На равных

В первый раз всё происходит случайно. Урахара атакует, Ичиго не успевает отбить трость, вообще ничего не успевает – блеск перед глазами ослепляет, и одного этого мгновения оказывается достаточно, чтобы приставить острие меча к шее Ичиго. Он инстинктивно застывает, чувствуя сталь буквально в миллиметре от себя и зная, что, сделай он всего лишь одно неуклюжее движение вперёд – и лезвие рассечёт кожу, вскрывая горло и освобождая целое море крови. Секунды текут патокой, а они оба так и стоят друг напротив друга, как каменные изваяния, и Ичиго внезапно ловит себя на том, что больше не чувствует холода у шеи – меч нагрелся от тепла его тела и вибрирующей вокруг них реяцу. Затем Урахара убирает занпакто, и, повернувшись спиной к Ичиго, негромко бросает через плечо: – Приходи в четверг. В голове проносится невольная мысль, что в четверг у него зачёт по математике, не говоря уже об обещании помочь Карин с тренировкой. И поэтому он не сможет, он будет слишком измотан, чтобы продолжать, и вообще... Вместо всего этого Ичиго смотрит в глаза Урахаре и говорит: – Хорошо. Из подвала они выбираются вместе. Он приходит. Сначала в четверг, потом – в воскресенье. Вторник, четверг, суббота, среда, пятница – Урахара не придерживается какого-либо графика, раз за разом выдёргивая Ичиго к себе. Он не даёт ему передышек и шансов начать сначала, он просто бьёт – непредсказуемо, опасно, вынуждая Ичиго работать на пределе, за которым – совершенное безумие. – Тот, кто не способен отбить столь лёгкий удар, не сможет выжить, – говорит он, когда отброшенного ударной волной Ичиго впечатывает в ближайшую скалу. – Даже будь у тебя огромное количество силы, если ты не сможешь ею управлять, то попросту не победишь. Ичиго кашляет, силясь поднять на него взгляд и встать, Зангецу дрожит в сведённых судорогой пальцах, под ногтями — бордовые трещинки. Сам Ичиго весь в пыли, форма разорвана от пояса и до плеча, на руках – глубокие царапины. Урахара подходит ближе, несколько секунд препарирует Ичиго взглядом, потом отворачивается. Ичиго знает, почему: его одолели, даже не вынимая занпакто из ножен. Какой позор. – Я жду тебя завтра. Ичиго думает, что это – всего лишь демонстрация силы. Ибо тому, кто многократно превосходит тебя, необязательно показывать это напрямую. Он понимает, что ошибся, когда меч Урахары с лёгкостью рассекает ему верх плеча в их следующую встречу. Мгновенно выступившая кровь заливает руки, противно и липко стекает по спине. Ичиго отшатывается, чудом уходя от нового выпада и мимоходом отмечая, что на этот раз Урахара бил на поражение. Это – не обычный тренировочный полигон. Это – место для убийства. И, зная хозяина лавочки, можно не сомневаться, что это убийство с лёгкостью сойдёт ему с рук. От осознания этого у Ичиго холодеет сердце и немеют ноги. От осознания того, куда он позволил себя втянуть. – Такой, как сейчас, ты не противник Кучики Бьякуе, – говорит Урахара ровно. – Да, у тебя есть упорство, но этого мало. Он размажет тебя ещё на подходе, так что ты не сможешь не то, что спасти Рукию, но даже приблизиться к ней. И это при условии, что ты не встретишь там кого-нибудь ещё. А ведь он прав: Ичиго не ровня Бьякуе. О чём он думал, когда шёл в этот подвал? На что надеялся? На то, что дуракам везёт? – Впрочем, забудь. Я ошибся, когда решил тренировать тебя. Ичиго не успевает подумать, с хрена ли Урахара смеет говорить ему такое, как что-то буквально толкает его навстречу. Не помня себя от гнева, он кидается вперёд, и, уже перед самым носом поднырнув под меч, подняв клубы пыли и зачерпнув широким лезвием песка, резким выпадом бросает его в Урахаре в лицо. Закашлявшись, тот, конечно, уклоняется, но не до конца: острие Зангецу уже замирает на уровне глаз, чуть поддев край панамки. – Это было нечестно, Куросаки-сан, – говорит Урахара, отводя меч ладонью. – Уж кто бы говорил, Урахара-сан, – в тон ему отзывается Ичиго, не замечая, что режущая боль в плече теперь ощущается не более, чем ссадина. Урахара хмыкает. Затем поднимает занпакто, протирает его тряпочкой и аккуратно вкладывает в ножны. – Тогда, может, чаю? – Не откажусь, – улыбается Ичиго. – Время, – говорит Урахара, выходя из-под броска по прямой. Ичиго мгновенно меняет траекторию и рубит воздух наискосок – он тоже серьёзен. Урахара чуть поджимает губы, отбивая Зангецу, и звон столкнувшихся лезвий отдаётся в ушах Ичиго сладкой музыкой. – Если у тебя нет цели убить, ты можешь попытаться обмануть врага, — удар, ещё один, блок, и снова. – Он купится, а ты получишь немного форы. Так продолжается до тех пор, пока Ичиго не перенимает базовые навыки боя, научившись отражать даже самые неожиданные выпады. Времени у них в обрез, поэтому Урахара нещадно гоняет Ичиго по подвалу, попутно выбивая из того всю подростковую дурь. Показывает отвлекающие манёвры и обманные атаки, учит предугадывать действия и не давать просчитать свои. Конечно, до чтения противника, как раскрытой книги, ещё далеко, но Урахара выглядит вполне довольным: теперь Ичиго так просто не убить. Но Ичиго этого мало. Ему нужно что-то ещё. Какой-то тугой ком из смешанных эмоций, предчувствий и ощущений засел внутри и теперь не даёт покоя. Он думал, что битвы с капитанами помогут насытить эту жажду, но Общество Душ давно позади, а желание осталось. Поэтому, едва вернувшись, он уже несётся по крышам навстречу Пустым, наплевав на то, что не так давно был ранен, и рубит их направо и налево в надежде, что этот голод, наконец, заглохнет. Но ничего не происходит. Зангецу окрашен кровью, в воздухе истаивают последние ошмётки, а Ичиго стоит на крыше и понимает, что не чувствует удовлетворения, – только злую досаду. И что эта странная, необъяснимая одержимость, как ему кажется, стала только больше. А вот это уже настораживает гораздо сильнее – меньше всего он хотел бы стать помешанным на жажде убийства фриком. Но одновременно есть и кое-что ещё: оно ликует в нём с каждым новым