Снежный ангел

Пальцы дрожат. Взгляд в упор направлен на нож в руке. Но кажется, будто мужчина далеко-далеко отсюда. Наверное, в более светлом и прекрасном мире. - Дин! – Сэм как всегда оказывается рядом вовремя, чтобы успеть подхватить нож, выпадающий из ослабевших пальцев. – Не надо. Иди в комнату, я сам нарежу овощи. - Сэмми, я не маленький. Я сам способен приготовить себе обед. И обо мне не нужна постоянная забота… - старший Винчестер раздраженно смотрит на своего брата, но от стола все же отходит, неуверенно косясь на нож. - Психологи с тобой не согласятся. Стоит тебе увидеть острый предмет, как ты зависаешь, Дин. И неизвестно, чем это все может закончиться, - быстрыми уверенными движениями Сэм принимается нарезать помидоры, прекрасно зная, что Дин не отводит взгляда от скользящего лезвия. – Тебе нужно отдохнуть. Придти в себя. - А смысл? К врачебной практике меня больше не допустят. Работу мне уже не найти, - Дин качает головой. – И его уже никто не воскресит. Прикрыв глаза, старший Винчестер быстрым шагом покидает кухню. Да, после того, как на его операционном столе умер человек, по его, черт побери, вине, да по чистой случайности, он не может держать в руках не только скальпель, но и любой острый предмет. Да и врачом ему больше не быть. От тюрьмы ему удалось уйти. От совести – нет. Но совесть – не самое страшное, что приключилось с Дином. И вовсе не совесть заставляет его сейчас пустым взглядом смотреть на стену. Он ненавидит себя. Так, как никому больше себя ненавидеть не дано. Но иногда случаются просветления, и на какие-то мгновения он может забыть о том, что случилось, чему он стал виной. Забыть и уйти в воспоминания. Холодно. До жути холодно. Мороз пробирается под одежду, заставляя забыть, что на тебе вообще-то свитер и куртка. Ты чувствуешь себя абсолютно голым на ледяном ветру. - Мне кажется, вы замерзли, мистер, - голос раздается сзади Дина, и Винчестер неуверенно поворачивает голову. - Самую малость. Но с чего вы вообще это взяли? - Кастиэль, - незнакомец протягивает руку. – Пойдемте вовнутрь. Чтобы там ни было, смею предположить, что она уже не придет. Винчестер делает глубокий вдох и осматривает незнакомца. Тот выскочил из кафе на улицу в одной рубашке, и ему, наверняка, даже холоднее, чем Дину. А еще он довольно красивый обладатель темных взъерошенных волос, бледной кожи и ярко синих глаз. - Дин. Дин Винчестер. Не мерзните, идите внутрь. А я еще, пожалуй, подожду. - Пойдемте, пойдемте. Вы стоите здесь уже больше часа. Тем более, я заказал вам глинтвейн, и если вы задержитесь, то он может остынуть, - Кастиэль робко улыбается. Отмерзая от места, к которому уже, кажется, прирос, Дин делает шаг вперед. А потом одним махом преодолевает все расстояние, разделяющее его с этим странным мужчиной, и быстро целует его в губы. - Это не она. Это он, - Дин ухмыляется. Он не знает почему и даже не догадывается зачем, но ему хочется оттолкнуть этого мужчину. Хочется дать понять, что вся его забота будет расценена неправильно… Рука Кастиэля ложится на затылок Дина, а потом он подается вперед. Его губы жадные, настойчивые, требовательные. И Винчестер послушно приоткрывает рот, чтобы впустить внутрь чужой язык, а потом толкается навстречу, вступая в дикую схватку. И в эти мгновения плевать, что их могут заметить. Плевать, что людям это не понравится. Есть только они. Падающий с неба снег. И мягкие губы, от которых становится горячо-горячо. - Значит, это только облегчает мне задачу, - брюнет пожимает плечами, когда ему все удается отстраниться от Дина. – Пойдем, я угощаю, Дин. Очнувшись от воспоминания, Дин обнаруживает себя на полу. Он просто сидит и смотрит в стену. Кастиэль… его личное безумие, которое всегда, независимо от ситуации, положения вещей и собственных намерений, помогало людям. Его снежный ангел. Холодно. Сейчас, как и тогда, безумно холодно. И