Часть III Беатрис
Вода отрезвляет меня. Наконец-то. Пусть я еще ощущаю дрожь страха, пусть меня всю изламывает в странном чувстве холода, пусть я совершенно выбита из колеи – я дома. Нет, не так. Я, наконец, вернулась домой. На секунду внутри все сжимается от счастья, и я снова задыхаюсь, но уже не от боли, а от предвкушения. Я резко отдергиваю себя и проворачиваю кран до упора. Поток ледяной воды очищает мой затуманившийся разум. И все плохие мысли, воспоминания, все жуткие сны утекают в канализацию. Там им самое место. Когда я вылезаю из ванной, в голову ударяют прежние мысли. Перед глазами маячит образ той незнакомки. Нико назвал ее Бьянкой, но разве… Разве она не плод моего воображения? Да и кто такой этот Нико? Странный подросток - гот? И если все друзья Джексона ведут подобный образ жизни, то я очень сомневаюсь в успешности сегодняшнего вечера. Всю дорогу до дома Аннабет порхала вокруг меня, словно наседка, чем порядком надоела всем пассажирам метро. Это было и мило, и раздражающе, и дезориентирующе одновременно, но я мало обращала на это внимание. Я чувствовала себя словно сломанная кукла, которой нужно сменить батарейки. В глазах попутчиков угадывались фигуры тех мертвых теней, что я видела во сне, и, не смотря на попытки друзей согреть меня, я по-прежнему ощущала пробирающий холод. Единственным спокойным человеком во всей нашей компании был именно Нико. Кажется, маска безразличия никогда не сходила с его лица. Он упорно вглядывался в черный мрак за пределами вагона, что-то бормотал, оглядывался. Но то, что словно стало брешью в его отрешенности – беглый, ищущий взгляд. Черные глаза останавливались на моей сумке. Он прожигал ее взглядом, и я могла понять его. Казалось, словно сквозь ткань сумки меня касаются веснушчатые щеки той самой Бьянки. Я могла бы назвать это совпадением, могла бы просто не поверить догадкам юного гота и сослаться на стечение глупых обстоятельств. Но что настораживало меня в особенности, так это то, что я уже знала цвет глаз псевдо - Бьянки, видела прежде этот странный шрам, изгиб губ, волны вороных волос. Я знала цвета, которые будут играть на ее коже при свете. Память художника намного точнее памяти любого человека, и могу сказать точно – я будто тысячи раз рисовала ее до этого. Чувство дежа-вю красной тряпкой маячило перед глазами. – Ты там уснула что ли? – послышался веселый голос Джексона. Я словно просыпаюсь ото сна. Глаза впиваются в мое испуганное отражение. Сколько времени я провела в таком положении? – Выхожу. Я кутаюсь в махровый халат Аннабет и стараюсь отогнать глупые мысли. Пусть и не совпадение, пусть и незнакомку действительно зовут Бьянка – должно быть я видела ее прежде. Приди в себя, Би. Едва я открываю дверь, меня озаряет яркая вспышка. От неожиданности я пячусь назад, но после дикого хохота, что расходится по комнатке, я мгновенно включаю режим «фурии». – Какого черта, Джексон? Когда сквозь пелену бликов и мигающих полукружий я, наконец, замечаю довольное лицо Перси, меня едва не трясет от злости. В руках он крутит фотографию, на которой проявляется мое глупое сереющее лицо. – Традиция, Би, и тебе не укрыться от нее, – он хватает меня за руку и тянет в зал. – Идем. Я не успеваю возразить, так как приходится лавировать меж кроватью, разбросанными вещами, моими учебниками и чертежами Аннабет. Да, я, правда, не ожидала, что слово «свобода» подразумевает под собой свинарник. На самом деле, Перси мало похож на первокурсника. Даже на выпускника. Я слишком часто замечала отсутствие логики в его поступках. Глаза цвета морской закатной бирюзы всегда горели каким-то детским, неподдельным и слишком живым интересом ко всему, чего касались его руки. Он напоминал мне Чарли, но в более взрослой, непринужденной, и все еще порывающейся к открытиям версии. Неожиданно Джексон останавливается. Странно, но мы стоим посреди гостиной комнаты, а я по-прежнему не замечаю ничего