смертельным ударом, разгоняя адреналин в крови миниатюрными взрывами. Потом на дисплее вспыхивают новые точки, и Ичиго снова срывается с места. И ещё раз. И ещё – пока в радиусе десяти километров не остаётся больше никого. Даже дежурного шинигами. Он возвращается домой к закату, раскрытый и чувствительный донельзя, ловящий любые, даже самые незначительные сполохи чужеродной реяцу – как сметающая всё на своём пути голодная тигровая акула. Зацикленный на одной фазе эхолокатор. Биомеханизм для убийств. Идеальная машина. На следующий день Ичиго просыпается с гудящей головой и ломотой во всём теле, не помнящий ничего из того, что было накануне вечером, кроме какого-то пьянящего, полубезумного восторга. Он ищет не ещё большей силы – куда уж, и так хватит. Она нужна ему не сама по себе, а чтобы быть способным защитить, чтобы на него могли полагаться. Доказательство его нужности. Если есть цель, ему будет, к чему стремиться и на кого равняться. И пока есть те, кто может его одолеть, он будет тянуться к ним – чтобы однажды победить. Наверное, он должен быть благодарен за одну только возможность встретиться со столькими противниками разом, но... не выходит. Все его бои — и новые, и старые сводились к одному-единственному противопоставлению. К тому, что не поддаётся контролю, и что почти невозможно застать врасплох. Абсолютно ничего похожего на его предыдущие схватки. Гороховый шут, играющий в карты с дьяволом и раз за разом выигрывающий. Не вложив и копейки, вытягивающий весь банк. Насмешка над законами логики. Урахара Киске. Только из-за него Ичиго каждый вечер выходит на ночную охоту. Из-за него убивает больше Пустых, чем раньше. И из-за него же старается как можно реже попадаться на глаза Йоруичи и остальным. Спустя неделю всё повторяется. И через две. И через месяц-полтора – тоже. Ичиго никогда не предполагал, что это желание – дотянуться и перегнать подействует и на него. Он не Ренджи, жаждой совершенства не страдал. И уж точно не Кенпачи, чтобы носиться между мирами в поисках достойного противника. Но тем не менее и не думает останавливаться – ему кажется, он нашёл то, чего ему так долго не хватало, и теперь упивается этим. И каждый раз понимает: не то. Мясо не заменить соей, так что всё это – просто временная мера. Тупые твари не заглушат грызущий изнутри голод, но отсрочат неизбежное. Убивая их, он кормит свою злость и тешит самолюбие – и только. На самом деле, всё это чертовски бесит. Урахара приходит через два месяца. Как всегда, появляется из ниоткуда, когда Ичиго так поглощён уничтожением Пустых, что не замечает ничего вокруг, отбивает срикошетившее к нему церо ребром занпакто и манит Ичиго за собой. Всю эйфорию как ветром сдувает, и теперь Ичиго не чувствует ничего, кроме злой досады. Как зверь, у которого из-под носа увели добычу. Он медлит, надеясь, что его оставят в покое, тем более что в двухстах метрах к северу успел засечь слабый импульс духовной силы, но Урахара не двигается с места, давая понять, что не уйдёт, пока Ичиго не послушается, и тому остаётся только подчиниться. Урахара пропускает его вперёд, а сам идёт чуть поодаль. Краем глаза Ичиго замечает, что его пальцы лежат на рукояти Бенихиме, – так, будто он предпочитает контролировать ситуацию. Будто не доверяет. Не доверяет? Ему? Ха! Это было бы забавно. – Вы что-то хотели? – с трудом подавив раздражение, спрашивает он через плечо. – Возможно. – «Возможно?!» – А ты что, куда-то торопишься? – Да там ещё один... остался. Что? – встретив острый взгляд, продолжает он. – Добивать – так добивать. – Куросаки-сан, я верю, что по части Пустых ты у нас очень способный, но тут даже ты, по-моему, перестарался. Оставь и другим немного. От тебя не убудет, правда. Ичиго нечего возразить на это. – Так что вы хотели? – повторяет он, когда они оказываются в магазинчике. Урахара не отвечает, проходя мимо него на кухню. Ичиго мешкает несколько секунд, прежде чем двинуться следом. Когда он заходит в маленькое помещение, стол уже накрыт, а сам хозяин разливает по чашкам чай. Ну, или не чай – это выясняется, когда Ичиго делает первый глоток, и фантастическая горечь до слёз ошпаривает язык и горло. Ичиго трясёт головой, жалея о том, что вообще согласился на приглашение, а Урахара меж тем подливает ему ещё: – Пей. – Вы спятили?! Сами свою отраву пейте, а я... – он порывается встать, но не успевает даже пошевелиться, как горячая ладонь ложится на плечо, почти пригвождая к полу. – Куросаки-сан, – голос у Урахары тяжёлый, с хрипотцой. Таким тоном не просят, а приказывают. – Ты ничего не заметил? – Что именно я должен был заметить? – ворчит он, против воли скашивая глаза на стоящего совсем близко Урахару. Тепло его тела, кажется, прожигает прямо сквозь ткань, и в голову тут же лезут мысли одна страннее другой: Ичиго представляет, что было бы, если бы вся его ярость была направлена не на Пустых, а на Урахару. Каким бы оно было, как ощущалось?.. – Ну, наверное... – Урахара обходит его спереди и вдруг ни с того ни с сего с силой бьёт прямо в солнечное сплетение. – Это? Ичиго давится вдохом и кашляет так, будто хочет вытошнить собственные лёгкие, и останавливается, только когда понимает, что снова может дышать. В голове – пугающе, необратимо ясно: никакого тебе дурмана, никакой одержимости. – Что это только что было, чёрт возьми?! Урахара разглядывает его из-за веера, лицо скрыто в полумраке комнаты, и Ичиго, хоть и не знает наверняка, но уверен, что тот снова смеётся. – Просто считай, что я в очередной раз спас тебе жизнь. Ичиго знает, что всему есть предел, и что это глупо – вот так поддаваться на провокацию, но уже не может остановиться. Его терпение только что лопнуло. Он вскакивает на ноги, попутно хватая Урахару за ворот кимоно и буквально оттаскивая его от себя. Тот не сопротивляется, и приходит в движение, лишь когда Ичиго, не помня себя от злости, замахивается, намереваясь от души врезать по наглой ухмыляющейся роже: