Часть 1
20 декабря 2013 г. в 15:37
Мне было два, когда мои родители погибли в автокатастрофе, и я попал в приют. Моё детство — это одно сплошное чёрное пятно, не иначе. Когда ты маленький, то думаешь, что весь мир прекрасен и не существует в нём плохих людей. С возрастом эта иллюзия рассыпается, словно карточный домик, возводимый годами. К счастью или к несчастью, но эта облачная «мечта» развалилась, когда мне было семь. В этом возрасте я впервые понял, что никому не нужен.
День изо дня, просыпаясь в своей кровати, что была накрыта старыми простынями, пахнущими плесенью, моё сознание погружалось в Ад, раз за разом. Что может сделать маленький ребёнок в этом гниющем мире? Наверное, ничего. Я был слаб. Слаб физически скорее, а не морально. Маленького роста, хрупкого телосложения, светлые волосы, похожие на «искрящуюся» пшеницу, и изумрудно-зелёные глаза — всё вызывало то ли отвращение, то ли зависть у окружающих меня ребят. Насмешливые взгляды и надменные слова, что были обращены ко мне с самого раннего детства. У меня не было друзей, не было защитников, я был один.
Часто мне приходилось искренне бояться, что сегодня останусь без еды, что попросту отберут другие дети. Какое-то время я пытался обратить к себе внимание воспитателей, но всего за пару дней понял — это бесполезно. Им попросту всё равно. Когда мне было десять, в наш приют пришёл работать новый преподаватель. Это был высокий мужчина средних лет с очень красивыми, тёмными, почти чёрными, глазами и слегка поседевшими у корней волосами цвета вороньего крыла. Казалось, тогда я впервые нашёл человека, который сможет мне помочь.
Он помогал мне с учёбой и давал советы, защищал от беспощадных нападок сверстников. Через месяц эта иллюзия рухнула, сопровождая свой крах оглушающим треском. Я чувствовал, как что-то внутри меня ломается, как бьётся какая-то мысль о стенки черепной коробки, как подкашиваются ноги, и пытается разорваться в клочья сердце. В тот вечер я также впервые узнал, что бывает секс между мужчинами. С этого дня начался новый период в моей жизни.
Я стал замечать похотливые взгляды со стороны своего «учителя-спасителя», коих не замечал ранее. То, что испытала моя душа, можно было описать лишь одним словом — отчаяние, но слова не смогут выразить всю ту боль, которая терзала меня. Через некоторое время он стал пытаться прикасаться ко мне, как бы случайно, после извиняясь. Меня переполняло что-то тёмное и непросветное внутри, когда я видел его чёрный, словно смоль, взгляд, что пытается прожечь меня. Казалось, он вот-вот начнёт истекать слюной. Тогда я был спасён вновь, так я думал.
Из приюта меня забрала моя родная тётя, так она мне сказала. Добрая женщина, во взгляде которой я видел ласку и заботу, так мне казалось. Она была не самой красивой внешности, но очень притягательна и харизматична. У неё был родной сын, что старше меня на пять лет. В первые же дни я почувствовал себя вновь в Аду. Его презирающий взгляд упирался мне в спину, когда тётя была дома, но стоило ей только уйти — я чувствовал, как с силой отдаётся боль в тех местах, по которым он бил. Не было и дня, чтобы я не подумал о том, за что же мне всё это досталось? Если моё существование настолько бесполезно, то зачем я родился на свет? Зачем?!
Я лежал на полу, хватаясь руками за ноющий живот, изо рта по подбородку медленно стекала на пол тонкая струйка крови. Из глаз лились слёзы, но на лице не было ни единой эмоции, только иногда позволял себе хмурить брови, когда его пятка упиралась мне в ребро или давила на пальцы на руке. После нескольких таких побоев, я понял — кричать бесполезно, это только причинит мне ещё больше боли. Когда из груди пытался вырваться болезненный стон или крик, он затыкал мне рот тряпкой, а иногда, если ему было лень идти за ней (так мне казалось), просто затыкал его собственной рукой или сдирал с меня майку и запихивал с силой, из-за чего по щекам начинали бежать стремительные ручейки.
