19 дней до зимы

11 ноября Хмурый вокзал просыпается тяжело, долго ворочается гремящими по рельсам поездами, кашляет голосами диспетчеров, прочищает горло криками провожающих и, наконец, замирает, как нахохлившийся воробей. Дафна сидит на красном чемодане и теребит пальцами край кружевного берета. Легкая накидка на плечах сползла набок, но ей все равно. Она уезжает. — Ты уверена? — Уверена. — Точно уверена? — Точно. Ее провожает Драко, только Драко и никого больше. Дело не в том, что Даф сбегает из дома в Париж, а знает об этом только Малфой. Они бы не пришли, даже если бы знали. Зачем, когда есть Астория — эфирная, легкая на подъем, обученная всем премудростям светской жизни, Астория, которая с детства сидит с идеально прямой спиной, знает, для чего нужны все имеющиеся в доме тридцать три столовые ложки и как есть серебряной вилочкой суп не раскрывая рта. Дафна у родителей «не получилась». Слишком неуклюжая и неловкая, непримиримая и беспокойная, слишком не к месту в их идеально разлинованном мире. В широких залах с начищенными до блеска паркетами, золочеными подсвечниками и молчаливыми слугами не было места Брэдбери и Праттчету, ярким лентам и брюкам, мольберту и акварели, прыжкам в высоту и бьющейся посуде, раскачивающимся качелям и громкому смеху. Драко понял. Дал денег с собой на проезд — «Ты явно переборщил с проездом! Я беру билет в один конец, а не тур по Европе!», — выслушал, обещал проводить и навестить как-нибудь. Сейчас раннее утро, 11 ноября. И он провожает. Свистит поезд, дробно стучат колеса. Машина выпускает клубы сизого дыма, вздрагивает и встает. Дафна забирается в вагон, кидает чемодан в проходе, шмыгает носом и виснет на шее у Драко. Драко неловко гладит ее по коротким взъерошенным — еще один финт ушами в сторону высшего общества — волосам. — Драко, я… Ты пиши мне, ладно? — голос Дафны дрожит. Драко смотрит на нее, оглядывается и внезапно прыгает следом. — Ты чего? — К черту. Я еду с тобой. *** 13 ноября Забив крепкий стальной гвоздь на увещевания Малфоя снять квартиру в центре, Даф выбирает маленькую мастерскую недалеко от оживленной Фобур-Сент-Оноре. Малфой смотрит на нее долго и с укором, но вскоре сдается — свернуть идущий на всех парах поезд с намеченного пути не так-то просто. Уже через сутки рука Дафны чувствуется повсюду – и в необычайно светлой комнате, и в газетах, наклеенных поверх голых стен, и в редких фотографиях (родственников, естественно, нигде нет), и в зарисовках-набросках, и в разложенных по всей комнате принадлежностях для рисования. Драко очень удивляется, когда, сняв на секунду свои ботинки, немедленно обнаруживает в одном из них длинную кисточку. Хорошо, что без красок. В первый же вечер не-на-коробках Дафна варит глинтвейн, после которого никогда не пивший ничего, кроме виски, Малфой долго и со вкусом плюется. Дафна смеется и кидает в него подушкой, а после непривычно низким голосом тянет какую-то попсу. Больше Драко не помнит ничего. *** 15 ноября Жить с Гринграсс оказывается легко, вот только после двух спаленных сковородок и одной кастрюли готовить приходится самому. Дафна оставляет беспорядок повсюду, куда только ступает ее маленькая нога, однако пыль и грязь каким-то непостижимым образом вокруг не скапливаются. Дафна рисует — много и часто, иногда дома, иногда выходя на набережную Сены, и там, замотавшись шарфом, долго стоит, вбирая в себя холодную ледяную черноту реки и рисуя до тех пор, пока пальцы не перестанут сгибаться. Драко пишет родителям письма, что «все хорошо, отец», что к свадьбе с Асторией он будет «как штык» и что он просто сейчас в Испании. Испания тем временем, поминая потомков Мерлина вплоть до седьмого колена, старается отодрать вермишель ото дна кастрюли. Драко смеется. *** 17 ноября Малфой лежит в темноте, слушает тихое сопение спящей Дафны и думает, что он не может «не». Не вернуться, не жениться, не стать и прочие маленькие назойливые «не», которые он незаметно для себя кому-то задолжал. Если бы не проклятый Обет четыре года назад, данный на не вполне трезвую голову, Астория искала бы сейчас себе более сговорчивую партию. Драко практически видит, как довольно ухмыляется отец. Астория обязательно родит белобрысого наследника, и условия будут соблюдены. Какие условия, кто их ставил?.. Драко рывком поднимается, натягивает рубашку и идет в другую комнату. Она нежилая, не их, но от прежних съемщиков здесь остались три колченогих стула, дырявая корзина для мусора и старая расстроенная гитара. Малфой долго водит