Стрела

I

Лихолесье в полной мере оправдало свое название. Путешественников, сбившихся с пути, едва не постигла мучительная смерть от голода и жажды, они только чудом не утонули и с таким трудом отбились от полчищ громадных пауков… только для того, чтобы угодить в лапы настоящих хозяев проклятой чащобы. Когда гномы изготовились к бою, было слишком поздно. Они попали в окружение. Со всех сторон слышались отрывистые фразы на эльфийском, и хищно поблескивали зазубренные наконечники стрел. Понимая, что любое неверное движение может обернуться гибелью для всего отряда, Торин принял единственно верное решение. Хотя приказ бросить оружие не нравился ему самому, он должен был сохранить жизни. Перворожденные подошли ближе. Один из эльфов – посмелее – принялся деловито и дотошно обыскивать чужаков, подавая пример кому-то из сородичей. Он же не поленился и выудил все заточки и воровские инструменты Нори, что к чести последнего отняло немало времени. Не побрезговал даже разжать гному челюсти, выудив пару мелких металлических вещиц, которые тот успел припрятать, чтобы при случае можно было ковырнуть какой-нибудь замок. Вскоре очередь дошла до Фили. Юноша предпочел бы разоружиться сам, но не знал, чего ждать от эльфов, которые не спешили опускать луки. Если не убьют сразу, потом придется выдирать стрелу с мясом, а ранения, тем более такие скверные, сейчас были ни к чему. Пришлось неподвижно стоять, терпеливо снося грубые прикосновения врага, даже когда эльф схватил в горсть его волосы… Этого зрелища Торин не выдержал. Когда дядя перехватил руку с явным намереньем сломать тонкое запястье, Фили по-настоящему испугался, что его ударят точно так же как Дори, всего лишь желавшего защитить младшего брата. Принц медленно потянулся к воротнику, надеясь, что движение отвлечет перворожденного от его родича, и извлек последнее лезвие, которое тут же бросил на землю, как бы ни хотелось воткнуть прямо под легкий нагрудник. Обошлось. Эльф только недобро зыркнул на Торина, а тот еще немного подержал и отпустил. К сожалению, подобное обращение могло значить, что эльфы уже знают: перед ними внук Трора, последнего, короля, правившего подгорными чертогами Эребора. Как бы то ни было, покончив с обыском, конвоиры без всякой жалости погнали пленников в свою лесную обитель, хотя не могли не видеть, что те измученны голодом и долгой дорогой и вдобавок страдают от паучьего яда. Даже королевские племянники не думали о побеге, напрягая последние оставшиеся силы, чтобы держаться поближе к дядюшке. Фили заслонил брата от очередного тычка и зло глянул на эльфийскую самку, которая раздавала приказы остальному отряду. Та бросила на него такой надменный взгляд, что гном со злостью подумал: наверняка она была среди тех, кто безразлично смотрел, как змей Севера истребляет подгорный народ. *** Спустя несколько мучительных часов они добрались до негостеприимной крепости, которую в давние времена возвели над рекой гномы, потрудившиеся на совесть для своих прежних союзников. Темница, несмотря на близость реки, оставалась сухой. В окружении камня, помнившего руки их предков, гномы могли бы, пожалуй, чувствовать себя как дома, если бы не зазубренные решетки, напоминающие заросли терновника. Двалин, несмотря на усталость, тут же попробовал их на прочность, заставив тюремщиков в испуге отшатнуться. – Этих двоих увести, – мстительно приказала рыжая бестия, указывая на королевских племянников. Она гадко ухмыльнулась, когда на решетку бросился уже сам узбад, бессильный что-то изменить. Фили оторопел, услышав злой смех перворожденных, и тут же получил ощутимый толчок от одного из конвоиров, в сопровождении которых пришлось подняться по лестнице. Уровнем выше находились такие же камеры. Для себя Фили уже решил, что будет сопротивляться до последнего, если его попытаются разлучить еще и с младшим братом, но эльфы просто заперли их и ушли, оставив принцев в относительном одиночестве. Вскоре стало понятно, что их не собираются допрашивать или пытать, а отделили от остальных исключительно для того, чтобы заставить короля без королевства переживать за племянников. Молодые гномы повалились на одну на двоих узкую дощатую койку, приделанную к стене, и тесно прижались друг к другу, чтобы хоть как-то перебороть озноб. Усталость и дневные переживания были так сильны, что им никак не удавалось уснуть. Трудно было сказать, сколько прошло времени, прежде чем один из тюремщиков просунул под решетку пару мисок и погремел жестяной чашкой о прутья, выведя принцев из оцепенения. – Надо поесть, – шепнул Фили, осторожно поворошив темные волосы брата, кое-где слипшиеся от паутины. Не без труда уговорив Кили сесть, белокурый юноша сделал над собой усилие и принес обе миски, в которых плескалась жиденькая похлебка – как раз то, что надо для пустого желудка. Все тело болело, три шага до решетки и три обратно дались с трудом… Кили с закрытыми глазами привалился спиной к стене. Осунувшийся, с заострившимися чертами… «И все равно красивый», – неуместно отметил про себя Фили, тяжело опускаясь рядом и вкладывая ужин в руки брата. Тот почти не пошевелился, только слегка сжал посудину, удерживая. Тогда Фили поднес краешек своей миски к губам Кили. Тот вымученно сделал глоток и сморщился, когда довольно горячее варево прокатилось по языку и горлу. Фили осторожно вытер губы брата пальцами. Почти как в детстве, когда младшенький уписывал молочную кашу, и приходилось то и дело вытирать все, что он пронес мимо рта. Так, да не так. Королевский наследник ощутил, как от этого простого прикосновения сердце в груди забилось чаще. Он уже почти привык к этому. Стоило Кили прижаться к нему во сне или обнять, подпихивая лбом, куда попадет, и Фили становилось душно. Торин ошибся, полагая, что избавит свой род от этой напасти, не оставив потомков. Его племянник уже много лет носил проклятье глубоко в себе и прилагал титанические усилия, чтобы ничем этого не выдать, не разочаровать возлагающего на него такие надежды дядюшку… и не навредить родному брату.