Каждый раз, когда мы ели, я был вынужден сидеть тихо-тихо, чтобы не получить подзатыльника от «брата» его крепкой рукой. Однако бывали времена, когда он меня не трогал, просто спокойно сидя на своём любимом диване. Его тёмные пряди цвета горького шоколада с толикой молока прикрывали уши, которые были проколоты, и в них красовались чёрные гвоздики. Длинные пальцы перелистывали страницы какой-то потрёпанной тетради. Из-под широкой майки виднелись ключицы, а когда особенно тепло, он снимал её, и можно было увидеть красивый подкаченный торс. В такие моменты (и только в такие) я мог наблюдать за ним, его движениями, за тем, как бегают по строкам карие глаза, как съезжаются к переносице его брови, если он задумывается над чем-то.
Ненавидел ли я его, не знаю. Он причинял мне боль, но в тоже время мог дарить и радость или же спокойствие. Бывали моменты, когда «брат» помогал мне с уроками, объясняя что-либо, или трепал аккуратно светлые волосы, слегка поглаживая. Тогда я не понимал его и его действий, что отзывались глухим стуком в грудной клетке. Любил ли? Ненавидел ли? Не знаю. Я старался просто жить, нет — существовать, не причиняя никому проблем, ведя себя тихо и не связываясь ни с кем. Казалось, моя жизнь немного наладилась: появился друг в школе, «брат» почти не бил, лишь иногда я удостаивался чести получить небольшой подзатыльник, тётя была довольна мной. Впервые в жизни я стал радоваться мелочам, что происходили со мной.
Утреннее солнце, что медленно пробиралось в мою комнату через шторы, сопровождаемое сладким щебетом птиц. Тёплый ветерок, который бережно ерошил мои волосы, заставляя толпы мурашек пробегать по коже от приятных ощущений. Крик чаек, что доносился до моего слуха, когда я приходил на море, и его «прохладный» солоноватый аромат. Глупые шутки моего друга, над которыми, пожалуй, смеялись только мы двое. Наши с ним разговоры о девушках и о том, кем мы хотим быть. То чувство, когда я пошёл подрабатывать, а после сам купил себе недорогой телефон. Буря эмоций переполняла меня изнутри, никогда ещё в жизни моё сердце не видело столько постановок, сколько оно узрело за эти четыре года. Но мой наивный мир рухнул вновь после того дня.
Вечер опускался на город своей медленной поступью, а солнце заливало горизонт кроваво-красным цветом. Закат распускался, словно яркий цветок. За окном слышались гомон машин и непреостановимый поток людской речи, что доносился далеко снизу. Я сидел в гостиной с книгой в руках, а он, как всегда, с шумом ввалился в квартиру. Зайдя в гостиную, злобно глянул в мою сторону, совсем как раньше, в самом начале. Я непонимающе склонил голову набок, а сердце окутал страх, когда он прошёл вглубь комнаты и, схватив меня за запястье, скинул на пол. Я ударился коленом о твёрдый пол, из-за чего оно начало неприятно ныть. «Брат» присел на корточки рядом со мной и, схватив за волосы, притянул к себе. Его лицо исказилось, тёмные глаза, казалось, стали ещё темнее. На моих глазах навернулись слёзы, я чувствовал себя, словно загнанный в ловушку зверь, которому не суждено более выбраться на волю, а впереди — лишь смерть. Он притянул меня ещё ближе и в самые губы, с неприкрытой злостью в глазах, произнёс:
— Ненавижу, — а я не мог понять, почему это слово обращено именно ко мне, что сделал, чтобы заслужить подобные эмоции со стороны, казалось бы, одного из самых близких мне людей (к несчастью, только по крови). Он жадно впился в мои губы, царапая их зубами, кусая. Его пальцы с силой сжимали светлые пряди волос, отчего я испытывал противную, ноющую боль. Он отпихнул меня, опрокидывая на пол и начиная задирать светлую футболку, что была на мне, вверх. Я хотел возразить, губы только приоткрылись в попытке после выдавить из горла хоть звук, но тут же был одарен сильной пощёчиной. Щека моментально покраснела, я не видел, но отчётливо ощущал, как растекается по ней колющая боль и как начинает сочиться кровь в уголке губ. Его пальцы, что проходились по моему телу, сдавливали кожу, заставляя чуть ли не стонать от боли и отвращения. Но не знаю: к себе или к нему?..