тогда, чуть отклонившись вправо, Урахара уходит от удара, и кулак встречает тонкая бамбуковая трость. Взвыв, Ичиго отдёргивает разбитую руку, а Урахара, шагнув вперёд, хватает его за грудки и, спокойно выдержав бешеный взгляд, одними губами произносит: – В подвал. Живо. Уже спускаясь, Ичиго думает, что, пожалуй, ещё никогда не был так рад этим словам: внутри всё так и звенит от предвкушения. Едва ступив на землю, он берёт в руки Зангецу и выжидающе разворачивается. Но Урахара неожиданно отступает и кладёт занпакто на ближайший камень. Снимает панаму и лишь затем кивает Ичиго: – Не так. Что ж, тем лучше. Ичиго ухмыляется, втыкает меч в землю и поднимает согнутые руки на уровень глаз. Уж где-где, а в уличных драках ему не было равных. – Вы сами этого захотели. Урахара улыбается, в глазах – затаённое веселье: – Нападай. Он не будет заставлять Урахару повторять дважды. Первый же бросок оказывается отзеркален в него самого. Ичиго не успевает понять, как так вышло, а уже лежит носом в землю, пока Урахара с удобством устроился у него на пояснице. – Хороший самурай – мёртвый самурай, – насмешливо шепчут на ухо, заломив руку сильней. – Сделай одолжение, перестань корчить из себя труп. – Пошёл ты, – сплёвывая песок, шипит Ичиго, свободной рукой показывая Урахаре фак. Тот хмыкает, поднимаясь, и Ичиго тотчас пользуется этим, извернувшись в попытке подсечь. И вновь неудачно. Урахара уходит от ударов слишком легко, что раздражает уже само по себе. И при этом он ещё как-то умудряется возвращать их в трёхкратном объёме, а вот это уже здорово бесит. После двадцатой попытки приходится признать, что обычные трюки против Урахары не работают. Наконец Ичиго перестаёт ломиться в лоб, однако систему защиты все равно так просто не пробить. Точнее, Ичиго вообще сомневается, что это возможно. Что бы он ни делал – всё это разгадывалось ещё до броска, а дальше начиналось чёрти что: Ичиго кидался на него, всегда – безуспешно, а этот тип, словно издеваясь, кружил вокруг, оставаясь недосягаемым, но даря вполне чувствительные тычки и пинки. Через полтора часа его, измученного и наглотавшегося пыли, наконец отпускают. Провожают наверх и даже обрабатывают полученные в потасовке боевые синяки. Агрессивно послать Урахару подальше Ичиго не позволяет совесть. Ну, и ещё ноющее в самых разных местах тело. – Обязательно было?.. – бурчит он, прижимая лёд к подбородку, пока Урахара хлопочет на кухне, заваривая уже настоящий чай. – Что я слышу? Куросаки-сан, уж не жалеешь ли ты о брошенном вызове? – Не дождёшься, – вяло огрызается Ичиго: на большее сил у него уже нет. – Ну вот и отличненько, – беззаботно откликается Урахара, передавая ему чашку. – Не бойся, это чай. – А тогда что было? Яд? – Сыворотка правды, – с серьёзным видом отвечает тот, пригубив напиток. Ичиго не знает, что его нервирует больше: выражение лица Урахары или этот полушутливый тон. – Так, всё-таки, почему? – спрашивает он, рассеянно крутя в руках опустевшую чашку. Как-то само собой всплывает воспоминание: ему рассказывали, что Урахара служил во Втором, под началом Йоруичи-сан. Особисты, шпионы, карательные силы. Для них не бывает грязных приёмов или благородных войн. У них на войне как войне, и цель всегда оправдывает всё. Так что от Урахары можно ожидать чего угодно. Наверное, даже удара в спину. Во всяком случае, Ичиго бы не удивился, будь оно так. Урахара откладывает веер в сторону, смотрит пытливо. – Ну... думаю, затем же, зачем ты уничтожил три четверти Пустых в этом городе. Просто, бессмысленно и беспощадно. – А конкретней? – Любое действие рождает противодействие, – отвечает Урахара, и Ичиго ловит себя на том, что ему хочется убить его ещё сильнее, чем до этого. Желательно – самыми ужасными способами. А потом Урахара говорит: – Необдуманные поступки без веской причины ведут к краху. И Ичиго хочется убить уже себя. На этот раз – от стыда. И тут же, без перехода: – Кстати! Не хочешь повторить? Да он издевается! – Куросаки-сан? Но Ичиго уже не слышит – слишком спешит домой. – Хозяин? – осторожно зовёт Джинта, просовывая в комнату голову. – Этот придурок ушёл? – Ага. – Он сумку свою забыл. Урахара откидывается на стену, поджигает трубку. Закурив, выдыхает вверх колечки дыма и лишь после этого, подмигнув, произносит: – Значит, вернётся. Не нужно быть ясновидцем, чтобы знать, что он окажется прав. – Он здесь? Я знаю, что здесь! – вопит Ичиго, стоя под окнами магазина на следующее утро. — Эй, Урахара, я знаю, что ты здесь, поэтому сделай милость, отдай тетрадь! У меня сегодня контрольная! – Хозяина нет дома, – невозмутимо отвечает Джинта, тыча в Ичиго дворовой метлой. – Он уехал вчера вечером и оставил всё на меня. Вчерашний вечер, как Ичиго помнит, они провели вместе, сидя в маленькой полутёмной кухне и гоняя чаи. Поэтому нефиг тут! – Харэ заливать! Урахара-а-а! Э-э-эй! Э, мелкий, ты чо творишь?! – орёт он уже на Джинту, довольно удачно успевшего ткнуть метлой ему в лицо. – Да я тебя щас!.. Сверху хлопает окно: – Что за шум, а драки нет? – гудит Тессай, в одном переднике перевесившись через подоконник. – Драка есть! Ну, в смысле, щас будет! – кричит в ответ Джинта. – Этот долбодятел припёрся сюда в шесть утра и требует ему что-то отдать! – Урахара-а-а! Сукин ты сын, открой уже, ну! – Я же говорил, хозяина нет до... – У него похмелье, так что не орите тут! – Это я-то ору?! Да он первый нач... Ичиго прикрывает лицо ладонью. Дурдом. Самый настоящий дурдом. И, главное, почему он, даже направившись в другую сторону, рано или поздно оказывается тут? Просто уму непостижимо... Хотя одно объяснение есть: там, где замешан Урахара, ничего не бывает просто так. Резкий окрик Йоруичи действует на всех участников балагана подобно ушату холодной воды: Тессай исчезает в доме, а Джинта, подобрав метлу, начинает активно изображать из себя крайне занятого человека. Ичиго благодарно кивает ей: перепалка успела ему порядком надоесть. – Чего стоишь, проходи, – улыбается