выдающегося. – Не догадалась еще? Я окидываю друга вопросительным взглядом. Он просит меня подождать и скрывается в своей комнате. И в тот же момент мой взгляд цепляется за стены. Фотографии. Словно фотообои, расклеенные по всему периметру уютной гостиной. Я подхожу ближе и даже пробую их на ощупь – нет, настоящие. Их так много, что даже попытайся я их сосчитать, сбилась бы на сотне. На многих из них я узнаю знакомые и счастливые лица Перси и Аннабет. На некоторых им не больше одиннадцати, на других около шестнадцати. Все фотографии сделаны в разное время, но они как будто отражают одну и ту же эмоцию, написанную на лице моих друзей – счастье. Я замечаю некую закономерность: разглядывая фотографии более ранних лет, Чейз и Джексон сторонятся друг друга. Рядом с ними часто мелькают незнакомые лица, но мне кажется, что мои друзья в центре внимания всего… лагеря? Они не врали мне? Оранжевые футболки? Фотографии посиделок у костра? Странные доспехи и мечи? Слишком необычно, но почему бы и нет? – Лагерь Полукровок. Я оборачиваюсь и замираю. Джексон словно завороженный глядит на фотографии и слабо улыбается. Это печальная улыбка, словно ностальгия, которая душит своими одновременно жаркими и холодными объятиями. Он проводит пальцами по одной из фотографий и бормочет себе под нос: – Селена и Чарли… – Чарли? – услышав знакомое имя, встреваю я. Перси слабо кивает. – Он был отличным парнем, как и его девушка. – Был? – хрипло спрашиваю я. Не знаю, почему я задаю эти вопросы, зачем только донимаю Перси, ведь эта тема наверняка не особо приятна ему. Джексон опускает глаза и хмурится. Я часто замечала за ним эту странную привычку: он делал так всегда, когда был расстроен или озадачен. Озадачен – не запуган. Слово «страх» неизвестно этому парню. – Они погибли в автокатастрофе. Я поднимаю голову и замечаю ту самую фотографию. На ней темноволосая, прекрасная, другого слова тут не подберешь, девушка и улыбчивый афроамериканец. Он с такой любовью и нежностью смотрел на нее, что у меня в животе появилось некое странное трепещущее чувство восторга. По сравнению с этой хрупкой бледнолицей девушкой, он был просто огромным. Но даже это несоответствие не портило ощущение того счастья, что искрилось между ними. – А это Кларисса и Крис, – указывая на другое фото, говорит Джексон. – Она ненавидит меня, а вот Крис славный малый, пусть слегка чудаковат. Это братья Тревис и Коннор. От них в лагере одни проблемы, и знаешь что? Они хуже чем я, ты можешь себе представить, Би? А я не могу себе этого представить. Я просто смотрю в усталые, вздернутые пеленой воспоминаний глаза Перси, и чувствую себя самым счастливым человеком на всем белом свете. Он продолжает называть странные незнакомые мне имена, а я, не отрываясь, гляжу на фото двух влюбленных. Они счастливы, и, кто знает, быть может, они счастливы и теперь, вне досягаемости этой гнусной реальности, в которую я вляпалась. Вляпались все мы. Неожиданно, я крепко-крепко прижимаюсь к Джексону. Порыв эмоций снова заставляет меня делать необдуманные вещи, но я действительно рада, что нуждаюсь в нем. Как нуждаюсь и в моей Воображале. Как нуждаюсь в них обоих. Мне только бы дотерпеть до совершеннолетия, и тогда я смогу быть с Чарли. Тогда мое счастье станет невосполнимым. – Ну, чего ты? – смущаясь, говорит Перси. – Хочешь, чтобы я заткнулся, да? – Спасибо, что вы у меня есть, – как можно спокойнее отвечаю я. – Это похоже на безумие, но я никогда… – Я знаю. – И что вы терпите меня… – Знаю, знаю, – Джексон бессовестно перебивает меня и треплет по влажным волосам, но я даже рада, что не приходится выдавливать из себя красноречивые предложения. – Мне всегда нужен был старший брат вроде тебя… – Вроде такого умного, успешного и привлекательного? – Не надейся, Рыбьи Мозги. Я оборачиваюсь и в дверях замечаю Аннабет. В ее руках полно сумок, но на этот раз она не возмущается, только улыбается и молча ставит их на пол. Да, Воображала действительно тронута. – Чего ты, Би? Я слабо улыбаюсь. Она одета в дутую куртку цвета лазури (кажется, они с Джексоном повернуты на морской тематике), и напоминает мне огромного снеговика. Чейз подходит к нам, и, словно перенимая из рук своего парня, по-сестрински прижимает меня к себе. – Накатило, – бурчу я. Я слышу щелчок и тут же отпускаю Энн. В дверях стоит Нико, и от его холодного, не то презрительного, не то выжидающего взгляда, мне сразу хочется скрыться в комнате. Но это вряд ли.***
