Wild Cat

Я перегнул палку. Очень задел его своим вопросом. Он не объясняет это, но я все вижу, не слепой. Бальтазар перестелил постель, и я вдруг подумал, что он укажет мне на дверь. Выгонит из комнаты, проведет ночь один… А все потому, что я не сдержал язык за зубами. Я подбирал слова минуту, боясь опоздать и боясь опять накосячить: — Знаю, ты не будешь принуждать. Я просто должен свыкнуться с мыслью о нашем… нашей связи. Сбрасывать сексуальное напряжение в твоих руках было нелегко. Объясни, это необходимо бойцам для тренировок? Или это обычное томление зверя в теле человека? — Я жаждал тебя. И рапорт написал, потребовав именно тебя. Устроит такой ответ? — Устроит… — я подобрал челюсть. — А компьютерные тесты? — Не проверял. Мастер потом уже задним числом выслал электронкой аттестат с твоими оценками и листок финального экзамена. Руки чешутся задушить его. Обвил шею, погружаюсь в непроницаемые желтые глаза, они понемногу зеленеют, теряя хищность. — Ты солгал мне с таким прозрачным взглядом. — И солгу еще, если понадобится, — Бэл прижался лбом к моему лбу, носом к носу, зрение накрылось, не сфокусировавшись на его лице. Я закрыл глаза и сконцентрировался на факте неожиданно наступившей близости. Секс не имеет к этой близости ровно никакого отношения. Минута хрупкой гармонии и тщательно скрытого восторга, ведь мы стоим, обнявшись, как обычная гетеросексуальная пара. Но как напарник ты значишь несравненно больше, чем как любовник. Меня снедает тревога и желание плюнуть на тревогу и довериться инстинктивно. Бальтазар вызывает слишком неоднозначные чувства. А еще — манит фантастически длинными волосами¹, влажными после душа, их хочется трогать… что я и делаю, схватив его за затылок. Он позволяет, я имею право на вольности, хотя все-таки подсознательно боюсь, что появился здесь, чтобы стать его игрушкой. Ростом Бэл как я, только неизмеримо сильнее. Его внутреннюю силу ощутить легко, достаточно встать рядом. Он опасный, и при других обстоятельствах я бы от него сбежал. Но у меня нет других обстоятельств. Есть только эти, в которых меня мучают жуткие сны, я бросил девушку и вошел в порочный круг желаний другого мужчины. Я согласен быть с мужчиной? Я знаю о нем совсем немного, но кое-что сейчас угадываю. Он — солдат, не огрубевший от приказов и крови, пролитой в таком количестве, что ее хватило бы на пару станций переливания. Убийца. Но ничего внутри у меня не вздрагивает. Убийство у нас в генах, мы хищные звери. Когда-то мы убивали своих для пропитания, наши кланы охотились на кланы оленей, зайцев и кабанов. Никаких родовых угрызений совести. Голод есть голод. Дальше… Не надо дальше, этого хватит. Мне повезло, он не машина смерти. По крайней мере — с отстегнутым пистолетом и сброшенной формой, в домашних джинсах, добродушный и готовящий завтрак или ужин. Я не странный, я просто хочу нежности без привкуса безумия во рту и другие маленькие радости, похожие на эту, с теплым объятьем. Бэл способен их подарить. Странно, что этот мужчина жил один. Если «диким кошкам» предписано жить вместе. — Кто был твоим предыдущим напарником? — Это не важно, Стю. Я разошелся с ним давно. — Насколько давно? — Три года назад. Откуда любопытство? — Остановишь меня, когда захочешь. Ты был с ним близок? — Нет, только трахался. — Почему? — Видимо, тебя ждал. Ждал, пока ты подрастешь. Я залился румянцем до самой шеи. В тринадцать лет большинство из нас полностью созревает, хотя у людей этот возраст считается слишком юным, подростковым, и не рассматривается в качестве совершеннолетия. Но и в десять лет я был уже сформированным