I hate everything about you

Устало вздохнуть, сесть на кожаный диван, положить ноги на резной дубовый стол и накрыться шкурой барса… Роскошно, не правда ли? Скоро подадут ужин. С тем же колоритным пафосом, присущим только мне, я буду привередливо рассматривать деликатесы и воротить нос от самой лучшей выпивки. Мне можно. Это ведь я – Великий Пруссия, Гилберт Байльшмидт. Личность, которая, как может показаться, страдает неизлечимой манией величия. Однако, существуют множество пунктов, готовых это опровергнуть. Я заслужил здесь абсолютно всё до последнего гобелена на стене. Не спорю, я люблю себя, но чем больше люблю, тем сильнее ненавижу. Ненавижу до обжигающей боли в груди, испепеляющей сердце в тлен, оставляя вместо него мелкий никчёмный кусок угля. Не так давно появилась новая привычка – перед сном смотреть в зеркало и говорить с самим собой. Глупо, да? Раньше меня это забавляло, а теперь помогает оставаться настоящим. За бесконечным множеством всех масок я могу попросту уничтожить своё эго. Разлагаюсь. Сначала мысли, затем сердце… Что дальше? Стараюсь сохранить хотя бы свою душу. Наверное, это всё, что у меня осталось. В зеркало на меня смотрит тот самый Гилберт, который нещадно завоёвывает земли, отпускает язвительные насмешки, очаровывая всех своей улыбкой и пафосом. Усмехаюсь. Вот он – плод жадности, гнетущий, хотя и такой соблазнительный. Тяжело носить столько масок. Даже братик забыл Меня Настоящего, это больно, однако, отступать с контратакой уже поздно. Зарабатывать репутацию – тоже своего рода битва, которая несёт в себе гораздо большие жертвы, чем какая-либо другая. Я создал себе образ эдакой сладкой сволочи, избалованной роскошью. Этого ли я добивался? Наверное, нет, но теперь я не в праве открыть всем своё истинное лицо. Уму ведь не постижимо, что я, Великий Пруссия, могу быть ласковым и добрым, что мне тоже не хватает нежности и заботы. Один. Никто не поймёт. Мягко улыбаюсь, касаясь ладонью гладкой, чуть прохладной поверхности зеркала. Вон он – я. Я Настоящий. С такой тёплой улыбкой и мягким взглядом. По ту сторону зеркала остаётся вся фальшь сегодняшнего дня. Снимаю маски. Легко. Приятно. — Я ненавижу в тебе абсолютно всё, лживый, мерзкий мальчишка, — ухмыляясь, говорю самому себе. Этой ночью я всё равно не засну, поэтому напишу письмо братику. И, пожалуй, начну его со слов: «Дорогой Людвиг, я очень по тебе скучаю…» Более чем уверен, что в ответном письме обязательно будут присутствовать такие фразы как «Гилберт, с тобой всё хорошо?», «Что-то случилось?», «Ты не болен?». Нет, братик, не болен. Смеюсь. Представил лицо Германии, перекошенное от такого чувственного начала повествования. Выбрасываю листок, предварительно сложив его в самолётик. Людвиг тоже не поймёт. В принципе, можно было попробовать оставить, но пока что не время. Письмо откладывается на завтра, когда я снова надену маски и войду в фальшивый образ. Какая у меня интересная жизнь, чёрт возьми! Один образ, второй, третий… Разнообразию нет предела. Внезапно улыбка сходит с моего лица. Вспомнил момент, который меня так гложет. Раньше Людвиг был рядом со мной. Всегда. Общались только друг с другом, понимали друг друга с полуслова… А теперь у него есть Италия и Япония. Друзья. От этого слова комок в горле. Друзья – это нечто личное, родное. Никого из своего окружения я не могу назвать своим другом. Максимум – знакомым. Неужели я настолько одинок? Пока братишка был рядом, я чувствовал себя нужным, но он становится всё дальше и дальше от меня. Все отдаляются. Прикладываю ладонь к лицу и ощущаю что-то горящее, обжигающее ладони. Слёзы. Я уже и не помню, когда в последний раз плакал. Плачет и моё отражение в зеркале. — Теперь мы с тобой одни, да? – произношу вслух и стараюсь улыбнуться. Пожалуй, только я могу дружить с самим собой. А что поделать… Выхожу на балкон. Передо мной мои земли. Для кого это всё? Для меня? Я тоже не могу жить эгоистом. Как бы это печально не прозвучало, но я чувствую, что и моя энергия вскоре иссякнет, всё будет кончено. Хотя, зная свой характер, такие выводы я делаю в приступе вселенской депрессии, а на деле буду биться до последнего. Не для того я побеждал, чтобы кому-то проиграть всё завоёванное собственным трудом, кровью и потом… Задумался. Замёрз. На балконе оказалось слишком холодно, зима… Снег легко порхает в воздухе, мягко опускаясь на землю. Ловлю ртом снежинки и радуюсь, как ребёнок. Безумно радуюсь. — Брат, с тобой всё хорошо? – раздался голос из-за спины. Нервный смех. Легкий шок. — Запад? Братишка! – обернулся я с улыбкой. Людвига перекосило. — Ты не болен? – его ладонь опустилась на мой лоб. Заботливо. Нежно. — Нет. И, предугадывая твой следующий вопрос, у меня абсолютно ничего не случилось! – язвительная ухмылка. Первая маска. Германия настороженно смотрит на меня. Глупый, глупый братишка… — Гилберт. Ты пьян, — заключил он и убрал тёплую ладонь с моего лба. — Фу, братик, как некрасиво ты разговариваешь со старшими! – отвешиваю Людвигу звонкий подзатыльник. — Ну вот, узнаю прежнего Гилберта, а то ты… Странный какой-то был, — улыбнулся он и облегчённо выдохнул. Едко улыбаюсь в ответ. И маски снова так привычно въедаются в мою кожу…