где-то в районе сердца что-то скребется и кусается. А так и непролитые ни разу слезы стоят комом в горле. Нет, он же мужчина. Он врач. Он видел сотню смертей. Он не заплачет. Ну, и что с того, что на его руках умер самый дорогой ему человек, единственный, кто всегда верил в него, кто умел найти самые правильные и прекрасные слова? Ну, и что с того?!.. - Да ладно, Лиз, - Дин усмехается, - все отделение прекрасно осведомлено о том, что я гей. А тут ты так невинно начинаешь хлопать глазами и болтать что-то в духе: «Ой, а я и не знала». Это уже даже не смеш… Двери распахиваются, прерывая Дина, и тот быстро отрывается от болтовни с дежурной медсестрой. Нейрохирург сломала ногу перед самым началом дежурства, Бенни, второй хирург, попросил его прикрыть и скрылся в туман, и теперь Винчестер один в этом безумном фарсе должен отвечать за все. И, естественно, что-то случилось! - Дорожная авария, - санитар влетает, за ним следом везут каталку, на которую Дин поначалу даже не обращает внимания, полностью обратившись в слух. – Внутреннее кровотечение, перебит позвоночник, поврежден спинной мозг. - В операционную! Быстро! – Винчестер со всех ног и сам направляется туда, разом обретая ледяное спокойствие. – Имя. И свяжитесь с родственниками. - Кастиэль Новак. Будет сделано, Дин, - санитар резко уходит куда-то в сторону, а Винчестер застывает на месте. Ледяное спокойствие? Кажется, это не про него. По всему телу пробегает озноб, Дина начинает мелко трясти, но уже спустя пару мгновений он берет себя в руки. Жизнь его любимого человека в его руках. И если он ему не поможет, то… то никто ему уже не поможет. Сейчас или никогда. Проведя дезинфекцию, Дин врывается в операционную, на ходу заканчивая надевать перчатки. - Бинты! Спирт! Пинцет! Скальпель! Быстро! – Винчестер направляется прямо к своему возлюбленному, находящемуся без сознания. Он не позволяет себе даже мельком заглянуть в такое родное лицо. Сейчас нельзя позволить второй волне паники захлестнуть его. Иначе все. Иначе конец. – И вызвоните мне нейрохирурга! Плевать я хотел, где он! Из-под земли достаньте, но чтобы он был здесь через десять минут! Кто-то убегает, а Дин обрабатывает многочисленные раны, чтобы хотя бы увидеть, что произошло. Металлический штырь вошел в позвоночник, пробивая спинной мозг. Дин похолодел. Ему в принципе нельзя пытаться извлечь штырь без нейрохирурга. Но до его приезда Кас не дотянет, просто не сможет! - Скальпель! – повторяет Винчестер и в его руках тут же появляется инструмент. – Сестра, наркоз! Пока девушка занимается тем, что вкалывает в Новака наркоз, Винчестер делает надрез, чтобы суметь извлечь штырь, не убив при этом мужчину. Надрез получается идеально ровным. Как бы внутри него не металась паника, врач побеждает, разум остается холодным, а руки уверенными. - Тампон! – Дин протягивает руку, чтобы уже спустя пару мгновений начать убирать лишнюю кровь. Один из санитаров врывается в операционную. - Нейрохирург будет не раньше чем через двадцать минут. Зато родственники Новака уже здесь. - Он не протянет двадцать минут! – Дин понимает, что срывает злость на ни в чем не повинном санитаре, но у него начинают сдавать нервы. – Сестра, щипцы! - Дин… - У меня есть выбор?! Скажи мне, у меня есть выбор!? Я не могу позволить ему умереть! Я должен попытаться вытянуть его, - Винчестер самостоятельно хватает щипцы, а потом вновь обращается к пациенту. – Никому не дышать. Сам затаив дыхание, Дин медленно начинает вытягивать штырь. И пусть в голове его сейчас сотни молитв всем известным ему богам, рука его так и не дрогнула. Штырь был вытащен. Из рваной раны в спине сначала по капельке, а затем потоком вытекала прозрачная жидкость вместе с кровью. «Ликвор» - отрешенно подумал Дин, пытаясь заставить себя забыть, что перед ним не обычный пациент, а его возлюбленный, тот, кто изменил всю его жизнь. Забыть