она. – То, что тебе нужно, лежит на столе в комнате для гостей. И на том спасибо. С Урахары бы сталось изрисовать конспект какими-нибудь формулами... – Это прямо, налево, ещё раз налево, потом направо и в самом конце вторая дверь справа. Заблудишься – кричи громче, авось кто-нибудь, да найдёт, – хмыкнув, добавляет она. Конечно же, он теряется. В коридоре темно, хоть глаз выколи, и он понимает, что заплутал, когда оказывается в каком-то узком простенке без малейшего представления о том, как вообще туда попал. Кое-как протиснувшись между стеной и наваленными в груду тяжёлыми коробками, Ичиго вываливается на слабо освещённый окном пятачок и останавливается. Первое, что бросается в глаза, это то, что дверей здесь нет. В принципе. Второе – выход из тупика есть, но там, навскидку, ещё темнее, чем было до этого. И, наконец, третье – из-за опасно накренившихся ящиков путь, которым он сюда пришёл, при попытке вернуться вполне может стать для него последним. Прикинув варианты, он понимает, что у него не осталось даже мало-мальского выбора. Хотя, конечно, можно было позвать кого-нибудь на помощь... да вот только не в его это духе – звать на помощь. Сам справится, чай, не впервой. С этими мыслями он решительно шагает в темноту... И тотчас изумлённо охает, когда пол под его ногой вдруг исчезает, а сам он проваливается куда-то вниз. Лететь приходится недолго. По крайней мере, уже секунды через три он падает на что-то ровное и твёрдое. И с острыми углами, в которые, пытаясь встать, сразу же и въезжает локтём. Матюгнувшись сквозь зубы и раскинув руки – мало ли какие сюрпризы его ещё поджидают? – Ичиго поднимается. Рёбра трещат так, словно он обнимался с пещерным медведем: любой глубокий вдох сопровождается колкой, тянущей болью где-то в груди. В целом же ощущение такое, будто по нему бодрым галопом пробежался табун-другой мамонтов. Или шерстистых носорогов. Или кто там ещё жил в ледниковый период? О том, который час, Ичиго вообще боится думать: наверняка уже двадцать раз пропустил всё, что только можно. Пошатываясь, он бредёт вперёд наугад, касаясь ладонями стен. Через пятнадцать шагов впереди появляется свет. Воодушевившись, Ичиго прибавляет темп и ещё через девять выходит в неярко освещённый узкий проход. Уже лучше. Следующее, что он видит, завернув за угол, – это дверь. Первая попавшаяся ему дверь в этом лабиринте. Ичиго на пробу толкает её плечом – закрыто. Ну конечно. Хотя он бы больше удивился, будь она нараспашку. Через четыре метра он выходит в более широкий коридор, по обе стороны от которого тянется целый ряд дверей. Естественно, запертых. Ичиго кажется, что при постройке дома Урахара явно руководствовался «Алисой» Кэррола. Он точно не помнил, но, вроде бы, там тоже было дохрена дверей. Каждая из которых вела в персональную кроличью нору. Почему-то он уверен, что в свою попал уже давным-давно, только называлась она тогда по-другому. Но это не значит, что он знает, куда двигаться дальше. Впрочем, терять уже всё равно нечего, и Ичиго, скрипя зубами, начинает ломиться во все подряд. На тринадцатой ему везёт: она открывается от одного лёгкого пинка. На этом везение заканчивается – там оказывается кладовка. И в следующей – тоже. И в послеследующей. И... Ичиго мотает головой, отказываясь думать, сколько ещё ходов ему нужно будет проверить в этом чёртовом муравейнике, прежде чем он найдёт выход. Найдёт выход. Он. Здесь. Да он уже вообще сомневается, что этот выход есть! – Кто стучится в дверь моя, видишь, дома нет никто. Приходи ко мне вчера, чай попьем, когда уйдешь... – доносится из-за самой последней двери. Ичиго сначала застывает, а потом быстрыми шагами направляется на голос. Схватив ручку, резко распахивает дверь на себя. Никого. – Блядь. – Что-то потерял, Куросаки-сан? – раздаётся сзади. Ичиго оборачивается... чтобы увидеть нахально ухмыляющегося Урахару. – Да. – И что же? – Тебя, – мрачно сообщает Ичиго, начиная медленно наступать на него. И только спустя пару секунд замечает, что что-то не так. На Урахаре нет одежды. В смысле, вообще никакой – кроме извечной полосатой шляпы, да и та не на своём месте, – столкнувшись с Ичиго, Урахара проворно прикрыл ею причинное место. Но Ичиго смотрит куда угодно, только не туда. Благо, у Урахары есть на что смотреть. Кожа у него гладкая, и, наверное, очень горячая. От центра груди и влево тянется длинный неровный шрам, словно кто-то когда-то неумело пытался вспороть ему грудную клетку. Несколько более мелких и явно неглубоких меток перечерчивают предплечья, уходя назад ломкими линиями. Ичиго не видел спину, но почему-то уверен, что шрамов там не меньше. Сколько же раз он находился на волосок от гибели? Сколько раз использовал себя, как щит? С кем, как давно? И, главное – кто мог быть настолько силён, чтобы нанести Урахаре все эти раны? Ичиго пытается представить себе это в сочетании с их прошлыми тренировками, когда он кидался на Урахару, а тот уходил и тут же нападал, подавляя, заставляя признать поражение, но тело отзывается самым непредсказуемым способом: его заводит. И это так неожиданно и настолько желанно, что в первые секунды Ичиго тупо теряется. Потом вспоминает, что Урахара, вообще-то, может заметить, и усилием воли подавляет нарастающее внутри напряжение, мимоходом отмечая, что его стремление догнать явно принимает странные формы... Всё то время, пока Ичиго оторопело его разглядывает, Урахара хранит священное молчание, но насмешливые искорки, то и дело вспыхивающие в серых глазах, выдают его с головой. Минуты ползут синими гусеницами – не иначе как он всё же траванулся вчера этим злосчастным чаем, – пока они стоят друг напротив друга: только-только оперившийся птенец и исполосованный жизнью старый дракон, чёрное и белое, живое и мёртвое – то, что делает разницу между ними бескрайней пропастью. А потом Урахара отнимает панамку от паха, подносит её к лицу и галантно кланяется – ни дать, ни взять древний