молодым лисом. Бэл мог бы… хотя это посчитали бы педофилией. Да и повестку в ELSSAD никто не шлет так рано. — Ты меня знаешь? — Видел пару раз. Летал по поручениям в Аркад. — Ты подстроил все? — Нет. Как? Я лишь молился, чтоб тебе захотелось сказать «да» медкомиссии после осмотра. А в том, что тебя зачислят, я не сомневался. Параметры отбора тебе прекрасно известны — 70-90 кг веса, 180-190 см роста и длинные волосы. — Это ведь не все! — Верно, не все, — он приложил ладони к моим бедрам и мягко стиснул. — У врачей хранится эталонный гипсовый слепок лица, с которым они сравнивают лицо каждого призывника. — Чей? — Это не важно. Слепка в кабинете нет за ненадобностью, они помнят каждую черту наизусть. И отсеивают непохожих сразу. Трудно объяснить, как придирчиво разглядывали вас на медосмотре. И что искали… Но в тебе они это нашли. — А если бы я отказался? — Не трагедия. Мне комфортно спать одному. Да и на кровати места больше. — Бэл, я серьезно. — Ты веришь во что-нибудь? Я не верю в Бога, но верю в старших командиров. И в нашего тайного покровителя. При посвящении ты услышишь его, но не увидишь. Он скажет несколько слов, от которых тебе захочется сплясать от радости… или умереть и никогда не рождаться заново. Он начертает тебе твою судьбу, опишет будущее. Для человека знать свое будущее — невыносимое бремя. Для нашего народа это бремя нисколько не легче в соблазнительной возможности что-то изменить. Понимаешь? — Нет. — Покровитель назвал мне тебя. Всеми правдами и неправдами я сначала открещивался от этого, мне не нужно было никакое знание, оно только умножает скорбь. Оно довлело надо мной, и я страдал, так и не выбрав, кого мне ненавидеть за открывшееся будущее. Не награда, а форменное издевательство. Ни к чему простым смертным знать о том, что их ждет впереди. Для чего это делают на посвящении, я внятного ответа не добился. И жил угрюмо и нелюдимо, никого к себе не подпуская. До тех пор, пока, отправившись с коротким донесением к Эстуолду, я не увидел тебя прогуливающимся по улице Аркада. Ты держал за руку Изабеллу, вы оживленно болтали, она раз пять назвала тебя по имени. Я остановился как вкопанный, не веря ушам. Ты родился, ты есть, заочно попортивший мне кровь… и можешь пересечься со мной однажды. Меня охватил гнев, я злобно пообещал себе, что не дам будущему наступить. И ты никогда не войдешь в мою жизнь. — И что же тебе помешало воплотить задуманное? — А ты в курсе. Мое упрямство было наказано тонко и элегантно. Стюарт, мне тоже снились кошмары. Но, в отличие от тебя, я просыпался взмокшим не от страха. Психолог отправил меня к психиатру, а тот послал к вышестоящему начальству. Я не захотел ходить кругами врачебного ада и сознался во всем командиру A. Он задал мне трудные вопросы, ответы на которые я безуспешно искал три года. Я больше не приходил к нему с повинной, опасаясь еще большей пытки. Осознал, что противиться будущему глупо, даже если оно мне кажется подстроенным. Я смирился и стал делать то, что мне подсказывала совесть. Сны прекратились, едва ты переступил порог моей квартиры. Взамен обрушилась реальность, в которой ты оказался совсем не таким, каким я представлял, одержимый выдуманными картинами будущего. Проще говоря — ты и знать меня не захотел. Как и сейчас не хочешь. — Это неправда, — пробормотал я, наклоняя голову вбок, чтобы нос перестал мне мешать поцеловать его. — Тебе снился секс? — Не один лишь секс. Длительные оргии, где с тобой проделывали вещи, заставлявшие меня проходить метаморфозу и вспарывать матрас волчьими когтями. Сны изнуряли ночью больше, чем любая работа