II

Поначалу Фили и Кили очень много спали, так что не замечали, как медленно в темнице тянутся дни и ночи. Длительный отдых помог восстановить силы настолько, чтобы озаботиться собственным внешним видом. Для начала братья почистили одежду, насколько это было возможно. Потом кропотливо выбрали из волос весь лесной мусор. Убрать липкие нити паутины, используя пальцы вместо гребня, оказалось хоть и непростой, но выполнимой задачей. С аккуратно заплетенными косами юноши, к неудовольствию глумливых надзирателей, совсем перестали походить на бродяг. Эльфы никогда не заговаривали с пленниками или при них, не сообщали ничего об остальных членах отряда и, конечно же не отвечали на вопросы об узбаде. Складывалось обманчивое впечатление, будто перворожденные и вовсе не понимают вестрона, однако из-за их молчаливого присутствия братьев не покидало ощущение, что к каждому их слову внимательно прислушиваются. Лишенные возможности нормально поговорить между собой, молодые гномы начали искать хоть какие-то занятия, чтобы убить время. Так, например, Фили выяснил, что при должной сноровке можно зашить прорехи в ткани, пользуясь заостренной палочкой. К сожалению, для кожи этот способ не годился. Дни шли. Пришлось смириться с тем, что придется провести в подземелье довольно много времени, прежде чем до Дейна в Железных холмах дойдут вести о пленении родичей. И еще больше, пока доставят выкуп. Оставалось надеяться, что условия Трандуила будут разумными, и он купит свободу всей компании. Вскоре и эльфы посчитали, что гномы уже достаточно оправились от голода, так что еда стала чуточку разнообразнее. Удивительно, как мелочь вроде пары плоских сладковатых лепешек – коричневых и отчего-то пахнущих каштанами – может поднять настроение! Вот только на следующий день наследный принц узнал, что давешние лепешки испекла рыжая эльфийка, оказавшаяся командиром стражи. Сначала Фили подумал, что это такой способ развязать им язык и заставить рассказать о тайном послании, написанном лунными буквами, дне Дурина и ключе, который должен открыть скрытую дверь. Однако все обстояло намного хуже. Тауриэль – так ее звали – заинтересовалась его младшим братом. С этого момента существование Фили превратилось в сущий кошмар, ведь она выкраивала каждую свободную минутку, чтобы спуститься в темницу и немного поболтать с Кили. Не прошло и трех дней, как перворожденная уже безбоязненно усаживалась прямо перед прутьями решетки и позволяла молодому лучнику держать ее за руку. Фили в такие моменты старательно делал вид, что спит, и мечтал отломить кусок решетки и воткнуть в проклятую рыжую выскочку. И еще отвесить брату хороший подзатыльник – как можно заигрывать с самкой этого мерзкого вида?! Если бы среди орков встречались женские особи, они бы и то были приятнее, чем эта подручная Трандуила… *** Время шло, и эта девица все больше увлекалась молодым лучником. Наследный принц молил Махала о том, чтобы Кили не предложил ей перепихнуться – прямо так, через решетку. Фили не сомневался в двух вещах – что гибкости ей для этого хватит, и что если это все же произойдет, он покалечит родного брата. – Сегодня Осенний праздник, – говорила эльфийка, позволяя гному заплетать свои струящиеся рыжие волосы. – Я обязательно принесу вам кувшин золотого вина. Они понизили голоса, услышав неподалеку легкие шаги, так что Фили разбирал только обрывки фраз. Но и этого хватило, чтобы гадливо передернуться. Сделав вид, что замерз, он закутался в тонкое одеяло и отвернулся к стене, чтобы только не видеть, как эта самка клеится к его брату, а тот щекочет кончиками пальцев длинное острое ухо и завязывает кончики затейливых косиц тонкой лентой. – Однажды мы с братом охраняли торговый караван, который шел по перевалу через Синие горы, – мечтательно проговорил Кили, не подозревая, что Фили чувствует себя так, словно остроухая его обокрала. – Горы ночью такие красивые. Видела бы ты эту луну! Она как начищенное серебряное зеркало, кажется, руку протяни – и дотронешься, так она близко. Эльфийка просто задохнулась от восхищения. Кажется, она уже была готова отправиться с Кили хоть на край света, но в этот момент ее окликнул один из тюремщиков. Сперва прозвучало ее имя и, наверное, вежливое обращение, а потом – не трудно было догадаться – празднество должно было