одуванчик, чудом попавший в женскую раздевалку, после чего жестом фокусника достаёт из-за спины забытую Ичиго накануне сумку. Ичиго заторможенно берёт её в руки, их пальцы на мгновение соприкасаются, он невольно скашивает глаза вниз и тут же, покраснев, отскакивает от Урахары на добрых два метра. – Где тут выход? – спрашивает он, стараясь лишний раз не смотреть на хозяина магазина. Урахара подхватывает висящее на крючке полотенце – а что ему мешало сделать это раньше, интересно? – оборачивает его вокруг бёдер и лишь затем поворачивается к Ичиго. Цокает языком: – Зависит от того, каким путём ты сюда пришёл. – У меня нет времени играть в ваши игры. Урахара улыбается, наблюдая за Ичиго: – Выход? Там же, где и всегда, Куросаки-сан. Ичиго показывает ему кулак. – Договоритесь ведь! – Боюсь, боюсь. – Так где? – А волшебное слово? – уже не сдерживая расплывающуюся на лице лыбу, парирует Урахара. – Пожалуйста, – цедит в ответ Ичиго, чувствуя, что, наверное, по цвету похож на рака. Причём на варёного. Жаль только, клешней нет. Урахара проходит мимо него к одной из тех дверей, которые, как Ичиго помнил, были заперты, и открывает её у него на глазах, всего лишь повернув ручку на себя и вверх. Порыв свежего воздуха вливается в коридор, разом прогнав из него ощущение замкнутого пространства. – Вверх по лестнице и налево, там выйдешь к чёрному ходу, – меж тем напутствует его Урахара. Но Ичиго не торопится уходить. Поворачивается к Урахаре и спрашивает: – Это была гостевая комната? – Почему? Это моя спальня. – Спальня? – Ну да. А что? – Йоруичи-сан сказала, что если я пройду прямо, налево, ещё раз налево, потом направо и во вторую дверь справа, то попаду сюда. – Ну да, всё верно. Только это моя часть дома. – Тогда как же... – А вот об этом, думаю, тебе стоит самому у неё спросить. Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство? – А... да. И это... Спасибо, Урахара-сан. – Всегда пожалуйста, Куросаки-сан, – и, проводив взглядом взбегающего наверх Ичиго, повторяет уже про себя: «Всегда пожалуйста». К удивлению Ичиго, на контрольную он всё-таки успевает. Он не может понять, почему его это так сильно задело, но лёжа вечером у себя в кровати и прокручивая в памяти их утреннюю встречу, раз за разом вспоминает поджарое крепкое тело и блёклые следы давно заживших ран на светлой коже, которые так и хотелось почувствовать... Так, стоп. Не его это дело – фанатеть от чужих шрамов, когда хватает своих. А потом в Каракуру приходят арранкары, и думать об этом становится некогда. Ичиго задержался только один раз – когда Урахара открывал Гарганту. Что-то было тогда в нём, что-то такое, отчего к горлу подкатил горячий царапающий ком. А после понял: это просьба. Урахара не говорил вслух, но оно отчётливо читалось во взгляде – Урахара хотел, чтобы он вернулся. Живым. Тогда Ичиго вновь ринулся в бой – потому что просто не мог иначе. И ещё ему отчаянно хотелось верить, что, когда он вернётся, то обязательно надерёт Урахаре задницу. Но, как это всегда бывает, желаемое далеко не всегда совпадает с действительным: отправляясь в Уэко Мундо, Ичиго и представить себе не мог, чем завершится эпопея с Айзеном. Урахара-то, может, и предполагал, а вот сам он точно нет. Конечно, он выжил, и они всё-таки победили, только вот цена оказалась для Ичиго слишком высока. «Чем выше взлетаешь, тем больнее падать», – однажды сказал Урахара, и Ичиго, тогда отмахнувшись, сейчас узнавал на своей шкуре все «прелести» последствий Финальной Гецуги, когда ты из способного защитить всех превращаешься в просто человека без меча и реяцу, чьи силы ограничены. Осознание собственного бессилия после того, кем ты был, – он не знал, что это будет так погано. Он не то, что сразиться, он теперь и видеть-то Урахару не мог...

* * *

В Каракуре сейчас лето. Жаркое и душное, оно сводит с ума всех, кто вовремя не спрятался в тень. А клиника семьи Куросаки, как назло, стоит на самом солнцепёке, и деваться от этого некуда. Ичиго изнывает от жары, активно плюёт в потолок, бродит по дому привидением. Делать решительно нечего. Даже сон – и тот не приносит успокоения. И как это он жил так раньше? Сдохнуть можно. Безделье душит хуже висельной удавки, и Ичиго чувствует себя зажатым между лодками и распятым на тросах крокодилом: он недавно смотрел передачу, где показывалось, как ловят для зоопарков особо крупных особей этих пресмыкающихся. Чтобы хоть как-то отвлечься, он устраивается на работу в спортивные клубы, играя для других за деньги. Если совсем не думать невозможно, то нужно занять себя чем-нибудь, желательно как можно более качественно отключающим мозг. Таким, чтобы лишнего времени на размышления о смысле жизни уже не оставалось. А спорт для этого подходит как нельзя лучше – там всё завязано на инстинктах. Но почему-то, даже несмотря на то, что он всеми силами старается обходить любые напоминания о тех, кто остался в его прошлом, ноги по-прежнему ведут его к магазину Урахары. Ичиго возвращается туда раз за разом, как по верёвке. Как тот чёртов пойманный крокодил. Просто приходит и стоит, подолгу вглядываясь в чёрный силуэт дома с приветливо горящими окнами. Не приближаясь. И верно: зачем навязывать своё присутствие тем, кто после ухода Рукии ни разу не поинтересовался, как у него дела? На самом деле, он не находит себе покоя, ему кажется, что этим нарочито-вежливым молчанием Урахара обрезал всё то, что Ичиго ещё с ними связывало. А вот это уже ощущается, ни много ни мало, а как самое настоящее предательство. Словно его выкинули за ненадобностью, как старую, отслужившую свой срок вещь. На самом деле Ичиго просто в бешенстве от того, что за всё это время Урахара ещё ни разу не пришёл его навестить. Но сегодня всё будет по-другому, решает он. Сегодня он всё-таки выбьет из этого хмыря всё, что ему нужно. Ичиго откидывается на подушку, долго буравит взглядом потолок. Он слишком долго терпел, и теперь сделает это. Непременно. Раз уж дальше