не получалось. Сердце билось у него где-то в горле, но руки по-прежнему не дрожали. Дин сконцентрировался на ране. Мимолетная задержка стоила ему многого: и без того слабое дыхание Кастиэля пропало, а кардиограф зашелся в противном писке. Писке, обозначающем только одно. Смерть. - Разряд! – кажется, он кричал слишком громко, так, что едва не оглушил всех в округ. Дина это уже не волновало. Его не волновал уже никто, кроме мужчины, лежащем на операционном столе. - Еще разряд! – Дин напоминает кусок льда. Не сдвинуть. И никому не ведомо, что внутри него сейчас такой ураган чувств, который любого из них просто сбил бы с ног, больше не позволив подняться. - Еще разряд! - Еще! - Разряд! - Дин! – кто-то окликает его, хотя он не слышит этого, не хочет слышать. И только когда его трясут за плечо, он находит в себе силы поднять затуманенный взгляд. – Он умер. Ты ничего не изменишь. Все как в тумане. Санитары убирают тело, все суетятся, кто-то уже начал заполнять бумаги, но Дин помнит, что он – врач. Еще, наверное, пару дней, пока не начнется судебное разбирательство. Поэтому он выходит в коридор, где в ожидании застыли брат и сестра Каса. Говорить – нет сил. Винчестер лишь смотрит на лица людей, которых знает на протяжении трех лет и качает головой. Анна начинает рыдать, прижимая ладони к лицу. Ее бьет крупная дрожь, и Дин уже хочет обернуться к дежурящей на посту Брайден, чтобы та принесла девушке успокоительного, но взгляд Габриэля его не отпускает. Старший Новак смотрит так, как будто взглядом пытается убить Винчестера. Но когда у него это не получается, он лишь пожимает плечами и с размаха бьет Винчестера по лицу. А Дин понимает, что заслужил это. И понимает, что это правильно. Но его сил хватает лишь на то, чтобы отметить, что у него, наконец-то, начали дрожать руки. Дин закрывает глаза. Он никогда не мог подумать, что дышать так трудно. Что для того, чтобы сделать вдох ему придется прикладывать все усилия, какие только существуют. Еле найдя в себе силы, он поднимается с пола и идет к куртке, в которой должна быть пачка сигарет. Уже на подходе он вспоминает, что старая пачка закончилась, а новую ему Сэм так и не отдал. Если он вообще не забыл про нее и купил. Сжимая и разжимая пальцы на трясущихся руках, Дин выходит на кухню, где его младший брат совершает ритуальный танец вокруг плиты. - Ты можешь пойти работать судмедэкспертом. Тебя возьмут. Я даже уже посмотрел вакансии… - Сэм даже не отрывает взгляда от кастрюли, в которой кипит какое-то странное варево. - Нет, - Дин прислоняется спиной к косяку. Стоять по-прежнему тяжело. – Отдай мне мои сигареты. Когда ночные кошмары преследуют тебя даже наяву – это страшно. Когда воспоминания не отпускают – это больно. А чувство вины… оно просто не покидает тебя. Ты хочешь завыть, упасть на колени, рыдать, пока голосовые связки не прекратят свое существование. Кричать. Кричать. Кричать. Но ты травишь себя никотином, забивая рыдания глубже. Никто не поймет. Никто не придет на помощь. - Господи, ты мог бы бросить курить. Дин, ты не курил три года, - Сэм качает головой, но все же достает из верхнего ящика стола пачку, а следом протягивает брату пепельницу. - Да. Потому что рядом был он. - Меня раздражает запах сигарет, - Кастиэль качает головой, наблюдая за дымом, который разлетается по кухне. - Прости, - Дин едва заметно усмехается, пожимая плечами, - я знаю, это дурная привычка, но все бросить не получается. - Ученые доказали, что у всех курильщиков это уходит к детству. Им недодали любви. Сигарета – это метафоричная мамина сиська, которую они сосут, чтобы почувствовать себя нужным. Но никотину ты не нужен. И, поверь, тебе есть что сосать и без сигарет. - Кас, ты пошляк. Тебе говорили об этом? – откинув голову назад, Винчестер заливается громким смехом. - Нет, - Новак улыбается, а потом выхватывает из рук Дина сигарету и тушит ее. – На колени. Соси. Будем отучать тебя от вредных привычек. Каждый раз, как тебе захочется курить, ты будешь делать мне минет. - А если это будет общественное место? – Дин скользит на пол, опускаясь, как и приказано, на колени, а потом распахивает полы чужого халата, чтобы оглядеть обнаженное тело возлюбленного. - Туалеты еще никто не отменял, - Кастиэль ухмыляется, но уже спустя секунду широко распахивает глаза, едва сдерживая стон, готовый вот-вот сорваться с губ.