***
- Интересно, что, размышляя сейчас, какое из искусств является высшим, мы забываем, что в сознании обывателя искусство - это лишь живопись. - Правда, хотя едва ли можно назвать искусством то, что предлагают нам некоторые одиозные художники. Если вы бывали на таких выставках, значит, видели эту мерзость... - у актёра от негодования задрожали руки. - А вы сами... - Я обучался живописи, - прервал Геббельса Гитлер. Тот просиял: - Это замечательно, поскольку критик должен быть готов и способен в любой момент и по первому требованию занять место критикуемого им и выполнять его работу продуктивно и компетентно... Адольф в немом восхищении вперился взглядом в Йозефа. - В противном случае критика превращается в наглую самодовлеющую силу и становится тормозом на пути культурного прогресса. Адольф двумя руками схватил руку Йозефа и крепко пожал.***
- Искусство - самое почетное действие для человеческой души и... - Воображения, - подсказал Адольф. - Это способ дать форму чувству. Чувство можно выразить разными видами: звуками, красками, в камне, но художник выражает в своем искусстве то, что многие люди находят в своей душе лишь в виде смутного беспокойства и желания, вы заметили? - Дорогой Адольф, вы просто читаете мои мысли. Ваш Фауст - прекрасное воплощение этого тезиса. Говорю это не из лести: в каждом художнике должен сидеть свой демон, иначе мы превратимся в жалких бюргеров. - Да, "мятежный демон, дух изгнанья", - улыбнулся Адольф. - Что творится в России? Вы слышали, тот поэт-модернист Маяковский наложил на себя руки? Интересную фразу он как-то написал: "улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать". Как раз в рифму вашим идеям. Кстати, мне понравился ваш демонический герой-любовник в мелодраме Пабста. Этакий змей-искуситель. Своей актерской игрой вы поднимаете банальную мелодраму до экзистенциальной трагедии. Йозеф просиял: похвала подобно теплому ветерку щекотала ему лицо и даже мочки ушей. - Благодарю вас. Но я совсем забыл о моей спутнице, - и он взял два бокала шампанского. - Приятно было бы встретиться еще. Адольф в ответ лишь кивнул, бросив на Йозефа взгляд своих прозрачных пронизывающих глаз.***
Однажды утром, спустя дня два после премьеры, Йозеф, помимо очередной горы писем от поклонниц, - и даже поклонников - получил огромный букет нарциссов. Он приказал поставить цветы в свою спальню, поражаясь глупости той дамочки, которая потратила столько денег на цветы тому, кому вообще безразлична. Кстати, о безразличии. Вчера Ольга все же бросила его, устроив шумный скандал напоследок: он тщеславен и думает только о себе, совсем не уделяет ей внимания, флиртует с партнершами-актрисами, а на премьере фильма Лени вообще бросил ее одну. В подтверждение своих беспочвенных обвинений она грохнула об пол фарфоровой вазой (фамильная ценность) и, хлопнув всеми возможными дверями, ушла навсегда. Йозеф вздохнул с облегчением. Тем не менее, следующие несколько дней Йозеф вновь получал такие же роскошные букеты. Те же нежные, ванильного оттенка нарциссы - но уже с благородными тёмными розами. Потом юные розочки лососевого цвета, украшенные фиолетово-голубой лентой, и букет, больше всего поразивший актёра - ирисы, вновь нарциссы и тюльпаны, всё изумительно подобранных оттенков. Яркие и прямые тюльпаны выступали на фоне светлых нарциссов. То ли составитель букета занимался этим профессионально, то ли очень тонко чувствовал цвет. Во всяком случае, Йозеф был очарован всеми букетами и приказал горничной как можно дольше сохранить их. Но удивляться было рано. На следующий день привезли картину. Всё от той же неизвестной поклонницы (поклонника?). Это был прелестный пейзаж с замком и холмами. Сами цвета были очень нежны и прозрачны - акварель. Йозеф не знал, чем его так притягивает эта картина, но смотреть на неё мог часами. Он также сохранил письмо-посвящение: "Дорогому г-ну Йозефу Геббельсу, в знак преклонения перед его талантом и искреннего расположения". Эта картина была не единственной. Позже Йозеф получил свой портрет. Возможно, техника выполнения была неидеальна, но на той картине он был изображён с очень глубоким и задумчивым взглядом. Полотно передавало не точный фотографический облик Йозефа, а то впечатление, которое он сам хотел производить на других. С затаённым трепетом актёр Геббельс вдруг осознал, что автор портрета понял его очень хорошо. Так хорошо, что чувствует его самые сокровенные мысли и желания, даже те, в которых он сам, Йозеф, стесняется себе признаться. Этот портрет он приказал повесить над кроватью, а не в кабинете или гостиной: он один хотел любоваться им.***
