Призрачный юноша

Они подъехали к особняку с воронами на воротах, когда совсем стемнело. Их уже ждали – в нише возле заброшенного дома вспыхнул факел. Раздался сухой треск, кто-то закричал, громко заржала Сона. А всадник в черно-синем колете упал на мостовую, мощеную булыжником. Рокэ бросился к нему, но, увы – было слишком поздно. Его оруженосца, смертельно раненного неизвестным стрелком, не могли спасти и морисские средства. - Ричард, - позвал Алва, вглядываясь в пустые глаза того, кто принес ему клятву в Фабианов день. Повелитель Скал ничего не ответил. Лицо приобрело по-детски обиженное выражение, будто герцог Окделл расстроился из-за очередной шутки монсеньора. Вот только теперь некому будет обижаться на едкие замечания. И никто не позовет «эр Рокэ». Не надо вставать по утрам для фехтовальной тренировки и нещадно гонять по двору оруженосца. И никто никогда больше не сядет на шкуру черного льва в кабинете, чтобы послушать песни на кэналлийском. Рокэ на миг приложил ладони к глазам. Какое странное понятие – никогда. Для Ричарда никогда и ничего не будет. - Тетушка, - позвала Кончиту ее племянница, - а почему соберано такой печальный? - Спи, детка, - женщина встала в постели, укутала Марсию потеплее и подоткнула одеяло, - завтра утром мы будем печь сладкие булочки с корицей. - Ой, как весело! - Спи! - Кончита строго сдвинула брови и погрозила пальцем, - а то не будет никаких булочек. Вскоре Марсия сладко посапывала. Кончита вздохнула. Ее племяннице шел семнадцатый год, но умом она была как пятилетняя малышка. Когда в Кэналлоа погибла семья ее сестры, у доброй женщины не было и вопросов, с кем оставить племянницу. Девочка, почти девушка переехала с ней в Олларию. В особняке Марсию любили. Ее ровесницы уже вовсю шушукались, обсуждая кавалеров и наряды, а девушке суждено было навсегда оставаться ребенком. Она могла делать кое-какую работу на кухне, иногда пела трогательным детским голоском. И, слушая ее пение, Кончита промокала повлажневшие глаза кончиком платка. Рокэ почти не знал о Марсии. Нет, конечно знал, и даже видел пару раз – но Кончита не выпускала «малышку», как она называла племянницу из своего поля зрения, а если была занята, то за Марсией присматривали кэналлийки в кухне. И тем удивительнее было для нее услышать от племянницы. - Тетушка, а почему дор Рикардо стал прозрачным? Побледневшая Кончита рухнула на стул. Потом торопливо стала зажигать свечи и читать заговор Четырех. Марсия с интересом смотрела на родственницу. - Это для чего свечки? - Детка, а где ты видела дора Рикардо? - В коридоре и в комнате на втором этаже. Я его несколько раз видела. «Это бывшая комната оруженосца соберано», - подумала горничная. – «Только откуда Марсия знает об этом»? Впрочем, - решала она, - служанки не умеют держать язык за зубами, и малышка наверняка слышала что-то о гибели дора Рикардо. А дальше – дело больной фантазии. И Четверо не знают, что творится в голове Марсии. Повелитель Скал, явившийся выходцем – так он явится ночью, да чтобы все спали, кроме того, за кем он явится. Больше Марсия о Ричарде не упоминала, и Кончита понемногу успокоилась. До тех пор, пока не услышала разговор. Ее племянница явно говорила с кем-то – но был слышен только ее голос. «Надо бы попросить лекаря, чтобы дал успокаивающий настой», - подумала Кончита, - «негоже, что малышка говорит сама с собой». - Только ты меня и видишь, - сказал Ричард. - Я знаю. Они мне не верят, что ты здесь. - И не надо. Лучше пока ничего никому не говори. Все равно не поверят. - А почему они тебя не видят? - Потому, что меня нет. Я умер. Меня убили там, у ворот. Знаешь, в тот день на небе было четыре солнца, и радуга. И монсеньору вручили Меч Раканов. - А ты умер, и все равно живешь здесь? Марсии было непонятно про меч и четыре солнца. Но вот то, что умерший продолжает ходить, и при этом видит его только она, было удивительно. - Да, я не могу уйти. Я поклялся. Девушка только хлопала длинными ресницами. Герцог Колиньяр со стуком поставил пустой бокал на стол. - Ваш сын отмщен, - сказал генерал Манрик, наливая еще вина. - Да, Эстебану следовало быть осторожнее. - Но теперь и Алва лишился своего оруженосца. - Да кому он нужен, этот мальчишка? Через месяц о нем и не вспомнят. Надор – богатая вотчина, если попадет в умелые руки конечно. - Не только Надор, ваша светлость. Но и Талиг. Вице-кансилльер с недоумением уставился на рыжего генерала. Интриган