Спутник

С самого детства, которое он сейчас не в силах вспомнить, когда всё казалось ненастоящим и созданным не для него, до сегодняшнего дня жизнь Питера была наполнена множеством непонятных ему вещей, чередой странных и иногда страшных совпадений, которые словно наталкивали его на что-то. Заставляли его вспомнить нечто невообразимо важное, понять и принять для себя одно единственное важное решение, ради которого он не потерял смысл жизни. Сосущее чувство пустоты рядом, за спиной, позади себя, незримой световой тенью уходящее за грань взгляда. Постоянно хотелось отдать кому-то приказ действовать, слушаться, подчиняться, но все знакомые отказывались принимать эту ношу на себя и неизменно исчезали из его жизни. Они не были нужны для него, скорее он для них, а это было знакомо и неинтересно. Вначале он ещё пытался понять, откуда его тело помнит всё это. Ножи будто сами прыгали к нему в руки, превращая простую нарезку овощей для салата в настоящее представление, сбивая дыхание блеском и остротой лезвия. Их не хотелось держать за тяжёлую и неправильную деревянную ручку – хотелось метать в стену, в мягкую кору деревьев, в опасные и непонятные тени. На свист откликались птицы, а вслед за ними налетал небывало свежий для города ветер, ероша его волосы. Дудочки и флейты, которые непонятным образом оказывались в его вечно пустой квартире, на чердаке старого дома, пели настолько завораживающие песни, что иногда Питер был не в состоянии остановиться. И только закрыв глаза он вновь начинал ощущать рядом с собой теплоту чужого присутствия, которое больно резало отсутствием после того, как он моргал и начинал потерянно озираться. Неприятности словно находили его сами, заставляя учиться, или, скорее, вспоминать давно забытые навыки, стряхивать с необычных привычек пыль чужих воспоминаний и искать, до рези в глазах искать блёклые глаза в толпе. Преданный и тяжёлый, словно воздух перед грозой, взгляд снился ему во снах и рисовался на бумаге, когда он забывался и погружался в омут образов своей жизни. Спутанные волосы, нескладная фигура, каркающий голос – он словно искал птицу, заманивал её песнями и мелодиями, но она отказывалась служить ему, пылая недосказанностью и потрёпанными перьями в пшеничных прядях. Образ ходил с ним на учёбу, лежал рядом в кровати и слушал приказы, которые Питер, забываясь, отдавал пустоте. Имя сладким ядом вертелось на периферии сознания, каждый раз ускользая в последнюю секунду, играя с Питером в догонялки. Он никогда и никому бы не признался, что ему ужасно не хватает этого «кого-то». Для всех остальных он был диким огнём, непреклонным и серьёзным человеком, самым насмешливым и колким собеседником из всех, тем, с чьим мнением привыкли считаться. Его не интересовали девушки – их эфемерные тела, завёрнутые, почему-то, всегда в голубой шёлк, вызывали только непонятную горечь и разочарование. Словно когда-то одна из них сильно подвела его, не оправдав надежды. А разочарование Питер привык прощать только своему спутнику, который пока ещё не нашёл его. Он почему-то точно знал и верил в то, что однажды пустоту за его правым плечом обязательно вычерпает своими широкими ладонями человек с птичьим именем. Намотает разноцветные нити событий, которые происходили только с ними и для них на свои длинные пальцы, улыбнётся открытой улыбкой и хрипло рассмеётся. Так, как любит Питер. До мурашек под лопатками. Питер давно привык ничему не удивляться и доверять инстинктам. Если ноги несли его в тёмный лес, в людные переулки, на рынок или, что удивительно, на кладбище, и он покорно шёл именно туда, стараясь не смотреть по сторонам слишком пристально. Всё же, иногда случай подкидывал ему такие вещи, к которым он ещё был не совсем готов. Знакомый крой плащей, ленивые движения танца, искры костра. В такие моменты обоняние и осязание часто обманывали его, но всегда одинаково – воздух наливался влажностью и экзотическими