отступать попросту некуда. Следующим днём он, полный решимости, приходит в магазин, но... не застаёт ни души. А может, они и там, но Ичиго этого не знает. И не узнает, пока они будут ходить без гигаев. В самом деле, почему это он решил, что они обязаны быть в них? Чтобы создать зону комфорта тому, кто снова стал человеком? Злость и обида душат, прочно угнездившись где-то внутри. Ещё немного – и пустят корни, обовьют целиком, высосут кровь и оставят один скелет. Интересно, если он умрёт человеком, то попадёт в Общество Душ? Хотя... он ведь уже умер, да? Тогда, в яме. Или нет? Слишком много вопросов без ответов. И слишком много всего остального, чтобы он мог с этим справиться. Особенно сейчас. После первой неудачи он старается не подходить к магазину ближе, чем на пару-тройку кварталов, старательно игнорируя сочувственные взгляды отца и Юзу. Он знает, что Карин тренируется у Урахары и иногда интересуется, как там дела, но не слишком часто, чтобы не сойти с ума. Так продолжается около трёх месяцев, а потом они чисто случайно сталкиваются на улице: Урахара – с ворохом покупок, а Ичиго, усталый и измотанный, – после тяжёлого трудового дня. – О, Куросаки-сан! Как поживаешь? – Идите к чёрту, – грубо отрезает Ичиго, задевая его локтём с намерением пройти мимо, но не тут-то было: Урахара ловит его за плечо, заставляя притормозить. – Чего ещё? Урахара разглядывает его с минуту. Потом отпускает: – Нет, ничего. Этого Ичиго стерпеть уже не в состоянии: крутанувшись на месте, он ловит Урахару за рукав и, дёрнув на себя, с шипением выплёвывает ему в лицо: – Ничего, значит?! Тот отпускает пакеты, выставляя ладони перед собой в успокаивающем жесте. – Куросаки-сан, успокойся. Я понимаю твоё состояние, но этим... Ничего не решить. Да, он в курсе. Они все в курсе. – Просто оставьте меня в покое. Урахара качает головой, но Ичиго не до этого: он хочет исчезнуть, провалиться сквозь землю. Но больше всего – вмазать по этому небритому лицу. Вместо этого он берёт Киске за грудки и, притиснувшись, не шепчет даже – выдыхает в приоткрытый рот: – Иди к чёрту, я сказал. И бьёт. Без замаха, без предупреждения. Слабо, слишком слабо – так не пробить защиту, но ему и не нужно ничего пробивать, он хочет просто достучаться – хотя бы так, раз уж словами не выходит. Не-смей-меня-жалеть. И – я-сам-со-всем-разберусь. Урахара не уворачивается. Наверное, понимает. Он принимает второй удар, и третий, и четвёртый. На счёт «пять» кулак Ичиго впечатывается во что-то мягкое. Он поднимает взгляд и видит, что Урахара убрал блок, и его руки безвольно висят вдоль тела. Ичиго опускает голову, делает шаг вперёд, почти утыкаясь носом в видавшее виды кимоно, глубоко вдыхая чужой запах с горькими нотками табака. Чуть помедлив, Урахара осторожно приобнимает его за плечи, слушая срывающийся с губ сбивчивый шёпот. Ветер подхватывает слова, унося их прочь... Но Урахаре не нужно слышать, чтобы знать, что именно говорит ему его бывший ученик. Ичиго давно уже упустил момент, когда прежняя одержимость переросла в другую, гораздо более опасную, когда вместо большегрудых девушек он начал представлять себе Урахару – обнажённого, только что вышедшего из душа, с прозрачным узором воды на теле, влажно поблёскивающим на фоне перекатывающихся под кожей мышц, с рисунком из старых шрамов, к которым так и хочется прикоснуться губами, языком, и целовать-целовать-целовать, слизывая капли... И тогда же голод, терзавший его раньше, превратился во что-то ещё – неопределённое, но почти отчаянное желание догнать не с целью уничтожить, а, скорее, подчинить. Добраться до самой изнанки, до сути того, что внутри — чтобы прочесть то, что ещё не удавалось никому. Чтобы можно было быть рядом, не пытаясь перегнуться через пропасть под названием «учитель и ученик». Стать на равных. И, наконец-то, понять. И ему глубоко плевать на опасность, если тот, от кого она исходит, наконец-то искренен с ним. Духота давит на горло, скручивается в лёгких так, что нечем дышать. Неподалёку хлопает окно; под ногами проносятся обрывки газет и пустые банки из-под газировки. Небо гулко грохочет где-то над головой. Будет гроза. С первым сильным порывом ветра Урахара словно приходит в себя. Убирает руки, и, напоследок чуть взъерошив Ичиго волосы, залезает в пакет, доставая оттуда изрядно потрёпанный зонтик: – Держи. – А вы? – А я так добегу, тут недалеко, – он замолкает на пару секунд, словно собираясь с мыслями, после чего продолжает: – Я знаю, тебе нужны ответы, но сейчас ещё не время. Ичиго хмурится: – Почему? – Потом поймёшь, а сейчас просто поверь. Я не могу дать тебе всего, Куросаки-сан, но одно могу сказать точно: мы на твой стороне. Даже если ты нас не видишь. Даже если тебе кажется, что никого нет. Ты не один, Ичиго, – читает он по глазам Урахары, и это первый раз, когда хочется ему верить. Потому что во взгляде напротив нет и следа сочувствия или жалости. Только понимание. Ичиго добирается до дома прямо перед ливнем. Наскоро перекусив, влетает на второй этаж, и только оказавшись в комнате, позволяет себе выдохнуть. Прислоняется спиной к стене и обессиленно сползает вниз. Ему кажется, что Урахара всё ещё стоит перед ним, а он сам – дышит его запахом. Хотя, наверное, это потому, что его одежда пропиталась им насквозь. Голову кружит осознанием того, насколько обнажены они были друг перед другом только что. И что это не только духовная близость, но и... ответ? Или намёк? На самый главный, так и не заданный вслух вопрос. Он всегда воспринимал его как эдакого авантюриста, дурачащее людей божество, от которого одни проблемы, но сегодняшний случай неожиданно открыл ему, что Урахара тоже человек. С заскоками и причудами, но, тем не менее... Он ошибался, надо же. Придумал себе версию и поверил в неё, даже не потрудившись узнать, что к чему. Боже, какой же он тогда идиот! Они оба идиоты, таких поищешь – и не найдёшь. Зато теперь у него снова есть силы – чтобы хотя бы переждать.