- Ох, чееерт! Дин медленно обхватывает губами головку члена, чуть посасывая, а потом отстраняется, чтобы начать выводить языком каждую венку. Он видит, что Кас дрожит от нетерпения, и не может сдержать улыбки. Его губы резко начинают двигаться по стволу вверх-вниз, доводя Новака до разрядки… или до исступления, это с какой стороны посмотреть. Что ж, это будет весело. Возможно, такими темпами он действительно бросит курить. - Дин… - Сэм устало трет переносицу. – Я знаю, тебе тяжело. Но… - Скажешь что-то в духе «тебе надо жить дальше, он бы этого хотел», и я вышвырну тебя из квартиры. Я не шучу, - старший Винчестер поднимает усталый, затуманенный взгляд и щелкает зажигалкой, прикуривая сигарету. Он устал. Просто устал от этой ноющей боли по центру груди. Устал просыпаться с застывшим на губах именем, после того, как во снах его любимый раз за разом умирал. Никотин, на самом деле, не спасает. От него ни хуже, ни лучше. Но на эти короткие минуты, пока сигарета тлеет в руке, он хотя бы понимает, что может дышать. Пусть этим горьким дымом, но хотя бы так. Холодно. Озноб пробивает его с ног до головы. И он наслаждается этим холодом. Наверное, чего-то горячего и обжигающего он сейчас просто не выдержал бы. Дин понимает, что вот так – не испытывать эмоций и жить лишь памятью – неправильно, но кто же его остановит? Все, что у него было, все его счастье, осталось там, где Кастиэль. Винчестер не видит в конце своего туннеля ни искорки света. - Дин. Выслушай меня, - Сэм садится рядом и внимательно смотрит на брата, хотя тот и не отрывает взгляда от крышки стола. – Ты обязан найти работу. Ты обязан пойти вперед. И дело даже не в том, хотел бы Кас этого или нет. Просто вспомни о том, сколько сил он в тебя вложил, как ты изменился ради него, рядом с ним. Мне кажется, это будет неуважением к нему, в первую очередь, если ты позволишь себе так просто сдаться. Если бы ты умер, он бы не сдался. Он бы боролся дальше. Так и ты, черт побери, борись дальше! Под внимательным взглядом Сэма Дин молча встает и выходит из кухни. И это не потому, что слова младшего до него не дошли, нет. Скорее, наоборот. Дин понимает, что его брат прав. Прекрасно понимает. Но это бесит его, приводит в ярость. А сорваться на брате никак нельзя. Сэм делает все, чтобы вытянуть его: взял отпуск, ни на шаг не отходит, позволяет оставаться одному, когда это необходимо, и пытается достучаться, когда ему кажется, что у него есть шанс. И Дин ценит это, правда. Только он сейчас не способен сказать это вслух. Да и действиями у него навряд ли что получится. А ведь когда-то он умел говорить. Когда-то его этому научили… - Ты очень редко говоришь, ты замечал? – Кас поудобнее устраивает голову на плече своего парня. - А мне вот кажется, что я никогда не затыкаюсь, - ухмыльнувшись, Дин проводит ладонью по обнаженной спине брюнета, а потом надавливает, заставляя того прижаться еще ближе. – Или ты меня не слушаешь? - Эй, - легкий шлепок приходится по бедру Дина, и от этого его член заинтересовано дергается, хотя Винчестеру и кажется, будто кончить еще раз за день он просто не сможет, - я всегда слушаю тебя, не пропускаю ни слова. Но ты с легкостью говоришь на любую тему, если она не касается тебя самого. Ты никогда не говоришь о себе, о том, что ты чувствуешь. Для тебя намного легче показать все действиями, нежели сказать что-то вслух. Дин, не прячься