пальцами по грифу прежде чем начать настраивать инструмент. Дерево быстро нагревается под его пальцами. — Ты чего здесь? Малфой поднимает голову. Дафна — сонная, теплая, по-детски протирающая глаза и натягивающая на плечи кофту. Порозовевшие щеки, бледные пальцы, припухшие ото сна губы. Дафна садится рядом и зябко поджимает ноги. Малфой играет. Дафна молчит. *** 21 ноября Помимо рисования, как выяснилось, Дафна любит шить. Увидев впервые ее с иголкой в руке, Малфой было подумал, что его подруга слегка поехала крышей, но без размаха, однако обиженно брошенное полотенце заставило его передумать. Дафна шьет тихо, без оханий и восклицаний от уколов иглой, без резких звуков рвущихся ниток, без причитаний по поводу не той расцветки и неграмотно выбранных лоскутов. Так однажды появилась странная большеголовая полусобака, ради разнообразия не сшитая, а связанная крючком. Собака сидела на подоконнике, звалась Тяпой и хитро поглядывала на Малфоя глазами-пуговицами каждый раз, когда он проходил мимо нее. Драко смотрел на Тяпу, смотрел на рисунки, смотрел на окружающую его сумятицу и как-то неожиданно остро осознавал, что от Гринграссов в Дафне только фамилия. И это радовало. *** 23 ноября — Малфой, я тебе ухо откушу! — Какое, левое или правое? — любознательно интересуется Драко. — Левое. А потом и правое. Ты опять мне все белила извел! Сколько можно! И на что ты их только тратишь? Драко усмехается и молчит. Краска ему не нужна, а вот доведенная до белого каления Дафна очень мило краснеет. Однажды Гринграсс даже пыталась научить его рисовать. Показывала, как правильно держать кисть и куда вести, но как-то само собой случалось, что все их занятия заканчивались, едва начавшись. Сначала неуверенно и даже враждебно — «Вот ведь бабник! На одной женится, к другой лезет!», затем осторожно, а после и вовсе неистово, страстно, живо, так, как в последний раз. Тяпа смущенно моргала обеими пуговицами и стыдливо меняла пряжу на более насыщенный цвет. *** 24 ноября Он приходит к ней вечером и долго сидит на продавленном старом диване, наблюдая за тем, как она рисует. Дафна увлечена работой и его, скорее всего, не видит. Она сдувает со лба челку, вытирает нос, пачкая его краской, зажимает в зубах кисть, переворачивая листок, долго и задумчиво смотрит в окно до тех пор, пока с кончика кисти не срывается и не разбивается с коротким шлепком густая тяжелая капля. Дафна натягивает сползающий свитер, переминается с носков на пятки, распрямляет лопатки, упрямо хмурит брови, недовольно застывает, кривя в горькой ухмылке четко очерченный рот, и взъерошивает волосы. Драко смотрит на нее долго. Он не влюблен. Просто смотрит. Дафна, наконец, оборачивается, видит его и приглашает пить чай. Она не спрашивает, зачем он здесь. Раз пришел, значит, надо. Драко пьет горячий сероватый чай из большой керамической кружки. Дафна крошит пальцами бублик и страдает. — У меня вдохновения нет. Я ничего не могу. Получается сюрреалистичная мазня дилетанта, мнящего себя гением. Это пугает и злит. Я хочу рисовать, но… не могу. — Можешь, — утвердительно кивает Малфой, — хочешь и можешь. И будешь. Дафна смотрит на него внимательно, со вздохом отставляет кружку в сторону и идет рисовать. *** 25 ноября — Бумагомаратель, бестолочь и бездарность. — Я это уже слышал. — Писака, лапотник и версификатор. — Твои работы будут выставляться. — Тупица, посредственность… ЧТО?! Малфой поднимает голову от газеты и неожиданно мягко улыбается, глядя на обалдевшую Дафну. — Что ты сказал? — севшим голосом говорит она. — Ты слышала. Послезавтра — открытие выставки. Я показал организаторам пару твоих работ. Судя по тому, что выставляться ты будешь, приняли их весьма благосклонно. —Малфой! Ты… Ты… — Красавчик? Лапочка? Душка? — Душегуб! Изменник! Садист несчастный! Совести у тебя нет! Ты не мог мне раньше сказать?! — Нет, конечно. Иначе как бы я услышал о себе столько нового? Дафна хочет сказать что-то еще, но не находит слов и, сердито сжимая кулаки, пулей вылетает из комнаты. Малфой спокойно пьет свежесваренный глинтвейн и втайне радуется, что имеет возможность дочитать статью. Через десять минут Дафна заходит в комнату — порозовевшая, недовольная, но вполне успокоившаяся. — Имей в виду, Малфой, твоих отмалчиваний я тебе не прощу. Так и знай. Сгребя с дивана в охапку краски, Дафна сваливает их в угол и падает на освободившееся место. —И много там будет народу? — невзначай спрашивает она. Малфой понимающе усмехается, чем еще больше выводит Даф из