Оглушение

Майкрофт улыбается чеширски. Не показывает зубов, разве что, и Грегори думает о том, что к ситуации больше подошел бы Безумный Шляпник или Мартовский Заяц – к ситуации, а не к Майкрофту. Майкрофт – кот, самый настоящий – насмешливый и невидимый, влиятельный до невозможности и незаметный, будто нереальный. Грегори порой пугает идиотская мысль, что он исчезнет, просто возьмет – и растворится в воздухе, как персонаж Кэрролловской сказки. Впрочем, Майкрофт растворяться явно не собирается. Майкрофт почти выигрывает у него третью за вечер партию в карты. Грегори вся эта затея с его предложением и Холмсовским согласием кажется невозможным фарсом; разве может привычный Черный король, гений шахмат, снизойти до обывательских азартных игр?.. Пусть и не на деньги. Желания порой куда… хуже? Лучше? Интереснее?.. Волнительнее. Это уж точно. Майкрофт склоняет голову к плечу и щурится. Камин бросает на его лицо горсть колышущихся бликов; Майкрофт – Чешир. Невидимый. Улыбающийся. Меняющийся каждое мгновение и остающийся самим собой – нетленно. Грегори сглатывает тугой комок в горле, смотрит на три туза, сданных Майкрофтом, и криво ухмыляется. Беспроигрышное состязание. Грегори кажется, что на него давят стены огромного поместья. Слишком тихо – нет соседей за тонкой перегородкой, занимающихся своими делами; нет звуков с улицы – гудков машин и неумолчного гула живущего города; нет ни звука, кроме издаваемых двумя людьми – и они раскатываются, кажется, громким эхом по самым дальним углам дома. Холмс отставляет в сторону бокал с вином, медленно, как-то тягуче встает из-за стола и неспешно обходит кресло инспектора. Грегори закрывает глаза; через несколько безумно долгих секунд чувствует тонкие пальцы на плечах; еще через несколько ударов сердца – теплые губы на шее; вдыхает судорожно и ловит ладонь Майкрофта руками. Прижимается к ней в поцелуе, приникает щекой и боится, боится, боится – исчезнет?.. Когда-нибудь – непременно. А до тех пор… Ткань сминается под пальцами с тихим шорохом, который в безлюдных комнатах усадьбы Майкрофта кажется оглушительным. Грегори кажется оглушительным всё – собственное тяжелое дыхание, треск пламени в камине, почти беззвучный стон Майкрофта, когда он приникает губами к его обнаженной груди. Карты слетают со стола на пол и кружатся, кружатся, кружатся, как детские сны июльским днем далекого девятнадцатого столетия… Оглушителен стук сердца – своего и еще одного своего, отданного возмездно, взамен на чужое. Оглушительны тихие просьбы, которые Грегори шепчет севшим голосом в плечо Майкрофту. И даже прикосновения – пальцев, губ, языка, ресниц – к коже оглушают. И среди всей этой огромной, переплетающейся разными звуками чудесной мелодии Грегори все равно слышит тихую волынку своего страха. Ведь – не навсегда. Оркестр не может играть вечно; сколько ни плати призрачным музыкантам нежностью – когда-нибудь замолкнет альт страсти, утихнет свирель желания, оборвется струна любви. Сколько ни плати – ничто не вечно. Ускоряется ритм; еще оглушительнее становится несуществующая музыка, стучит в ушах барабанной дробью приближающийся оргазм. Грегори вжимается лицом в чужую шею, втягивает почти до потери сознания ароматы пота, едва уловимый – геля и туалетной воды; зажмуривается до цветных кругов перед глазами. Майкрофт утыкается носом в рано поседевшие платиновые пряди, вдыхая запах похожий по составу и совершенно иной по ощущению. Серебряно-радужный, безмолвно-громкий, сдобренный мешаниной запахов и ароматов своего-чужого тела оргазм прокатывается будто не по ним самим, а по всей комнате, дому, городу; это – их личное и такое, чего не могли не почувствовать другие люди. Слишком уж… оглушительно. И Грегори почти перестает бояться. Вспоминает под сонный взгляд Майкрофта и щекочуще-прекрасные узоры пальцами по груди: - Коты всегда возвращаются домой.