ароматами, под ногами вместо старых листьев начинала шуршать трава, а в ладонях оставались прекрасные лепестки всех цветов радуги. Такие точно не могли расти нигде на этом континенте, и Питер быстро прятал их в карман, чтобы получше рассмотреть их дома. Подальше от хитрого прищура незнакомцев или знающей улыбки старика, который стал натыкаться на него в последнее время слишком часто. В ночной клуб его занесло совершенно неожиданно. То ли у него была назначена здесь встреча, которая не состоялась ещё пару дней назад, то ли случай вновь пытался подкинуть ему очередное умение или знакомство, но Питер упорно сидел в середине зала, сквозь дымку кальяна, смотря на двигающуюся под попсовые мелодии толпу. Пока ощущение правильности всё ещё лежало на его плечах тёплой накидкой, и Питер лениво улыбался призывно смотрящей на него девушке, выгибая бровь. Сегодня что-то витало в воздухе, зовя и дурманя, и он привычно прикрыл глаза на пару мгновений, смиряясь с непонятной мощью, которая словно витала над ним, и легко встал из-за столика, подавая девушке руку. Она дёрнула его на себя, врезаясь в толпу, и Питер, уже собирающийся вырвать руку, вдруг замер. Вокруг него бесилась толпа, вздёргивая руки к потолку, лазеры метались из стороны в сторону, воздуха отчаянно не хватало, но дело было совершенно не в этом. Он стоял прямо позади него. Спину тут же обожгло жаром, который расплавленной жёлтой вспышкой бросился через сердце в голову. Не помня себя и боясь вздохнуть, Питер медленно обернулся. Чувство незавершённости внутри стремительно умирало, заливаемое патокой наслаждения. Небывалого, сносящего крышу, сбивающего дыхание, заставляющего пальцы дрожать наслаждения. Он был именно таким, как Питер и ожидал. Правильным. Идеальным. Стоял в толпе, чуть сгорбившись, слишком высокий и нескладный для этого помещения, для этого времени, для этого мира. Руки сами потянулись в его сторону, и, когда Питер, наконец, положил ладони на его плечи, всё вдруг замерло. Образы, знакомые и понятные теперь, метались между ними, словно самые быстрые жёлтые птицы в джунглях, как солнечные зайчики в пруду с холодной до сладости водой. Свет стал стремительно тускнуть, зелёные софиты превратились в листья, через которые просвечивало сумеречное солнце, а крики людей перекрыл, заглушая и делая дикими, ненужными, шум деревьев. Дым стал туманом, приникая к земле, ластясь под ногами, облизывая влажностью ладони, словно приветствуя их дома. А Феликс стоял и улыбался, не смея лишний раз двинуться, и смотрел в глаза своего хозяина. Того, чьих приказов он всегда ждал и жаждал. И самым правильным сейчас казалось опуститься на колени, опустить в молчаливом жесте преклонения голову и прикрыть глаза, как раньше, как сотни раз до этого, правильно и привычно, и почувствовать, наконец, потоки родной магии вокруг. И когда он сделал это, поддерживаемый и направляемый властными руками Питера, под его коленями оказался не грязный пол клуба. Там, блестя росой, была зелёная трава и рыхлая, душистая земля, которую он безотчётно искал в каждом парке и не находил. Через пару минут беззвучного единения, магия легко подняла его на ноги, и Феликс раскрыл глаза, не в состоянии налюбоваться Питером. Тот стоял прямо перед ним, живой и такой настоящий, желанный, могущественный, улыбался ему в ответ. Его взгляд, как всегда, сказал Феликсу намного больше, чем все слова на свете, и он, кивнув, наконец занял своё привычное место позади правого плеча Питера. Тот в ответ тихо вздохнул, ещё шире расправляя плечи, окончательно просыпаясь и скидывая временные оковы, тряхнул головой, щёлкнул пальцами, и сделал первый шаг к сырому пепелищу посреди поляны. Они сумели найти друг друга даже спустя столько лет, и теперь стоило вернуть всё то, что им обоим было понятно и привычно. Привычки и привязанности в них были намного сильнее обстоятельств и времени. И теперь они оба поверили в это.