***

Они встречаются снова, когда ослепительно-белый клинок пронзает Ичиго со спины, даря столь долгожданную, огромную силу. Первыми, кого он видит, оглянувшись, оказываются Ишшин с Урахарой. А прямо рядом с ним – Рукия. Уже после, несясь навстречу Гинджо, Ичиго думает, что, пожалуй, это один из самых счастливых дней его жизни. И ещё он рад, что Урахара всё же сдержал слово.

* * *

На этот раз Урахара ни о чём не предупреждает – просто вваливается к нему в комнату поздно вечером, и ему абсолютно без разницы, чем там Ичиго занят, – делает уроки, спит или же дрочит. Тем более, что бывало и такое. Вуайерист чёртов. Интересно, он за всеми так подглядывает?.. Он не успевает додумать эту мысль – Урахара тарабанит тростью в стекло, требуя впустить. Морщась, Ичиго с неохотой встаёт с кровати, делая вид, что поправляет одеяло, а сам как можно незаметней пихает под подушку маленький глянцевый журнальчик. Открывает окно. Урахара спрыгивает прямо на кровать, и Ичиго ещё успевает заметить, что под знакомым верхним кимоно нет привычной юкаты, и это как-то странно волнует. Ичиго мотает головой, с трудом отгоняя от себя картинку, где он помогает Урахаре избавиться от верхней одежды, или проводит ладонями по его груди... Кажется, ему срочно нужен холодный душ. И ещё, кажется, он слишком много думает не о том. Но самая засада в том, что думать о чём-нибудь другом в присутствии Урахары просто не получается. – Рота, подъём! – кричит Урахара прямо ему в ухо. Ичиго отмахивается от него, как от мухи. – Что читаем? Ну-ка, ну-ка... Ичиго спохватывается, пытаясь вырвать из цепких пальцев тонкий журнал, но Урахара оказывается проворнее: подцепив его тростью, подкидывает вверх, ловя в воздухе. – Так-та-ак, порнушка, значит? – Не ваше дело! – огрызается пойманный на горячем Ичиго. – И вообще, отдайте журнал! Урахара в ответ показывает ему фигу: – Где ты его достал? – говорит он, листая странички. Разворачивает серединку, восхищённо причмокивает – тут Ичиго хочется провалиться сквозь землю, потому что на один только вид сидящего на подоконнике, чуть расставив ноги Урахары у него уже встаёт. – Тебе вроде рановато ходить по таким магазинам... Ичиго осекается. Ну не говорить же этому проходимцу, что тайком тырит отцовские запасы? Да и то лишь для того, чтобы показать свой интерес к противоположному полу, потому что не уверен, как бы тот отреагировал, случайно узнав об изменившейся прямо на глазах ориентации сына. Глядя на его покрасневшие щёки, Урахара весело продолжает: – Ладно, так и быть, я не скажу Ишшину, откуда ты берёшь заначку. – Что-о?! Только не говорите... – А чего тут говорить? Это мои журналы, – беззаботно отвечает он, наблюдая за вытянувшимся лицом своего подопечного. – Но вот этот, пожалуй, заберу, а то ещё найдёт кто. Для твоей же сохранности, кстати. Ичиго подавляет желание схватиться за голову. Он точно с той ноги сегодня встал? Ладно, чёрт с этим. Гораздо важнее, что этот хрен забыл у него в комнате в половине первого ночи. Урахара будто читает его мысли: – Короче, давай, собирайся. – Куда? – Туда, – передразнивает его Киске. – И поторопись. Ками-сама, за что? Вот только спорить с этим стихийным бедствием в шинигамьей шкуре – себе дороже. Они идут в подвал, и у Ичиго начинает посасывать под ложечкой от предвкушения – слишком долго он этого ждал, слишком давно представлял, как они снова скрестят мечи. Спустившись, Ичиго с удовлетворением отмечает, что на этот раз Урахара всё-таки вынимает занпакто из трости. Увидев его стойку, Урахара усмехается: – Соскучился? Но Ичиго уже бросается вперёд шальной рыжей молнией. Почти не глядя, Урахара отбивает удар и, крутанувшись на месте, прикладывает лезвие плашмя к левому боку Ичиго. – Готов. Ичиго скалится, и, не уклоняясь, выбрасывает вперёд левую руку. Урахара поднимает бровь, ловит его кулак раскрытой ладонью, едва заметно задерживая прикосновение. Всего лишь одно мгновение, но Ичиго застывает, и этого становится более чем достаточно – его дёргают на себя, вдобавок подставляя подножку, и он, не удержавшись, летит лицом в песок. – Два-ноль в мою пользу. Конечно, он тут же вскакивает на ноги, взъерошенный и горящий желанием взять реванш. Урахара смеётся, а Ичиго вновь бросается на него, но смех застывает на губах, когда лезвие Зангецу вдруг оказывается прямо у шеи Урахары. – Один-два, – поправляет Ичиго, вытирая пыль тыльной стороной ладони. С минуту они пожирают друг друга глазами, словно пытаясь переиграть в гляделки, а потом Урахара со вздохом втыкает меч в землю. – Ладно, твоя взяла. Мир? Не подозревая подвоха, Ичиго протягивает руку. Рывок – и небо летит вниз, а вместе с ним и они – уже падая, Ичиго таки успел ухватить Урахару за рукав, и теперь оба, хохоча, кувыркаются по склону. – У нас ничья, – довольно напоминает Урахара, не торопясь, впрочем, подниматься. – Чёрт! Нельзя мне вам верить, – жалуется в ответ Ичиго, украдкой рассматривая его. То, что было перед тем, как он попался на крючок, всё ещё не даёт покоя. Ичиго мог бы поклясться, что перед тем, как отпустить, пальцы Урахары слегка погладили его по запястью, и это не могло быть простым прикосновением. Это неслучайно. Урахара пожимает плечами: – Цель всегда оправдывает средства. Ичиго мог бы многое сказать про Урахарины методы, но он знает — не сейчас. Когда они выбираются из подвала, на часах начало трётьего утра. Ичиго потягивается, разминая плечи. Урахара наблюдает за ним, по-птичьи склонив голову набок. Он не предлагает ему остаться, несмотря на глубокую ночь, предоставляя решать самому. Застыв на границе выбора, Ичиго чувствует себя неловко. – Ну, тогда я... пойду? И протягивает руку. Урахара пожимает её, и тут Ичиго делает шаг вперёд. Обхватывает протянутую ладонь, чувствуя загрубелые