вот-вот начаться. – Я вернусь, – шепнула она Кили, гибко поднявшись на ноги, и взбежала вверх по лестнице. Темноволосый гном стоял, опершись на решетку, и глядел ей вслед. Он даже не заметил, как брат за его спиной поднялся на ноги, кипя от внезапно нахлынувшей ярости. Во всем была виновата проклятая гора. С тех пор, как Фили увидел вдали силуэт Одинокой, он был сам не свой. Казалось, с каждым шагом, приближающим его к цели похода, безумие медленно, исподволь подбиралось все ближе. Кили с шумом выдохнул, когда Фили навалился на него сзади, с силой вдавив в затейливую решетку, не очень-то подходившую для тюремной камеры. Дернулся, зашипев от боли, потому что декоративный металлический шип пропорол рубаху и чувствительно ободрал кожу под ней. Белокурый гном проигнорировал то, что поранил его. Подумаешь, царапина – кровь не хлынула, а только слегка закапала. Заживет. Фили был слишком зол, чтобы жалеть непутевого брата, которого надо было хорошенько проучить за шашни с врагом. А еще он был сильнее. И теперь, когда остроухие побежали на свой праздник и наконец оставили пленников одних, можно было преподать младшенькому урок, на который он давно напрашивался. – Фили, – жалобно позвал Кили, снова попытавшись вывернуться, когда жесткие пальцы рванули рубаху, а затем и завязки на штанах. – Заткнись, – рявкнул тот, швырнув брата на койку вниз лицом. Тот развернулся, одновременно пытаясь подтянуть сползшие вниз штаны, и едва не свалился на пол от полновесного удара в челюсть. Бил Фили, как Двалин учил, так что мир перед глазами Кили ненадолго померк. – Посмотрим, как этой надменной девке понравится твое лицо, братец, – зло прошипел он, предвкушая какой большой синяк расцветет в том месте, куда пришелся удар. А потом завалил обмякшее тело брата лицом вниз на неудобную дощатую лежанку. С остервенением рванул штаны с его бедер и послюнявил пальцы – масло для оружия у него, как назло отобрали вместе со всеми вещами. – Фили, да что ты такое творишь? – снова попытался воззвать к его рассудку молодой лучник, немного придя в себя. А сам в этот момент ударил ногой в тяжелом сапоге. Фили намотал на кулак волосы брата, добиваясь покорности, и провел влажными пальцами у того между ягодиц, ища вход. Кили застыл с запрокинутой головой, словно закаменел, глядя широко распахнутыми глазами в стену перед собой. Он просто не верил, что Фили может так поступить с ним. Они ведь братья! В голове роились вопросы. За что самый родной гном, которым Кили восхищался чуть ли не с самого своего появления на свет, делает с ним все это? Чем он заслужил такое обращение? Фили мрачно ухмыльнулся, облизав взглядом напряженные плечи и руки, выгнутую спину. Выражение страха на красивом лице младшенького заставило желать его еще сильнее. Вот бы поиметь этот грязный рот, произносивший чуть ли не признания в любви к этой рыжей самке!.. Да только кусаться будет. Кили забился, пытаясь высвободиться, когда внутрь толкнулись сразу два едва смоченных слюной пальца. Обычно он любил ощущать, как в него проникают, но его любовники всегда были осторожны и нежны. Фили же его не щадил, упорно расширяя проход и не слушая сбивчивые просьбы остановиться. – Скули, сколько хочешь, никто не услышит, – зловеще сказал он, сплевывая в кулак. Кили проглотил обиду. Фили никогда так с ним не разговаривал. Происходящее казалось страшным сном, в котором его любимым ласковым братом овладел какой-то демон. Вот только боль, которую он причинял, была самая настоящая. Когда Фили втолкнул в него головку, Кили заорал в голос, пытаясь сняться с показавшегося просто громадным члена. Фили придержал его, не спеша втискиваясь дальше. А потом, повинуясь какому-то странному порыву, поцеловал брата в шею, очень осторожно, слегка холодя кожу бусинками на усах. Он был уверен, что не поранил Кили. Что-то подобное было с Ори, когда в Бри Фили поторопился овладеть им. Книжник тогда вскрикнул, сбросив его с себя, а потом, удостоверившись, что все цело, забрался сверху, неторопливо оседлав немаленький член. Теперь-то Фили понимал, почему Ори вдруг стал отказывать им с Кили в близости с тех пор, как побывал в Ривенделле. Эльфы не имели к этому никакого отношения – книжник каким-то образом догадался, как невыносимо Фили было видеть с ним младшего брата. Заметил, как каждый раз он умирал