My heart is yours.

      Я нежно провожу пальцами по светлым волосам и закрываю глаза, ощущая их шелковистые прикосновения к кончикам моих пальцев. Дания, такой родной, теплый, мягкий безмятежно сопит мне в шею и смешно улыбается от моих прикосновений. Он не знает, насколько сильно я люблю его, насколько сильно я нуждаюсь в нем. И я рад, что не знает. Пожалуй, безграничность моей любви могла бы испугать его. Хенрик слишком дорожит своей свободой. Потому его устраивает, что на его признания в любви я лишь поджимая губы, морщу нос и прошу его отстать. На самом деле мне хочется обнять Хансена, уткнуться ему в шею, вдохнуть родной запах хмеля и печенья, а затем шептать, как сильно я люблю его. Но Дания испугается, испугается и уйдет. Нет, вскоре вернется. Через день или два. И я точно буду знать, что он изменял. Не потому, что не любит. Только чтобы доказать самому себе свою драгоценную свободу. Да, ее он всегда любил больше меня. Она моя единственная настоящая соперница. Но я буду терпеть, потому что мое сердце принадлежит ему.       Дания, Дания, что ты делаешь со мной? Сегодня он позвал меня прогуляться, в своей милой и такой непосредственной манере. Боже, порой он ведет себя, как маленький ребенок. Это так глупо и мило, что мне противно. Он держал меня за руку, смеялся, говорил о чем-то. Я почти на сто процентов уверен, что это что-то неважное, фильтровать его речь порой практически нереально. Но мне просто нравится голос Дании. Такой мягкий, приятный тембр. Мне нравится, когда он поет. Музыка словно подчиняется Хенрику, так мелодично и правильно он поет. А еще у него теплые и широкие ладони. Я люблю, когда он гладит ими мои плечи. Но никогда не скажу ему, ведь он может все не так понять. Он постоянно все не так понимает. Или делает вид, что не понимает. Ведь он совсем не глуп, и я прекрасно знаю это. Все эти его игры в тормознутого и недалекого весельчака лишь игры. Он не такой. Совсем не такой, каким его видят все остальные.       У Хенрика теплые губы. Теплые и мягкие, как у девушки. Это такое забавное сочетание, что порой мне сложно сдержаться и не поддеть его на эту тему. Но его губы приятно целовать. Приятно касаться их пальцами. Приятно ими владеть. Хенриком вообще приятно владеть. И мне почему-то кажется, что он прекрасно знает об этом. И, может быть, именно поэтому никому не доставляет этого удовольствия, предпочитая владеть другими.       Дания любит, когда я ревную. Любит прижиматься к Нидерландам на моих глазах, а потом доказывать, что это были дружеские объятия. А я в то время мечтаю убить их обоих. Никогда не пойму, зачем ему это, ведь признания в любви он слышать от меня боится. А все равно хочет так или иначе видеть, как я не хочу его отпускать. Возможно, он просто садист. А что, это ведь многое объясняло бы. Но я не позволяю себе закатывать сцены, моя ревность тихая и покорная. Именно такая, какая ему нравится. Порой мне кажется, что ради него я разыгрываю роль. Очень сложную и непосильную для меня роль, которая клеймит меня, давит на сердце и вызывает сильную боль внутри. Боль, от которой хочется кричать, плакать, резать свою плоть. Делать все, что угодно, лишь бы выпустить ее наружу.       Но я стерплю от него все, что угодно. Потому что без Дании я не смогу жить, не смогу дышать. Я не смогу существовать без его радостной улыбки, без его «Нор, иди ко мне!». Без него уже не будет меня. Потому что мое сердце принадлежит ему. Безвозвратно и безвозмездно.