловно, мертвый. Несколько девушек сдавленно вскрикнули. Рон отпрянул назад и едва не слетел со cтулa, когда паук рухнул в его сторону. Грюм смахнул мертвого паука на пол. Он смотрел на Гарри. — Ни порядочности, — спокойно сказал он, — ни любезности. И никакого противодействия. Невозможно отразить. За всю историю известен лишь один человек, сумевший выдержать это, и он сидит прямо передо мной. И неизвестно, как ему это удалось. Гарри молчал, не смея поднять головы. Он видел смерть так много раз, но все равно подобное зрелище задевало его глубоко внутри. Так умерли его родители, так умер Седрик когда-то давно, так умер Сириус, Фред, Дамблдор, Люпин, Нимфадора... Так умерли тысячи и тысячи волшебников, и именно такой будет его собственная смерть. Зеленая вспышка, порыв воздуха и пустота. Грюм, помолчав немного и будто наслаждаясь ужасом, который создала его демонстрация, продолжил: — Авада Кедавра — заклятие, требующее для выполнения серьезной магической мощи. Сейчас вы все можете достать свои волшебные палочки, направить на меня и произнести положенные слова. Однако сомневаюсь, чтобы меня от этого хотя бы насморк прихватил. Но ничего, я здесь для того и есть, чтобы научить вас, как это делать. Возникает вопрос — если все равно нет противодействующего заклятия, то зачем я вам это показываю? Затем, что вы должны знать. Вы должны ясно представлять себе, как выглядит самое худшее. Недопустимо, чтобы вы вдруг оказались в ситуации, где столкнетесь с этим нос к носу. БУДЬТЕ ВСЕГДА НАЧЕКУ! — взревел он, и весь класс опять подскочил. — Итак, эти три заклятия — Авада Кедавра, Империус и Круциатус — известны как Непростительные заклятия. Использования любого из них по отношению к человеческому существу достаточно, чтобы заработать пожизненный срок в Азкабане. Это то, чему вы должны противостоять. Это то, с чем я должен научить вас бороться. Вам нужна подготовка. Вам нужно быть во всеоружии. Но самое главное — вам нужно приучить себя к постоянной, неусыпной бдительности. Достаньте ваши перья... запишите это... Остаток урока они провели, записывая примечания к каждому из Непростительных заклятий. До самого удара колокола никто не проронил ни слова, но, как только Грюм отпустил их и они вышли из класса, всех буквально прорвало. Большинство обсуждало заклятия со смесью ужаса и восторга: «Видел, как его трясло? А как он убил его — прямо вот так!» Но были и те, кто, как и Гарри, не были солидарны с пораженными студентами. Малфой так быстро пронесся мимо гриффиндорцев, что Гарри не успел даже разглядеть выражение его лица. За Драко неслась Панси, а за ней волочились Крэбб с Гойлом. — Пошел докладывать папашке, — произнес Рон, глядя ему вслед. — Пойдем, — Гермиона, взяв парней за локти, потащила их за собой. — Куда? — спросил у нее Уизли. Он был поражен уроком и, видимо, не знал, что о нем и думать. Гарри же ощущал только неприятное чувство забытой боли. Он не видел ничего хорошего в демонстрации этого ужаса. — Невилл, — коротко ответила Гермиона. Гарри посмотрел в конец коридора, где у окна стоял Долгопупс. У его ног валялась cумкa, да и выглядел он не лучшим образом. Конечно, друзья не могли оставить его в беде.