от ревности, и все прекратил. Успокаивающе поглаживая брата по вздрагивающей ягодице, Фили пережидал болезненное напряжение. Убедившись, что Кили не вырывается, он выпустил волосы брата, давая тому опустить голову, и даже слегка помассировал затылок и напряженную шею. Кили сморгнул слезы и провел языком по зубам. Они оказались крепче, чем он успел подумать. – За что? – хрипло спросил Кили и закусил губу, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы снова не стало больно. Во рту появился привкус крови. Тело начало кое-как приспосабливаться к заполняющему его члену, но все равно было трудно и больно. А Фили как будто не трогали страдания брата. Ставшие вдруг незнакомыми голубые глаза светились в полумраке их клетки, как у ночного хищника, наводя на Кили жуть. – Ты еще спрашиваешь? – наследный принц жарко выдохнул эти слова в ухо брата. Могло показаться, что он и впрямь не осознавал, как отвратительно поступил, но Фили в это не верил. Он больно укусил, будто хотел отгрызть кусочек. А потом на пробу двинул бедрами, чтобы загнать член до конца, но ожидаемого вопля за этим не последовало. Кричи, не кричи – никто не придет на помощь. Кили начинало трясти от напряжения, красивые губы скривила гримаса боли, нижняя слегка припухла с той стороны, где осталась кровоточащая отметина от зубов. Сглотнув, Кили перенес вес на правую руку, а левой потянулся к брату, пытаясь удержать. – Я не… не хочу… Фили… – прошептал сбивчиво Кили, надеясь разжалобить его. – Не хочу насильно… В груди свернулся тугой комок эмоций. Фили и не подумал остановиться и подумать о том, зачем делает все это против его воли, когда может по-другому. Он не желал слушать, что скажет Кили в свое оправдание. Сломленный, страдающий от боли, любой на его месте постарался бы выглядеть очень искренним. Наверно он думал, что Фили отпустит, прекратит его мучить, и даже с облегчением вздохнул, ощутив, как член выскальзывает наружу. Однако старший легонько, почти нежно мазнул там пальцами, поглядел на них и довольно хмыкнул. Крови не было. Добавив еще слюны, он снова проник в растянутое тело, которое так давно мечтал заполучить. Сопротивление мышц ослабло, и теперь можно было брать Кили так, как захочется, не опасаясь при этом разодрать. Хотелось, чтобы он хорошенько запомнил… Некоторое время Фили с удовольствием смотрел, как корчится под ним молодой лучник. Он больше не орал и не плакал. Только кривился, стараясь не сжиматься, и тяжело, сипло дышал сквозь сжатые зубы. – Кто-то идет… – испуганно прошептал Кили, накрыв ладонью его сжатый кулак. – Наверно, Тауриэль вернулась!.. – И ни слова больше об этой самке, – прорычал Фили, а потом гнев, который едва не выжег ему душу, схлынул так же внезапно, как овладел им. Белокурый юноша зажмурился, медленно осознавая, что сотворил. Так было с их дедом – с владыкой Траином. Проклятье всегда толкало его на необдуманные и порой ужасные поступки, а потом оставляло, сталкивая с неотвратимыми последствиями. Легкие шаги звучали уже совсем близко. Принц сделал первое, что пришло в голову – потянувшись к одеялу, и буквально лег на брата, накрывая их обоих чуть ли не с головой. Тот протестующе замычал, ощутив сильное давление, но затих, стоило обнять, легонько целуя в шею. Кили закрыл глаза и совершенно не к месту вспомнил, как в детстве притворялся спящим в кресле, чтобы дядя на руках перенес его в кровать. Тогда это казалось очень сложной задачей, ведь нужно было дышать очень ровно и размеренно, и чтобы даже ресницы не дрогнули. Сейчас же ему приходилось сохранить полное спокойствие, в то время как член брата распирал его изнутри, слегка пульсируя. Да еще и под взглядом зоркой перворожденной. Та умиленно вздохнула. У нее никогда не было брата или сестры, с которой можно было бы спать в обнимку, так откуда ей было знать, как это бывает? Полагая, что аппетитный аромат жаркого скоро разбудит юношей, прожорливых, как и все гномы, она просунула миску под решеткой, не заметив темных капелек крови на полу, потом протолкнула между прутьев кувшин с вином. Фили насторожился, когда что-то металлически брякнуло и мокро булькнуло. Кили слегка улыбнулся. Все-таки его план сработал! Тауриэль выбрала самое удачное время. Скоро ее сородичи основательно напьются в честь богатого урожая и потеряют бдительность.