под маской сарказма и постоянного веселья. Ты замечательный, там, под ней. И ты же тоже не железный… Пальцы Дина вычерчивают какие-то узоры на лопатках возлюбленного. Винчестер упрямо смотрит в потолок, кусая и облизывая губы. Его растили как мужчину. А потом – ненавидели за его ориентацию. И ему пришлось стать мужчиной в кубе, дабы доказать отцу, что и так его сын может оставаться достойным его. Поэтому да, он не умеет говорить. Необходимость быть жестким, критичным, непреклонным и никогда не ломающимся, не сдающимся иногда убивает его, но пересилить себя он уже не может. Или нет?.. - Я люблю тебя, - лишь легкое движение губ, тихий, неслышный шепот. И на какое-то мгновение ему кажется, что Кастиэль даже не услышит его. Но тут губы Дина накрывают требовательным поцелуем, и он плывет от этого, тает в объятиях самого дорого человека, сумевшего за такой короткий срок стать для него всем. Их языки сплетаются в заученном и привычном танце, как будто только для этого и создавались. И это хорошо. Это чертовски правильно. И, Господи, так горячо! - Я тоже люблю тебя, Дин Винчестер. И я сделаю все, чтобы мы с тобой смогли ужиться и были счастливы, - Кас отстраняется. На его губах легкая улыбка. Для Дина его снежный ангел всегда был сосредоточением тепла, света и спокойствия, потому что других таких он просто не встречал. - Знаешь, мне кажется, я уже счастлив, - осторожно, самыми кончиками пальцев, Дин проводит по щеке Кастиэля. И Кас ловит его ладонь, прижимая к своим губам. - А теперь у меня в планах еще не один круг, если ты, конечно, не против, - Новак заливисто смеется, перекатываясь и усаживаясь на бедра Винчестера. Губы Кастиэля прижимаются к шее Дина, оставляя на разгоряченной коже засос, в то время как сам он уверенно и без всякой подготовки насаживается на уже возбужденный член Винчестера. Горячо. Чертовски горячо. С Касом всегда так. В жизни он может быть сколько угодно холодным, но стоит ему оказаться рядом с Дином, как тут же превращается в обжигающее солнце, способное сжечь Винчестера дотла. Кас мерно двигается на нем, сжимая своими коленями его бока, а руками, хватаясь за плечи. Дыхание брюнета сбивается уже спустя несколько мгновений, и это вызывает на губах Дина легкую улыбку. Винчестер откидывает голову назад, протяжным стоном раз за разом выдыхая имя возлюбленного. А потом, не выдержав, прижимает его к себе и перекатывается, оказываясь сверху. Темп резко меняется. Дин двигается плавно, поцелуями покрывая плечи и шею любимого, и Кастиэль стонет. Винчестер знает, что это может продолжаться часами. Двое взрослых мужчин, которые по выходным не вылезают из кровати. И это продолжается. Чертовски долго. Временами они срываются на бешенный темп, лаская друг друга жадно и грубо. А временами в их движениях, плавных и размеренных, не остается ничего, кроме нежности и любви. Дин любит его. Так сильно, что это даже отзывается болью в самом центре сердца. Винчестер никогда и никого так не любил, как этого мужчину, такого нежного и страстного, горячего и холодного, открытого и молчаливого одновременно. Дышать тяжело. И чертовски больно. Его мелко трясет от холода в жаркой, даже душной, квартире. В горле ком. Но слез так и нет. И им неоткуда взяться, потому что Винчестер не сможет позволить соленым каплям побежать по щекам. Зато он может позволить себе напиться до невменяемости, до потери сознания, чего ему никогда не позволял Кас. - Сэм, я в бар. Буду поздно, - Дин выходит в коридор, надевает обувь и накидывает на себя куртку. Квартира отвечает ему тишиной. То ли Сэм ушел, то ли просто устал от постоянных выходок своего старшего брата. И Дин бы хотел разобраться, поговорить, но сил не осталось. Возможно, ему кажется, что если он позволит себе дышать, думать, чувствовать, то он сорвется и уже никогда не сможет собрать себя по частям. На улице холодно. Снег опускается