– Где молоко для коктейлей? – вопит с кухни Аннабет. Я стараюсь не участвовать в этом празднике жизни, уткнувшись в ноутбук. Серьезно, организаторские способности Чейз начинаются и заканчиваются тоталитарным режимом. Она слишком уж любит командовать, но, к несчастью, в этом вся Воображала. На меня взвалили обязанности ди-джея, но на деле… я понятия не имею, что будут слушать их старые друзья. Перси отмахнулся от моего вопроса, мол, сойдет любая, но я не хочу упасть в чужих глазах, а уж тем более в глазах друзей моих лучших друзей. Ужасно звучит. Я пыталась заговорить с Нико. Честно, первые пять секунд я считала, что у меня почти вышло, но потом он вдруг поднял на меня глаза и … все кончилось. В прямом смысле этого слова. Я просто заперлась у себя в комнате. Что касается музыки – я меломан. Не уверена, что друзья Перси станут слушать что-нибудь вроде Basteline, Coldplay или Matchbox Twenty. Вообще-то, они могли бы сами об этом позаботиться, ведь я могу просто испортить этот вечер. И снова все сводится к тому, что я аутсайдер-неудачник. Как предсказуемо. В конец концов, я просто ввожу «популярная музыка» в поисковик, но, к сожалению, и тут меня ждет неудача: попса на попсе, которую я, к несчастью, не переношу просто физически. Едва я откладываю ноутбук, как в комнату вваливается Джексон. С яростным криком он падает рядом со мной и зарывается под гору подушек, сваленных у изголовья кровати. – Аннабет? – интересуюсь я. Гулкий возглас согласия доносится из-под перин. – Ты не пробовал быть с ней милым? Перси реагирует мгновенно: он резко выбирается из-под завала и яростно прожигает меня взглядом. – Не пошла бы ты … к ней? Я поднимаю руки вверх. – Рокировка, Джексон. Ты на музыке, я на кухне. Что ж, наверное, я просто поспешила с выбором. Здесь творился настоящий погром. Мы собирались обойтись стандартным набором еды: пиццей, чипсами, печеньем, чем-то, что могло спасти от похмелья, но когда дело касается Аннабет Чейз, вы можете забыть о своих планах. Ей хотелось быть на высоте, несмотря на недостаток времени, продуктов и кулинарных способностей. Сейчас подруга была в подаренной мною футболке. Сквозь пятна муки и странной жидкой субстанции (подозреваю - это были яйца), виднелась улыбающаяся рожица совы. На месте птицы, я бы обиделась. – Ты пытаешься загримировать себя? Чейз посылает мне такой же гневный взгляд, что и ее парень. – Кексы. У меня ничего не выходит, – обиженно говорит Энн. – Я бездарность. У Салли они никогда не выглядят как подгоревшие угольки. Она достает противень, и я мысленно соглашаюсь с ней. По сравнению с этими кексами, раскаленные угольки выглядят аппетитнее. – А без них никак? – Нет, я хочу… – Да, да. Ошарашить всех своим кулинарным умением, которого у тебя нет, – улыбаюсь я. – Кухня – не самая сильная твоя сторона. Подруга обиженно фыркает и возвращает противень на прежнее место. Кажется, она надеется исправить свое бедственное положение. Я вздыхаю и подхожу к ней. Она злится на меня. Хотя, скорее не на меня, а на правду. Признавать свое поражение для нее вроде приговора. – Давай ты приведешь себя в порядок. Сходишь в душ, отмоешь волосы от… это тесто, я надеюсь? – смеюсь я, обнимая ее за плечи, – постараешься убрать с лица эту злую гримасу, а я наведу здесь порядок и что-нибудь придумаю с твоими кексами, идет? – Ты ведь не умеешь готовить? – упрямо замечает подруга. – Есть