III

Забыв на время о том, что только что произошло между ними, братья бросились к кувшину и по очереди заглянули в него, чтобы убедиться в реальности связки ключей на его донышке. В течение следующих нескольких минут они съели и выпили все, что принесла им командир стражи. Если поход чему-то и научил принцев, так это тому, что следует пользоваться любой возможностью набить живот, потому что неизвестно, когда такая представится в следующий раз. Времени на разговоры и объяснения не было. Они торопливо оделись и даже попрыгали, проверяя, чтобы ничего не бряцало. Фили отпер клетку и первым вышел на свободу, оглядываясь и прислушиваясь. Никакой охраны поблизости не было – ни один эльф не пожелал пропускать ради гномов Осенний праздник, что было беглецам на руку. Кили старался не отставать от брата, несмотря на боль в пояснице и дискомфорт внизу. Наравне с ним отпирал камеры и снова кусал губу, чтобы было не так заметно, как она опухла. Кажется, в суматохе даже дядя ничего не заметил. А дальше было много лестниц и коридоров. Всюду компания натыкалась на эльфов и только чудом не попадалась им на глаза. Казалось, выхода нет. Слишком много перворожденных наверху! Остался единственный путь – вниз. Через богатейший винный погреб туда, где прямо под полом шумела река. Эльфы подняли тревогу, однако для Кили так и осталось загадкой, были ли тому причиной орки, или же кто-то обнаружил, что пленники освободились из камер и пытаются улизнуть в бочках. Как бы то ни было, история не знала другого такого случая, когда нападение этих тварей пришлось настолько кстати! Если бы орки не отвлекали на себя эльфов, гномы едва ли смогли бы уйти от погони. За шлюзом оказался сплошной пенный водоворот – о нем Кили мало что запомнил, но наверное гномы тысячу раз могли разбиться о скалы, захлебнуться или пойти ко дну в своих импровизированных суденышках, совершенно неуправляемых и не приспособленных для сплава по рекам. И все же каким-то чудом течение вынесло компанию к какому-то берегу, да еще в полном составе! *** Хватаясь за камни, Кили с трудом выполз из своей бочки и беспомощно глянул в спину Фили, не понимая, почему тот отошел на другой конец маленького островка. Раньше он ни за что не позволил бы младшему брату, тем более с такой раной, сидеть в холодной воде. Не хотелось этого признавать, но после того, как пойманная им во время короткого, но ожесточенного боя стрела отломилась, двигать ногой стало совсем невмоготу. Зазубренный наконечник так и остался в ране, и страшно было думать о том, как Ойн будет его вытаскивать. Принц попробовал приложить к ране тряпицу, оторванную от собственной одежды, чтобы остановить кровь и не сдержал мучительный стон. Кожа вокруг торчащего обломка древка воспалилась и горела так, что невозможно было притронуться. Подоспели Торин и Ойн. Дядюшка что-то спрашивал, голос звучал встревоженно, но Кили все смотрел на отвернувшегося брата. Напряженная фигура и стиснутые кулаки, будто Фили борется с собой. Отчаявшись добиться от Кили хоть слова, родичи подхватили его на руки. Они старались действовать осторожно, но все равно было до того больно, что Кили во второй раз за сегодня до крови прикусил губу, а ведь это было только начало. – Надо потерпеть, – сказал Торин, как будто речь шла о молочном зубе, который нужно выдернуть, чтобы не мешал расти коренным. Узбад выдернул из-за пояса племянника перчатку. Кили страдальчески поморщился, когда набухшая от воды грубая кожа коснулась губ, но все же закусил ее зубами. Ойн откупорил сильно початую бутылку темного стекла – и когда только успел прихватить? Не говоря о том, как уберег во время сплава по реке… Молодой лучник задергался. Ему показалось, что родич облил рану жидким огнем. Торин крепко до боли стиснул его, шепча на ухо что-то на кхуздуле, но в поисках поддержки Кили снова нашел глазами Фили. Всего на мгновенье удалось поймать испуганный взгляд его небесных глаз, а в следующий миг Кили понял, как оглох бедняга Ойн. Стоило лекарю легонько тронуть обломанное древко, и юноша забыл о том, что хотел мужественно стерпеть экзекуцию. Выгнувшись в руках дядюшки, он взвыл, а по щекам потекли горячие капли. Разве какая-то рана может так болеть? – Двалин, помоги, – коротко приказал узбад. – Кили, держись, мальчик мой. Сын Фундина схватил его за ногу двумя руками, удерживая так крепко, чтобы при всем желании Кили не смог шевельнуться. Вторую ногу придавил сам Ойн, не очень-то заботясь об удобстве принца, и продолжил изучать положение наконечника. – Плохо дело… – лекарь поцокал языком. Кили не догадывался, что наконечник вонзился в кость, просто чувствовал, как зазубрины при любом движении раздирали плоть. Кракнула