днем, и доводили до полного неистовства. Я не высыпался, хотя на качестве службы это не отражалось. — И ты позволил мне просто спать на… себе. После такого, — я несколько раз сглотнул. — А что мне оставалось делать? Напугать? Сказать: «Стю, мне тут месяц назад снилось, как ты давал трем мужикам, лежа на моем обеденном столе с перерезанным горлом и разорванным животом»? Один из них погрузил член в твои внутренности, в переплетение тонкого кишечника, рычал и стонал, какие кишки холодные и синие… Другой продолбил молотком дыру в твоей груди и пытался протиснуться в сердечный клапан. Сердце билось и сопротивлялось, он сжал его в грязной руке, открывая насильно, отрывая от аорты… Его окатило фонтаном алой крови, он широко разевал рот и глотал ее, плюясь и кашляя. А третьим был я. Расширившим резаную рану в твоем горле и пробившим дыхательную трахею, чтоб засунуть в нее… Я захлопнул ему рот трясущейся рукой. И себе зажал, чтоб не стошнило. Желудок вывернулся, комната тоже, пол подскочил, чуть не треснув меня по лбу, нужно было срочно за что-то ухватиться. И выпить. Жутко захотелось выпить. — Вы убили меня? — непослушные губы, нездоровое любопытство. Я прочно устроился на полу, стеной зафиксировав спину от падения, хорошенько зажимаю между ног голову Бальтазара, а он лежит, вытянув далеко вперед свои длинные ноги, и моя ладонь в любой момент перекроет ему кислород… если что-то пойдет не так. — Не сразу. Ты был жив и все чувствовал. Пока сердце не… — Твою мать! — я ударил его по губам. Потом опомнился. Сердце так стучит, будто его сейчас действительно вынут какие-нибудь ублюдки. Некрофилы из порнограйнд-шоу. Где у Бальтазара алкоголь припрятан, не могу вспомнить. — Бэл, откуда у тебя познания в анатомии? Для таких подробных театров смерти. — Мой брат работает в земной больнице санитаром. Недолго, но я успел насмотреться. — А часто тебе снился этот сон? — Он был последним в череде кошмаров. Наутро я привычно выкинул изорванную на полосы простыню, умылся ледяной водой, съел какой-то хлеб и пошел открывать, в дверь стучали. Не знаешь, кто это был, такой перепуганный и взъерошенный, с тремя чемоданами? — Заткнись уже, а… — я обнял его лицо, хмурое и утонченное. Сердцебиение выравнивалось. — Подожди. Самое важное. Ночью, когда мы улеглись спать, с криком от страшного сна проснулся ты. Не я. Я поднял брови, заинтригованный до крайности. Как интересно получается. — Цепная реакция? Ты передал какой-то редкий психоз из своего мозга в мой? — Вряд ли. Если называть это психозом, то он наш общий. Разница в том, что я вышел из активной фазы, а ты вошел. Стюарт? — Да пошел ты. — Ты постоянно отказываешься рассказать, что тебе снится. — И традиции этой изменять не собираюсь. — Но я признался! — А я чуть не блеванул от твоего признания. Весело было бы ползать тут, оттирая мой ужин. — Ты не хочешь понять, что происходит, чтобы избавиться от кошмаров? — Бэл, ты мне не поможешь. Я встал, плохо осознавая жесткость финальной фразы. Дошло, когда я, порывшись в кухонных шкафчиках, нашел бутылку медицинского спирта. Разбавил водой на глаз и выпил один стакан. Меня сразу же развезло, сегодняшние события показались в немного другом свете. Я вышел извиниться перед Бэлом за грубость, а его нигде не было. Как хлопнула входная дверь, я не слышал. Черт. Черт, черт, черт! Выцедил еще стакан самодельной водки и упал, где споткнулся. Свалился в открытый шкаф в комнате Бальтазара. Бережно обнял какой-то его костюм, оседая на полку с носками. Сонно подумалось, что он, наверное, удивится, вернувшись. Однако забористая же штука эта водка…