вариант, в котором ты идешь на вечеринку как идиот – грязная и злая. Я не против. Аннабет смешно хмурится. Мне кажется, я буквально слышу шестеренки, что крутятся в ее голове. Она, как настоящий архитектор, взвешивает все за и против, анализирует, оценивает бедствие обстановки по шкале от одного до десяти. И, наконец, произносит: – Обещай, что ты просто выкинешь этот ужас и никому об этом не скажешь? – жалобно просит Энн, кивая в сторону кексов. – Оставлю как компромат, – смеюсь я. Она уходит с поля боя с кривой усмешкой проигравшего. И я остаюсь один на один с подгоревшими кексами. Почему всегда так: я сначала говорю, а потом думаю? Напросилась выбирать музыку? Готовить кексы, которые и не готовила вовсе? Все объяснимо, Би. Это ты. На холодильнике, единственном уцелевшем предмете кухни, висит потрепанный временами рецепт «Морских кексов». Да ладно. Они действительно повернутые. Стандартный набор для выпечки: мука и яйца. Единственным странным ингредиентом был только синий краситель. Я теперь войду в историю, как самый безрукий пекарь. Возможно, только после Аннабет. Ладно, до прихода гостей остается чуть больше часа. А значит, у меня в распоряжении не так много времени. – Значит, на две порции нужно одно яйцо? Тогда на девятерых, – я нервно закусываю губу, – нужно шесть. Не знаю, почему я не следую рецепту, а просто бухаю в миску шесть яиц. Мне нужно добавить ровно пять ложек сахарной пудры, а я зачем-то опрокидываю туда почти всю оставшуюся после «пыток» Аннабет пачку. Нужно вымешать субстанцию в пену, но у меня она получается слишком густой. Так не должно быть. Я знаю как выглядит пена. – Не выливать же все это? – уже вслух возмущаюсь я. – Не пробовала следовать рецепту? – раздается чей-то голос позади меня. Меня словно током ударило. Ни то от неожиданности, ни то от нервозности. Я оборачиваюсь и замечаю, что за столом напротив меня сидит Нико. В свете кухонной лампы я вижу, что его лицо цвета мелованной бумаги. Я не поднимаю глаза выше его курносого носа. Горький жизненный опыт показал, что это плохо заканчивается. Мне кажется, это что-то вроде запрета перед смертельным номером: «Не смейте повторять этого дома». – Я не особый кулинар, – запоздало отзываюсь я. – И поэтому ты вызвалась заменить Аннабет? В точку. Я отворачиваюсь и продолжаю вымешивать густую массу, которая в рецепте называется «пеной». Меня немного раздражает его поведение. Он не помогал ни Аннабет, ни Перси, ни мне. Он просто уткнулся носом в телевизор, а когда я побеспокоила его, казалось, этот парень просто уничтожит меня взглядом. Может я и не кулинар, но от чужой помощи я бы не отказалась. Да только, кажется, этот Нико понятия не имел, что такое помощь. И все друзья Джексонов ведут себя подобным образом? – Слушай, я понял. Тебе нужна помощь, – выдает Нико, – только оставь в покое ложку, это раздражает. Я с ужасом замечаю, как громко вымешиваю пену, которая превратилась в жидкость. Всего-то нужно было разозлится. Этот мрачный парень все же внес свою лепту в приготовление кексов. Осталось дело за малым. – Ладно, давай попробуем заново, – начинаю я, – я Би. – Прям так сразу? – А ты, оказывается, шутить умеешь. – удивленно говорю я. – Прогресс. – Нико, – я протягиваю ему руку, но он только скептически ухмыляется, – обойдемся без рукопожатий. Меня это должно было задеть? Надо познакомить этого парня с Марджерами. Я слишком уравновешенная для его грубости. – Приготовь краситель. На упаковке написано соотношение воды и порошка. На этот раз он без вопросов становится за кухонный стол. Я же продолжаю борьбу с тестом. Помню, как в счастливом детдомовском детстве меня ударило током. По глупости, я, будучи ребенком, схватилась за оголенные провода. Чудом, настоящим чудом, я осталась живой и невредимой. Вот и сейчас, я ощущала приблизительно тоже. Только теперь вместо того, чтобы отпустить провода, я сжимаю их все сильнее. Грустно это. – Готово, – прерывает