ткань – старый гном разорвал штанину, еще раз примерился и посетовал, что эльфы отобрали все инструменты. – Обломок такой короткий – не ухватишься толком, – проворчал он. Кили сморгнул слезы и хотел тоже взглянуть, насколько скверно это выглядит. Однако ласковые пальцы не позволили ему повернуть голову. Брат ничего не сказал, но Кили догадался, что нужно смотреть на него. Кили чувствовал, что он запутался и, наверное, все еще сердится. Но, несмотря на это, Фили не мог просто молча смотреть, а тем более, как недавно, наслаждаться зрелищем. Молодой лучник, что было сил, сжал его ладонь и смотрел в его глаза, даже когда от боли и слез все вокруг начало расплываться. Это было просто ужасно – грубый металл смещался и ворочался в теле, раздирая еще сильнее. Двалин вцепился в него мертвой хваткой, не давая причинить себе еще больше вреда в отчаянных попытках избежать боли. Кили чувствовал себя как в ловушке, а пытка все не кончалась. – Ты справишься, – пообещал Торин, но Кили слишком отчетливо ощущал, как бухает за спиной его сердце. – Ты просто молодец. – Немного осталось, – пообещал Фили, убирая мокрую челку с покрытого испариной лба брата. Кили стало немного лучше – поддержка брата много значила для него, особенно сейчас. Она давала надежду, что еще удастся все поправить. Но ногу пронзила такая дикая боль, что на несколько мгновений молодой лучник оглох и ослеп. Ему казалось, что после этого он непременно отправится к праотцам, не окончив земные дела, но потом, будто издалека, до него стали долетать знакомые голоса. – Всё, – Торин подтолкнул его лбом в затылок, продолжая крепко удерживать. – Самое страшное позади. Ойн тянул острый наконечник, и тот неохотно покидал рану; это и правда было почти терпимо. Кили только поморщился. Фили плеснул по воде рукой и осторожно коснулся его лица. Нежное прикосновение прохладной ладони к горящей щеке было совсем не братским, но принцам сейчас было все равно, что кто-то заметит. Светлые ресницы Фили были влажными, а голубые глаза поблескивали. Он плакал? Из-за Кили? Лучник выплюнул перчатку и попытался об этом спросить, но в этот момент Ойн выплеснул остатки жгучей гадости на рану. Двалин внимательно и хмуро глядел на наконечник, валяющийся на земле. Он даже не сразу понял, что уже может отпустить ногу Кили, и лицо у него при этом было такое, что впору испугаться. – Да бросьте, мистер Двалин, – хрипло произнес молодой лучник, сев прямо, чтобы Фили занял место дядюшки. – Я в порядке… Торин оттащил сына Фундина подальше, чтобы не волновать племянников. Он тоже рассмотрел наконечник. Глухой Ойн в свою очередь принялся сооружать довольно тугую повязку из подола собственной рубахи. – Фили, – тихо, чтобы Ойн не услышал, позвал Кили. – Расскажи, что случилось… – Опять спрашиваешь? – сердито засопел наследник короля под горой, но это было совсем не похоже на то, как он говорил в темнице. Будто совершенно чужой гном… – Если спрашиваю, – Кили настойчиво сжал руку брата и повернул голову, чтобы посмотреть в глаза, – значит, не понимаю, в чем дело. Фили молчал, глядя куда-то в сторону, младший нетерпеливо поерзал, рискуя вызвать недовольство Ойна. Он не понимал, на что там смотреть? Члены отряда уже собирали плавник, разводили огонь и искали жерди, на которых можно было просушить вещи. Дядюшка и Двалин все еще говорили о чем-то на дальнем краю островка, стоя у самой воды, оба выглядели одинаково встревоженными. Нет, испуганными. Кили уже почти спросил об этом, когда старший брат заговорил. – Луна на перевале, – отрывисто повторил он. – Как ты мог связался с эльфийским отродьем, Кили? Обвинение заставило растеряться. Молодой лучник слишком привык к тому, что Фили понимает его без слов. А оказалось, брат все это время думал, будто он полюбил ту рыжую перворожденную. Если бы проклятые эльфы не следили за ними день и ночь, он бы мог все объяснить… – Я бы никогда, – пролепетал Кили, не зная, что сказать в свое оправдание. Если бы он не был так слеп и догадался, из-за чего переживает старший брат, то нашел бы способ его успокоить. – Фили, неужели ты подумал, будто то, что я говорил ей, шло отсюда? – он коснулся груди. Брат все еще на него не смотрел. Несмотря на не желающую униматься боль в ноге и слабость, Кили поймал влажные волосы брата и потянул его к себе, прижавшись горячим лбом к его щеке. Старший предупреждающе пихнул его в бок – едва ощутимо, чтобы не потревожить ногу – и отнял прядь. Ойн на удивление не обращал ни малейшего внимания на их возню, хотя особым терпением не отличался. – Она враг, – Кили продолжал говорить, пока брат еще его слушал. – Но она могла выпустить нас. Взять ключи так, что никто бы даже не заподозрил. Он