Он кусал кожу, посасывая её и оставляя красные следы. Когда его пальцы потянулись к ширинке моих брюк, то руки сами потянулись к нему в попытке остановить, но я вновь был одарен пощёчиной. В глазах слёзы, а из горла рвётся наружу отчаянный крик о помощи, который не в силах выйти. Я знал, как именно происходит секс между мужчинами, но никогда не думал, что сам окажусь в подобной ситуации. В тот момент, когда мои брюки были стянуты вместе с нижним бельём, всё тело охватил страх, через него словно проходили заряды электрического тока. Меня трясло. Я не испытывал наслаждения, только боль и унижение.
Его широкие ладони грубо проходились по моему телу, то и дело останавливаясь на сосках и сминая их. Когда он припал к одному из них губами, к горлу подступил комок. Я почувствовал, как вторая рука ласкает мой член, а потом опускается к проходу. Попытаться описать, что я тогда испытал, значит, ничего не сказать. Слишком много чувств яростно билось между собой в тот момент, отчаянно пытаясь сломать меня. И им это удавалось. Его пальцы, что проталкивались внутрь меня, доставляли боль и отчаяние, которое я доселе ещё не испытывал. Безысходность. Он вытащил пальцы, укусил меня за плечо, злобно посмотрел в мои уже покрасневшие глаза, а потом вновь прошептал на ухо, опаляя его горячим дыханием:
— Ненавижу тебя, — я почувствовал, как что-то горячее и мокрое упирается в меня, а потом резко толкается внутрь. Острая боль — и из груди вырывается болезненный вскрик, который я не смог сдержать, а он снова ударяет меня по щеке, кусая плечо. Чувство унижения окутывает меня с ног до головы, тело пробирает дрожь, а он двигается, причиняя ещё больше дискомфорта. Это пытка, с которой не смогло сравниться ни одно из событий в моей жизни. Я пытался заставить себя подумать о чём-то приятном, но в итоге — всё сознание заполняла лишь боль. Ощущение, что что-то внутри тебя двигается, заставляло меня непроизвольно хвататься за его одежду. Сердце, словно сумасшедшее, билось о грудную клетку, пытаясь проломить её, кровь приливалась к вискам, из-за чего голова гудела, как кипящий чайник. По щекам стекала вода. Звук шлепков оголённых тел и ощущение мокроты там, заставляло желать исчезнуть, провалиться сквозь землю. В один момент он вошёл особенно глубоко, из-за чего я непроизвольно выгнулся, но испытал лишь ещё более сильную боль, а потом как он вытаскивает из меня свой член, и что-то горячее вытекает наружу. По вискам и щекам по-прежнему стекала вода, а в душе было пусто.
Он не без труда поднялся на ноги и ушёл, напоследок посмотрев на меня с отвращением. Весь мой мир рухнул, словно карточный домик, на который подул порыв леденящего ветра. По телу проходила дрожь, а я натягивал брюки, пытаясь остановить рвущиеся наружу всхлипы, стирая руками текущие по щекам слёзы. В голове было пусто, словно кто-то уничтожил возможность мыслить. Теперь же я сижу на этом подоконнике и записываю последние строки, желая высказать всё то, что было у меня в душе. И не важно, что это никому не нужно, это было нужно мне. Теперь я наконец-то понял, зачем появился на этот свет...
Я спокойно перебрасываю ноги на ту сторону подоконника и всматриваюсь вдаль. Небо совсем красное-красное, как кровь. Такое красивое и манящее. Рядом лежит раскрытая тетрадь, в которой я написал последний текст. Отталкиваюсь и просто падаю вниз. Высоко. Как жаль, что я не смогу описать вам, как приятно это чувство последнего полёта...