мой поток мыслей Нико. Я смотрю на глубокое блюдце, и действительно. У него получилось довольно не плохо. – Можешь быть свободен, – пожимая плечами, говорю я. – Серьезно? – Я вижу, что тебе не особо радостно это занятие. Не хочу никого принуждать, – говорю я, смешивая краситель с получившимся пышным тестом. – Я тоже не люблю людей, но от них не скроешься, если честно. Неожиданно я слышу сдавленный смешок. Победа. Мизерная, но победа. Я смогла продержаться дольше пяти секунд и не сбежать? Би, ты идешь в верном направлении. – Но тогда я буду плохим гостем, – серьезно говорит парень. – Я здесь такая же гостья, как и ты, можешь просто развлечь меня болтовней, – предлагаю я. – Помощь уже лишняя, я чувствую себя профессионалом. Думаю, он вряд ли согласится. Разве что под строгим взглядом Джексона, он свыкнется с мыслью, что нужно быть со мной милым. Хотя знакомо ли ему слово «мило»? К моему удивлению, он усаживается за стол. Но самое глупое, или странное, то, что Нико продолжает играть в молчанку. У него очень тяжелый характер, но что и говорить о его взгляде? Я буквально физически ощущаю его. И почему ты снова сначала говоришь, а потом делаешь, Би? – Что у тебя за имя? – внезапно спрашивает он. Этот парень кладезь неожиданных поступков. – А что с ним не так? – удивляюсь я. – Это сокращение или… Что с ним вообще? Одна буква – «би»? Я незаметно улыбаюсь. Мне даже нравится, что он завел этот разговор. Пусть из вежливости, но меня радует, что я лишена привилегии бежать в комнату сломя голову. – Мое полное имя – Беатрис. Но у меня такое жуткое ощущение, – я тяжело вздыхаю и снова кусаю губы, – будто оно не совсем мое. Как будто я украла его у кого-то. Странно звучит, да? – Жутко. Это сарказм, но у меня такое ощущение, что это он серьезно. – А что не так с Беатрис? Я задумываюсь. Наконец, достаю из формочки последний подгоревший кекс Аннабет и с горкой накладываю собственное тесто цвета морской волны. Что не так с Беатрис? – Оно глупое. Как «крыса Беатрис», или «Крис влюблен в Беатрис», или «Мы подвесим Беатрис лицом вниз». – Весело говорю я, ставя кексы в духовку. – Ты это сейчас серьезно? Больше похоже на детские кричалки. Я потягиваюсь и опустошенно вздыхаю. Ничего сложного, эти ваши «Морские кексы». Но мне не хотелось бы выглядеть как ничтожество на вечеринке, а на мне еще уборка кухни. Ах, да. Вопрос Нико. – Это они и есть. В интернате никто не мог придумать ничего умнее этого. Вообще-то, я знаю, почему мне не нравится это имя. – Я усаживаюсь напротив Нико, все еще разглядывая стены увешанные фотографиями моих друзей, – Когда меня оформляли в семью опекунов, у приюта не было моих документов. Дату моего рождения узнали по браслету из роддома: моя мать отказалась от меня еще в больнице. Меня нашли на улице двадцать четвертого июня. С тех пор, это день моего рождения. А про имя… На браслете было только одна буква «би». Вот и вся история. Я продолжаю смотреть на фотографии, но чувствую себя как на рентгене. Нехорошо получилось. Я так давно не говорила никому об этом. То есть, вообще никому. Я вообще никому об этом не говорила. Сердце начинает выбивать быстрый ритм, к вискам приливает кровь – я начинаю паниковать. Черт. Как я могла проболтаться? Да еще и кому? Ни Перси, ни Аннабет не должны знать об этом. Я должна оставаться прежней, нормальной девушкой из малообеспеченной семьи. Какая же ты ослица, Би! – Послушай, я не хотела… Не должна была этого говорить. Просто … – Да. Забудем, – резко бросает Нико. – Ты давишь на жалость, а это лишнее. Я не успеваю ничего ответить, потому что он просто встает и уходит прочь. Провожая взглядом его ссутулившуюся спину, я совершенно забываю о том, как обрела свою мизерную победу. Смогла вытянуть из него хоть слово, а потом нагрузила своей ни к чему не обязывающей историей детства. Эта победа не идет ни в какое сравнения с жутким провалом и зияющей пустотой в моей груди.