снова напрягся, разозлившись теперь на то, что Кили не послушался его и снова упомянул Тауриэль. Его вдруг прорвало, как это бывает, когда очень долго копишь что-то глубоко в себе, а потом оно все равно лезет наружу неостановимым потоком слов. – Ненавижу их всех, – прошипел Фили, отчего Кили почудилось, будто гном, который напал на него в темнице, снова вернулся. – Эту остроухую самку, Лин, Скальди, Нали, даже Ори, потому что они были с тобой близки. Кили поежился, а брат продолжал перечислять имена, безошибочно называя по памяти всех его любовниц и любовников. Он сам к своему стыду и подумать не мог, каким длинным получится этот список! Собственное легкомыслие и непостоянство показались недостойными порядочного гнома. Не говоря о том, насколько это было неподобающе для принца. – Мне хотелось убить тебя за то, что тебе было знакомо… – он умолк, подбирая слова, – то, что я делал. Кили не подозревал, что Фили может так ревновать… Он как выяснилось вообще многого не знал. Наследный принц тем временем стряхнул с себя наваждение и заговорил уже своим нормальным голосом. – Поэтому я так поступил с тобой… – прозвучало неуверенно, почти как вопрос. – Не лучше, чем я с этой эльфийкой, – вздохнул Кили, начиная думать, что стрела была послана ему в качестве расплаты. Повезло еще, что орочья – перворожденные, в отличие от них, стреляют без промаха. Ойн для надежности завязал узел и, покряхтывая, разогнул спину. Кили, с явным облегчением откидываясь брату на грудь. – Это снова ты, – слабо улыбнулся он, опять попытавшись поймать светлую прядь. Со второго раза вышло. Старшего принца всегда поражала отходчивость младшего. Он чувствовал себя ужасно виноватым, а Кили, похоже, намного легче было думать, будто Фили спас его от демона, чем принимать тот факт, что все эти злые слова и боль исходили от родного брата. – Фили, – позвал молодой лучник еще тише, чтобы тот наклонился к нему. Совсем несильно, почти даже ласково потянул за волосы и шепнул, щекоча его ухо теплым дыханием: – Men lananubukhs menu. Фили сглотнул, едва сдержавшись, чтобы не повторить фразу на кхуздуле. Он слишком хорошо понимал, что нужно быть осмотрительнее с подобными клятвами. Не говоря о том, что после всего случившегося Кили наверняка был не в себе. Однако, несмотря на это, наследный принц как будто ощутил силу, скрытую в словах древнего признания. Что-то неуловимое, отчего по телу пробежали мурашки. Почувствовал, что признание не было обронено бездумно, но не посмел поверить. – А я тебя, – выговорил он, хотя больше всего хотел, чтобы они оба перед лицом Махала принадлежали друг другу. Всегда. Даже за чертой. – Но сейчас тебе нужно думать о том, как побыстрее встать на ноги.

IV

В разгар холодной осени вечереет рано, а чтобы везти куда-то раненого члена отряда требовался плот, заняться которым было решено с утра. К ночи гномы обсушившись и даже кое-как отогревшись. Спать улеглись под открытым небом, даже не выставив часовых – широкая в этом месте река служили им надежной защитой. Усталость и волнения быстро взяла свое, так что скоро со всех сторон послышался дружный храп. Не спал разве что Торин, иногда ворочавшийся на каменистой почве. И Фили, чутко прислушивавшийся к слишком частому дыханию брата. Он не понимал, почему Кили не становится лучше, хотя Ойн на совесть обработал рану и остановил кровь, и почему сон не прогоняет жар. Кили повернулся на бок, стараясь не слишком беспокоить раненую ногу, и тесно прижался к брату сзади. Горячее дыхание коснулось затылка, и он скорее угадал, чем услышал свое имя. Фили повернулся, настороженно заглянул в карие глаза. Уловил их лихорадочный блеск. Он достаточно привык к темноте, едва разгоняемой тлеющими углями, чтобы рассмотреть решительное выражение на лице младшего брата. – Я хочу этого, – тихо-тихо прошептал Кили. – Хочу по-настоящему. «Как будто бы раньше было понарошку!» – хотел сказать Фили, но только вздохнул и покачал головой. Один раз он уже сорвался и дал волю родовому проклятью, точно медленный яд, отравляющему его кровь. Больше этого не будет. Он сможет довольствоваться редкими моментами близости, как сейчас, когда можно лежать рядом с братом, ощущая через одежду жар, исходящий от его тела. И никогда не зайдет дальше. – Хочу, чтобы ты сделал меня своим, – Кили принялся подтачивать его решимость, пока она еще не успела окрепнуть, – и больше никогда во мне не сомневался. Только что молодой лучник отчаянно мерз из-за надоевшего озноба, но когда он произносил эти слова, вдруг накатила волна жара. Что-то похожее он чувствовал, когда принес клятву. – Ты уверен, что хочешь именно этого? – в душе шевельнулись опасения, что Кили мог пойти на