он, конечно, порядочный. Но разевать рот на весь Талиг – это слишком даже для Манрика. - Для этого нам надо убрать Сильвестра и Ворона. - Да, самое простое – избавиться от этих двоих, - с издевкой ответил Колиньяр, - если бы это сказал я, то вы бы решили, что от горя я умом тронулся. - Не спешить, господин вице-кансилльер, - ответил потомок гоганских поваров, - все наступит в свое время. - Рокэ, может уже хватит пить? Я жду вас на Совет сегодня. - Ваше Высокопреосвященство, это невозможно. Я не приду. - Почему? - Потому, что я буду пить. Сильвестр покачал головой. Со дня гибели оруженосца он не видел Алвы в нормальном состоянии. Хотя, что может быть «нормальным состоянием» для Рокэ? Этого не знает ни сам Леворукий, ни все кошки его. А Ворон пил и пел, запершись в кабинете. Рана в его душе не заживала, продолжая кровоточить. Напрасно он прикладывал ладони к воспаленным глазам – перед ними стоял образ сероглазого мальчишки со светлыми взъерошенными волосами. «Не защитил. Не уберег», - шептала темнота, которую не мог разогнать свет свечей. Гитара рыдала под тонкими пальцами, помнившими тепло рук и липкую кровь, вытекающую из раны на груди. «Дик. Дикон» - плакали, оплывая свечи. А сам Повелитель Ветров давно разучился плакать. Или, может, никогда не умел. - Я не могу уйти. Я поклялся. И он тоже не может отпустить меня. - Почему? - Наверное, слишком привязался ко мне. И теперь я не могу быть ни там, ни здесь. Марсия попыталась дотронуться до прозрачной руки. Ричард резко дернулся. - Не надо. - Почему? - Потому, что ты не почувствуешь ничего. В голосе юноши слышалось страдание. - Не вздумай и ты привязаться ко мне. Ничего хорошего из этого не выйдет. - Ты такой хороший, - тихо произнесла Марсия, покачивая руками, будто танцевала под музыку, слышную только ей. - Ты тоже. Похожа на мою сестру Дейдре. Айрис строптивая, Эдит – замкнутая. А вот малышка Дейдре – такой же солнечный лучик, как ты. - Герцог, помните ли вы, что завтра – День Святого Фабиана? - Вы думаете, что я возьму еще кого-нибудь? От этого голоса кардиналу стало неуютно. - Отнюдь. Но я полагаю, вы будете присутствовать на церемонии. - Вы как-то спрашивали меня, генерал, когда же настанет наше время. Теперь я могу вам смело ответить – оно уже настало. Завтра наемник из Ардоры застрелит Первого маршала. А кардинал сам долго не протянет. Но если он и решит зажиться на этом свете, то яд всегда к нашим услугам. Год назад здесь стоял Ричард Окделл. Он и сейчас тут был, просто об этом не знал никто. Марсия могла видеть «прозрачного дора», но она оставалась в особняке под надзором Кончиты. Рокэ был, как всегда, великолепен в своем черно-белом мундире. Он поднимался по лестнице на галерею. На душе было муторно и пусто. И вдруг… Резкий толчок в спину. Алва не удержался на ногах и упал, крепко стукнувшись о ступеньку. Летящая арбалетная стрела вонзилась в горло идущему следом за ним вице-кансиллеру. Как и его сын, Жоан-Эразм Колиньяр умер мгновенно. Поднялась паника. Кто-то истерически кричал, придворная дама упала в обморок при виде тела на ступеньках. Гвардейца оцепили площадь, несколько человек помчались к дому напротив – оттуда из окна стрелял неведомый арбалетчик. И среди всей этой суеты герцог Алва поднялся на ноги и прошептал: - Спасибо, Дикон. Его никто не услышал, а тот, кому предназначались эти слова, понял бы и так. - Тетушка, - позвала Марсия, - прозрачный дор сказал, что он сделал то, для чего ему приходилось оставаться. Теперь он свободен и может уйти. Кончита по привычке забормотала про Четыре Волны и Четыре Ветра. Она всегда так делала, стоило Марсии упомянуть убитого оруженосца соберано. - Что за странные фантазии у малышки? Но может, если она сказала, что он ушел, то со временем перестанет вспоминать его. - Ну, и хвала Абвениям, - отозвалась тетушка и приказала племяннице мести плиты во дворе. Марсия работала и вспоминала, как попрощался с ней дор Рикардо. Он поцеловал ее в лоб и сказал, что у нее все сложится очень хорошо. А потом стал совсем прозрачным и исчез. Марсия не сомневалась, что навсегда. Ей было грустно, что она больше не увидит «прозрачного дора», и в то же время радостно. А отчего – она и сама не знала. И когда во двор въехал на своем черном коне соберано, то малышка Марсия улыбнулась ему. Рокэ вздрогнул – на мгновение ему показалось, что вместо черных глаз дориты на него глядят, прощаясь, серые глаза Повелителя Скал.