Безмятежность

Ноги еще гудят от долгого подъема, в легких звучит отголосок удушливого огня, но Фил считает, что оно того стоило. Сюда можно было подниматься только своими силами, не полагаясь на машину или вертолет. Только самим, прочувствовать каждый камень на дороге, вдохнуть пыль, осевшую на одежде. Посмотреть сверху на маленький городок, затерянный в горах. Увидеть то, что возможно, никогда больше и не доведется. Он делает пару глотков из бутылки и отдает ее Клинту. Фил еще только тянется, а Бартон уже знает, предугадывает движение, забирает бутылку и пьет сам. Фил не видит, но знает, как щурится Бартон сейчас, как движется кадык на его горле и как он вытирает тыльной стороной ладони губы. Они сидят спиной друг к другу, соприкасаясь разве что лопатками, но все равно Фил знает. Он сказал бы, что это похоже на ясновидение, если бы знал, как это вообще происходит. Главное, не начать думать, что это еще одно из последствий. * * * Любой специалист ошибается, когда дело касается его самого. Художник не видит очевидной ошибки в своей картине, полицейский не замечает, как иногда переходит границу закона, врач ставит себе неверный диагноз. Это называется субъективность и это нормально. До тех пор, пока ты не столкнешься с этим лицом к лицу. Коулсон был лучшим специалистом по «ненормальному», но он ухитрился проморгать перемены в себе самом. Кажется, он просто не мог вообразить, что способен измениться. Поверить же, что это не он изменился, это нечто изменило его, оказалось просто немыслимо. Сны, на первый взгляд обычные, но такие зловещие, были воплем подсознания, что пыталось достучаться до него. Сны были мелочью, в сущности, потому что потом пришли воспоминания. - Пожалуйста, прошу вас, дайте мне умереть! Собственный умоляющий крик, раз за разом, пока не станет невыносимо терпеть. Бессилие и невозможность хоть что-то сделать, прекратить этот кошмар. - Пожалуйста, прошу вас!.. Самым страшным были не эти воспоминания. Самым страшным Коулсон считал тот факт, что Клинт все слышал. И то, как отозвались в его душе филовы мольбы о смерти, легко было прочитать по его застывшему взгляду. А потом Бартон перестал улыбаться. * * * Нет, конечно, какое к чертям ясновидение? Когда знаешь человека много лет, ты сумеешь предугадать любой его шаг, ведь правда? Впрочем, Бартон – это ходячий генератор случайностей, сказать, что он выкинет в следующий момент невозможно. Но Фил и любит его за эту непредсказуемость. В том числе за нее. Фил его просто любит. Они сидят на холодных камнях, один смотрит на город в огнях, другой – в небо. И при этом совершенно неважно, кто и куда смотрит, потому что видят они одно и то же. * * * Он всегда докапывался до истины – иначе в чем смысл? Но теперь все иначе, теперь истина значит знание того, что с ним произошло в тот день, когда он умер. Себя всегда сложнее оценивать – это нормально. Но теперь ты знаешь, что все, что тебе рассказали – ложь. Нет смысла дальше цепляться за нее. Потому что в этой лжи щедро намешана правда. Потому что ты эту правду знаешь, просто боишься заново пережить в голове. От слишком многого придется отказаться. В нем не было ненависти к Марии и Нику. Были разочарование, боль, несогласие. Коулсон хорошо понимал, что они просто пытались его уберечь и эта ложь – во спасение. Поэтому ненависти в нем нет. Она вся достается Клинту. * * * Фил нащупывает ладонь Клинта и сжимает ее. Он знает, что Бартон расслаблен лишь внешне. Стоит только скрипнуть какой-то подозрительной ветке, упасть небольшому камушку – и все. Клинт превратится в бешеного зверя, который до смерти будет защищать самое дорогое. Клинт давно уже не улыбается и почти ничего не говорит – ему слишком высокую цену пришлось заплатить за умение выживать и выгрызать место в жизни для того, кто идет рядом. Фил знает, что виной тому просьба о смерти, которую слышал Клинт. Не только она, конечно. Но о ней Коулсон всегда вспоминает в первую очередь. * * * Стоило признать – если бы не запредельная ненависть, которая исходила от Клинта, ничего бы не вышло. Она, как прочная скорлупа, закрывала их обоих, когда Бартон пришел забрать Коулсона с собой. Фил не поверил бы, если бы не видел сам, как пули летят, минуя Клинта. У него всегда были проблемы с инстинктом самосохранения. Не раз и не два это становилось как минимум причиной попадания в госпиталь. Бартон был обычным человеком, без сверхспособностей, человеком, который просто не дорожил собой. Но в тот день все отличалось одной маленькой, но важной деталью – он спасал не свою жизнь. Оказывается, это очень мощный стимул, чтобы взять и совершить чудо. * * * Ни вины, ни страха, ни волнения в нем сейчас нет. Ни капли. Фил смотрит на город в огнях, но видит звездное небо и чувствует сейчас только спокойствие. Он сжимает руку Клинта, передавая частичку этого спокойствия. Не надеется передать, не боится, что не сможет. Просто передает. И чувствует спиной, как Бартон расслабляется по-настоящему. Пусть совсем немного, пусть всего лишь чуть дернулись и поникли плечи. Но Клинт теперь не держится только за себя и своего внутреннего зверя. Он позволяет себе опереться на Коулсона. Фил понимает, чего ему это стоит. Он не видит, что Клинт косит взглядом в сторону и тоже смотрит на город. Он закрывает глаза и чувствует, как спокойствие возвращается к нему обратно – осознанное и принятое. Он знает, что Клинт чуть кривит губы и наконец-то – будто это что-то давно забытое – улыбается.