это, потому что узнал, как Фили задыхался от ревности каждый раз, когда видел его с кем-то другим. – Именно так… – Я умру без тебя, сгорю… – ответил Кили просто. И в его голосе появилась несвойственная обреченность. – Я чувствую… Старший брат испугался до оторопи, но взгляд теплых карих глаз остался прямым и спокойным, когда Кили приблизился еще немного и сжал его руку горячей ладонью. Фили отмер, как принц из сказки: только после того, как почувствовал прикосновение сухих и горячих губ брата к своим губам. Дальше были торопливые, сводящие с ума ласки, урванные украдкой от остальных членов отряда, когда любой из них мог проснуться. Скоро уже они оба сгорали от общего желания, но Фили старался не давать брату слишком много двигаться, чтобы не тревожить рану. Он быстро перехватил инициативу, когда Кили попытался стянуть рубаху и сам помог избавиться от липнущей к телу ткани. То, что младшему брату стало жарко, он находил добрым знаком, хотя все еще очень за него боялся. И вместе с тем поражался тому, что Кили готов отдаться ему. От одной этой мысли в висках начинала стучать кровь, а ведь он, как старший, должен был отговорить младшего от этой затеи, найти слова, убедить. В конце концов, воззвать к здравому смыслу: все будет, просто потом, когда у них кров и нормальная кровать, когда спадет жар и рана затянется. Брат нетерпеливо приспустил штаны с бедер. Он уже все решил за них двоих. Фили прикусил солоноватую от пота кожу на его плече, ужасно горячую из-за терзавшего Кили жара. Пришло острое, как наконечник давешней стрелы осознание, что никакого «потом» может и не быть. И брат тоже отчетливо это понимал. Он старался действовать очень осторожно и как можно лучше подготовить брата к проникновению, чтобы на этот раз ему не было больно. Разминал узкие стенки и нежно прикасался к средоточию удовольствия, заставляя Кили кусать губы и умолять поторопиться. Наконец Фили почувствовал, что три пальца входят без затруднений, и решил попробовать заменить их членом. – О, Махал, – прошептал он на грани слышимости, когда младший брат сам подался навстречу, принимая в себя головку. – Какой же ты узкий… В ответном стоне смешались боль и удовольствие. Фили замер, прижимаясь губами к пылающей коже брата, когда откуда-то слева послышался голос младшего из сыновей Фундина, позвавшего Кили по имени. На их счастье, колючие осенние звезды не могли пробиться сквозь завесу облаков, а тлеющие угли давали совсем мало света. – Я неудачно повернулся, – он дрожал, когда негромко произносил это. Кили облизнул губы и тверже добавил: – Спите, мистер Двалин. Если бы воин дал себе труд приподняться на локте, он бы, скорее всего, заметил, что братья не просто лежат, тесно прижавшись друг к другу. Но он слишком устал даже, чтобы поднять голову, под которую подложил руку, найдя относительно удобное положение среди камней. Принцы надолго замерли, прислушиваясь. Кили ощущал – буквально внутри себя! – неослабевающее желание брата. Было совсем немного больно, да и то только поначалу. Осмелев, он решился потянуться за спину, ухватить Фили за бедро и потянуть к себе, отчего член ожидаемо скользнул глубже. Это было непривычно и очень много. Фили повел бедрами, задев чувствительное место внутри и заставив брата всхлипнуть. Вскоре тот уже выгибался в его руках от захлестывающего волнами удовольствия. Оно было сильнее всего, что он когда-либо испытывал в жизни. Ни с кем кроме брата Кили не испытывал такого ни с чем несравнимого чувства единения. Они даже дышали в унисон, сбиваясь только в те моменты, когда Фили делал слишком поспешное движение. – Хорошо, – еще не веря самому себе, произнес Кили. – Брат, я… Он не докончил, потому что наконец услышал то, чего так ждал. Ответное признание, которое вместе с телами соединило их души. В тот момент это казалось Фили настолько правильным и естественным, что слова сами слетели с языка. Он даже не прекратил двигаться. По крайней мере, до тех пор, пока наслаждение достигло пика. Тогда белокурый гном уткнулся в шею брата, а тот закусил костяшки пальцев, чтобы не перебудить лагерь своими криками. Они лежали обессиленные, не в состоянии даже привести одежду в порядок, когда раздался шорох. Кто-то все же услышал. Снова движение и шуршание ткани в темноте, хотя братья не решались даже вздохнуть. И мягкий успокаивающий голос Ойна. – Иногда любовь пересиливает колдовство, узбад, – заметил он, вогнав королевского наследника в краску. Тот спрятал горящее лицо на плече брата, который если и слышал что-то, то не догадался, что речь идет о Фили. Оставив вопрос о том, откуда родичу было известно о его проклятии, Фили мысленно согласился с ним в том, что больше оно не вернется.