себя. Гринграсс кидается на него с кулаками, однако Драко легко удерживает узкие запястья, привлекает отбивающуюся Дафну к себе и накрывает сопротивляющийся рот поцелуем. *** 27 ноября На Дафне темно-синее атласное платье до колен, без рукавов, но зато с юбкой-разлетайкой, колышущейся при ходьбе. Она совсем не накрашена, да ей и не нужно — глаза выразительны и без туши, щеки румяные без румян, а губы хороши в любом виде. Дафна вся как первая чистая сладкая капля дождя, как упругий, только готовящийся раскрыться бутон, как новая книга на миллионы страниц. Драко смотрит на Дафну и не видит вокруг ни Жизель, ни Мари, ни Асторий — да и зачем они все, когда рядом есть Дафна. Даф взмахивает руками, смущается, вспыхивает и слишком громко смеется, пытаясь доказать что-то организатору выставки, который совсем не понимает ее и мечтает скорее избавиться от такого шумного общества. Драко смотрит еще минут пять, после чего берет Дафну под локоть, отводит в сторону и показывает на стены. Дафна недовольно хмурится, но все же оборачивается и застывает. Ее работы везде. Ее работы. И их смотрят люди. И оценивают. И им нравится. Дафна кусает губы и — Драко? Но Драко рядом нет. *** 29 ноября — Нам нужно… — Поговорить? Да, нужно. Садись. Дафна садится на край дивана. Она не уверен, что хочет сесть на сам диван, туда, где сейчас Драко, и потому опускается на подлокотник, рискуя свалиться вместе с его качающимся набалдашником. — Завтра ночью я улетаю в Лондон. Совсем, понимаешь? Дафна понимает, как и то, что не приедет на свадьбу сестры, и вообще не появится больше на улицах Лондона. — Хорошо, — улыбается, а Малфой кривится, как от зубной боли. Лучше бы она прибила его мольбертом, огрела сковородой, натравила Тяпу, бросила книгой, прокляла, в конце концов — что угодно, только не эта выдавленная, как жуткий нарыв на безупречной коже, затухающая улыбка. Они сидят молча еще минут десять, после чего Драко поднимается и выходит, оставляя ее одну. *** 30 ноября Сегодня Дафна не похожа на себя. Глаза очерчены углем, от переносицы и вбок разлилась бледновато-сизая хмурая синь. Губы накрашены болезненно ярко, вызывая нездоровые ассоциации, и кривятся в презрительной тонкой усмешке — к нему, к миру и в первую очередь к себе самой. На Дафне плотный джинсовый сарафан и больше ничего. Она трясет головой, что-то говорит о погоде и поначалу не видит Малфоя. Когда замечает — молчит. — Кого хороним? — пытается пошутить Драко, но еще до какой-либо реакции понимает, что опоздал. Похороны давно завершились, соболезнующие разбрелись по домам, подвывая погребальные песни. Дафна долго мечется из угла в угол, что-то переставляет, ищет. Мольберт сиротливо забыт у окна, кисти-краски разбросаны везде — по старым пожелтевшим газетам, по дивану, по клеенчатой скатерти, даже остро торчат из кармана клетчатой мужской рубашки. Дафна редко выбирает, что ей носить. Скорее, не выбирает совсем. — Вот, держи, — он отвлекся, а она протягивает ему разномастную Тяпу. Драко берет, и в тот же момент память предмета передается ему: вот Дафна сидит на подоконнике, подвернув под себя одну ногу и вытянув другую, рискует свалиться и разлить воду и, помогая себе кончиком языка, пришивает Тяпе правый глаз. Вот она красит стену, а брызги летят на Тяпу. Потом Дафна долго оттирает краску и целует вязанную игрушку, а Драко кажется, будто это его сейчас быстро касаются сухие горячие губы. Вот она стоит полубоком в проходе в таком виде, что у Малфоя дух захватывает — нет, нет, к черту Асторию, к черту Малфоев, к черту мир, к черту, к черту! Он возвращается, а Дафна уже у мольберта и снова рисует. С ним она попрощалась. Малфой сжимает дверную ручку и понимает, что навсегда. *** Декабрь Поздно вечером Драко возвращается в Лондон. Отец заключил выгодную сделку, мать заказала невесте платье, Астория все также скромно копирует декоративную вазу, Гринграссы все также восторгаются крепости планов на будущее. Драко сидит в «Дырявом котле» и мутным взглядом смотрит на бокал с глинтвейном. После пяти стаканов виски заказать глинтвейн для него кажется самым правильным. Особенно сейчас. Драко мотает головой, что-то мычит сам себе, заглатывается глинтвейном, силясь припомнить то горьковатое-согревающее-невыразимое, что осталось в сером ветреном ноябре, достает из карманов пиджака неуклюжую маленькую полусобаку с глазами-пуговицами, убирает обратно, мнет рукава и вскоре уходит, хлопнув стеклянной дверью, в чужую темную гордую беспросветную ночь. А Даф остается в Париже.