Еще через два дня Йозеф получил приглашение. Ну, на самом деле это была скорее романтически оформленная карточка, но написано там было, что дорогого и уважаемого господина Геббельса ждут в таком-то часу в таком-то месте на вечер. На карточке стоял адрес. Подписи не было. Йозеф долго думал, что за дама так просто могла пригласить его к себе. Он так и не узнал, кто ему написал, но решился ехать. В любом случае его там не съедят. Неизвестность, приключение, толика риска, - это приятно будоражило актёрскую кровь. Весь день он тщательно готовился, выбирал костюм, вызвал парикмахера на дом. Йозеф чувствовал лёгкую эйфорию, смешанную с волнением. Он думал, один ли и тот же человек тот, кто присылал ему подарки, и тот, кто его пригласил. Когда Геббельс подъехал к тому дому, он удивился, что не видит машин других гостей. Или здесь ждали только одну персону сегодня вечером? Встретил его не швейцар и не дворецкий. - Так это вы меня приглашали? - еле произнёс Йозеф. - Да, это я, - тихо ответил Адольф.***
Не надо, конечно, думать, что Йозеф совсем ни о чём не догадался. Он, разумеется, моментально связал то замечание о занятиях живописью и присланные ему портреты. А насчёт цветов он уже давно не сомневался. Правда, пока Йозеф не знал, как на это реагировать. Пока он думал, его подхватили под руку, провели в гостиную, предложили кофе? чаю? а вот, попробуйте, чудесные конфеты ручной работы! Йозеф просто оцепенел, окружённый такой заботой и вниманием со стороны великого актёра. Но он вскоре расслабился - всегда приятно поговорить с умным и начитанным человеком. Разговор, конечно, потёк в русло искусства. И Йозеф наслаждался чудесными речами Адольфа, но ему стало не по себе, когда он заметил, что Адольф слишком пристально за ним наблюдает. Он вдруг прерывал свою речь и прозрачными глазами смотрел, как Йозеф откусывает кусочек нежного молочного шоколада. - "Правду про нас, людей искусства, думают, что многие из нас гомосексуалисты", - подумал Йозеф и тут же устыдился своих мыслей. Все, что происходило с ним было сказочно и волшебно, и никак не походило на порочные schwul игрища. По крайней мере, те, о которых шептались в углах съемочной площадки. Это было скорее ухаживание за его душой или даже духом, чем банальные букеты и фотопортреты, которыми и сам Йозеф охотно пользовался в своем флирте с женщинами. Гостиная освещалась лишь торшером, в ней приятно пахло хорошим чаем и дорогим шоколадом. Беседа текла легко и непринужденно, кресла были мягкие и низкие, и все это создавало определенный настрой. Йозеф приподнялся с дивана и, приблизив свое лицо к лицу Адольфа, прочитал в его глазах согласие, ожидание, обещание, нежность, еще тысячи вещей и прижался губами к его суховатым, но теплым губам. Из гостиной они так и не ушли. Время и пространство слились в каком-то магическом четвертом измерении и больше уже не имели значения. О подробностях этого слияния читателю знать не обязательно. Когда забрезжил рассвет - это была заря новой эры. Эры, в которой актеры вышли на новый уровень, поднявшись на небывалые, почти невозможные высоты актерского мастерства и художественного выражения. Адольф устроил свою первую выставку пейзажей и портретов, "в которых прозрачность красок соединялись с легкостью исполнения и величайшей гармонией композиции". Об игре Йозефа все, даже самые злобные кинорецензенты, отзывались как о "божественной, кристально-ясной". Йозеф стал писать романы, пьесы и стихи. Адольф начал режиссировать театральные постановки. Вместе они открыли художественное издательство "ЙоГит". Их артистический пятничный салон был знаменит на весь Берлин. Они часто вспоминали, как лукавая судьба свела их у столика с прозрачными напитками, и испытывали теплые чувства к фройляйн Рифеншталь, причины которых она так и не смогла понять.