на землю, укутывая ее в белоснежное одеяло. Дин не чувствует холода, потому что зима для него не снаружи – внутри. Он медленно бредет к бару, периодически спотыкаясь, периодически замирая на месте. Сам того не осознавая, Винчестер останавливается на том самом месте, с которого его забрал Кастиэль в первую их встречу. - Почему? – голос его тихий, и спешащие мимо люди странно оглядываются на мужчину, разговаривающего самого с собой. Но Винчестеру плевать. Он поднимает взгляд к небу, и повторяет свой вопрос: - Почему ты забрал именно его? Ну да, ты же забираешь лучших. А мне что делать? Как жить дальше? Ты обо мне подумал?! Я же без него не смогу. Он был лучшим. Мой снежный ангел. Мы пробыли вместе всего четыре года, но это же такой долгий срок! Я не успел. Я так много ему не сказал. Не сделал. Я так и не опустился на одно колено с кольцом в руке. Я так и не свозил его в Диснейленд… Почему?! Скажите мне почему?! - Мне кажется, ты сейчас сорвешь голос и простудишь горло. Иди в тепло, Дин, - голос раздается за спиной. Отчаянно нереальный. Дин зажмуривается, боясь обернуться. - Возможно, самую малость, - Винчестер дышит тяжело, и руки невольно, не прекращая трястись, вынимают из пачки сигарету. И только после того, как он выпускает в воздух облако дыма, ему удается восстановить дыхание и продолжить спокойным голосом: - Я жду здесь одного человека. И да, я знаю, что он не придет. - А что, если он пришел? - чуть хрипловатый голос раздается прямо рядом с ухом Дина, и Винчестер, просто не выдержав, быстро разворачивается. – Пойдем внутрь, не мерзни. Тем более, я заказал тебе глинтвейн. Он может остынуть. Его снежный ангел прекрасен. В распахнутом плаще, со взъерошенными темными волосами, которые, на памяти Дина, так ни разу и не смогли лечь нормально, и с яркими синими глазами, от которых Винчестера ведет. - Ты… - Дин не верит. Да и невозможно поверить. Но он боится моргнуть, боится спугнуть наваждение. И ему плевать, если он сходит с ума. Плевать, что, наверное, где-то там к нему на встречу уже едут санитары, чтобы засунуть его в комнатку с белыми стенами. Сейчас существует только человек, который стоит напротив него. Стоит и мягко улыбается. - Я стал ангелом, Дин, - Кастиэль делает шаг вперед, и мягко проводит ладонью по щеке возлюбленного. – Твоим ангелом. - Я схожу с ума, да? – Винчестер чуть улыбается, а потом кладет свою руку поверх чужой, прижимая ее ближе. Он все еще боится моргнуть. Боится, что в одночасье его заставят вернуться в тот ад, в который превратилась его жизнь. Он не хочет, чтобы снова было холодно. - Может быть, - Кастиэль едва заметно кивает, а потом проводит большим пальцем по нижней губе Дина, - а может пора бы уже начать верить в рождественские чудеса? Винчестер срывается. Подходит к своему ангелу, толкает его спиной к стене и жестко впивается поцелуем в губы. Ему нужно чувствовать, как можно сильнее, как можно ближе. Он кусает, руками царапает чужую шею и жмется ближе, еще ближе. Так тесно, как это только позволяет анатомия. - Сегодня Рождество? – зажмурившись, Дин утыкается лбом в плечо человека… нет, ангела, в существование которого до сих пор верит с трудом. - Именно, - Кастиэль кивает. Его пальцы ласково ерошат волосы на затылке Дина, лаская, успокаивая. - Сэм, наверное, за елкой ушел. А я так пропал, - Дин качает головой, а потом выпрямляется. – Пойдем домой, Кас? Там без тебя очень пусто и плохо. И Кастиэль идет. А по дороге Дин замечает, как рядом с тенью его возлюбленного на снег падает тень крыльев. Он точно сошел с ума. Но это уже не важно. Ничто не важно, если он действительно способен поверить в рождественское чудо. И способен позволить горячим каплям побежать по его щекам, пока в своих пальцах он сжимает прохладную ладонь. Не отпущу. Никому не отдам. Мой. Только мой. И Смерть пусть подавится собственной косой. Мой! Снежный! Ангел!