от времени мозоли. Едва касаясь, ведёт подушечкой большого пальца выше – туда, где бьётся пульс. Потом поднимает взгляд. Урахара смотрит не мигая, его лицо разрезано тенью на чёрное и белое, как бумажная маска, – такая же мёртвая и бесстрастная. Он не двигается, и Ичиго осторожно продолжает. Когда его пальцы добираются до предплечья, Урахара вырывает руку. – Силу вернул, а ума так и не прибавилось, – произносит он одними губами. – Идём, провожу. Ичиго ничего не остаётся, как подчиниться. Ночь встречает прохладой, запахом нагретого за день асфальта и пыли и не менее долгожданной тишиной. Лишь оказавшись на улице, Ичиго признаётся себе, что устал. Урахара выходит следом, огибает его и останавливается на пару метров впереди. Ичиго смотрит на выбеленный луной силуэт и думает о том, что ему почти нестерпимо хочется подойти и уткнуться носом в чужое плечо, как тогда. И ещё – что всё это зашло слишком далеко, чтобы можно было просто взять и повернуть назад. Тем более, что такого понятия, как «просто» у Урахары не существует в принципе. Раком, боком, через жопу — всегда пожалуйста. Так, как у нормальных людей, – ни за что. – Урахара-сан? – Да? Ичиго молчит. Он не может заставить себя сказать вслух то, что чувствует, но и уйти, не попрощавшись, будет ещё хуже. – Спасибо, что помогли вернуться. Правда, спасибо. Наверное, с его голосом что-то не так, потому что Урахара вдруг задаёт вопрос, который Ичиго меньше всего ожидал услышать. – Куросаки-сан, ты не рад? Ичиго пожимает плечами. Конечно, он рад. Вот только... – Я устал. – Так иди домой. Искушение велико, но, как бы ни была сильна усталость, Ичиго не может просто взять и уйти. Никогда не мог. – Не сейчас. – Куросаки-сан... – Меня зовут Ичиго. Урахара резко оборачивается, долго смотрит в упор. Небо за его спиной зловещее, полное иссиня-чёрного цвета с зеленоватыми клочьями облаков, а рукава – как раскрытые крылья. Ичиго без труда выдерживает этот взгляд. – Куросаки-сан, – повторяет Урахара. – Уже поздно, иди домой. В голосе – целая тонна льда. Такого тона Ичиго у него ещё не слышал. Он предпринимает ещё одну попытку настоять на своём: – Вы не... Урахара обрывает его на полуслове, не давая закончить: – Я «да». Затем разворачивается и, минуя его, быстрым шагом уходит назад, в темноту. Ичиго беспомощно смотрит ему вслед. «Вы не поняли», – хотел сказать он. И снова ошибся: когда это Урахара чего-то не понимал? И, если всё так, то что именно не понял он сам?..

* * *

На часах четыре утра, но сна ни в одном глазу: Ичиго лежит на кровати, одеяло скомкано где-то в ногах, губы искусаны, на лбу – испарина. В голове всё ещё стоит их с Урахарой диалог; Ичиго раз за разом прокручивает его в памяти, пытаясь понять, что же именно он упустил. Он вспоминает их первую и последующие тренировки, блеск в глазах Урахары, вызов и его принятие, их встречу в коридоре, шрамы и свою на них реакцию... И реакцию Урахары на возбуждённого себя, эту нарочитую небрежность и недосказанность. Двусмысленность, так и сквозившую во всём, что касалось их двоих. И после всего этого – такой резкий откат? Да он в жизни в это не поверит! А если всё не то, чем кажется? Да вот только бесперспективное это занятие – гадать на кофейной гуще там, где можно спросить напрямик... Ичиго решается, когда ожидание и желание становятся невыносимыми. В конце концов, кто он такой, чтобы останавливаться на полпути? Дверь поддаётся неслышно, будто её специально смазывали на случай таких вот ночных визитов. Ичиго проскальзывает в щель и тут же оказывается в полной темноте, что ему, впрочем, не мешает: он помнит, как уходил, а значит, возвращаться уже будет гораздо легче. Всё идёт гладко вплоть до лестницы, но Ичиго не сдаётся и там: считает ступеньки на спуске, это помогает отвлечься и не думать, сколько метров осталось до дна. До того самого коридора с множеством дверей он добирается на удивление быстро. Здесь непривычно тихо, и Ичиго успевает раз десять подумать о целесообразности своего поступка. Ещё можно уйти, и, если застукают, то сделать вид, что хотел просто пошутить. Даже если и сам не веришь в это. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он аккуратно открывает нужную дверь. Никого. Вот чёрт. Ичиго выдыхает сквозь зубы: на такую подставу он не рассчитывал. Потом оглядывается, переходит дальше – тут темно, вдруг и правда ошибся? Поворачивает ручку вниз и тянет её к себе. Та не поддаётся. Ругнувшись про себя, пробует открыть следующие – и вновь без эффекта. Ну что, пришёл объясняться, а, герой-любовник? Ичиго морщится, трёт глаза, косится на часы – без четверти пять. Весёленькая у него ночка, ничего не скажешь. Но делать всё равно нечего, а уходить, не получив того, что нужно, Ичиго не привык. Поэтому он садится на пол напротив входа в комнату – вламываться туда без разрешения всё-таки верх невоспитанности, и принимается ждать. Немного веселит мысль, что он такой вежливый, тогда как Урахаре в тот раз ничто не мешало стоять перед ним в чём мать родила. Ичиго фыркает, устраиваясь поудобнее: ждать, по всей видимости, придётся долго. Урахара приходит на рассвете, долго смотрит на уснувшего под дверью Ичиго. Вот упрямец, а? Весь в отца. Потом наклоняется, подхватывает его под колени и спину, и, открыв дверь ногой, проходит в комнату. Укладывает Ичиго на футон и осторожно пристраивается рядом, наблюдая за тем, как он спит. Минут через десять Ичиго приоткрывает глаза, несколько секунд сонно рассматривая незнакомый потолок. После чего запрокидывает голову назад, глядя на Урахару снизу вверх. В карих глазах – ни тени удивления: – Урахара-сан? Тот отодвигается: – Ну, раз проснулся, двигай домой. – Нет. Урахара вздыхает. Нет, так дело не пойдёт. – Куросаки-сан... – Я сказал «нет». – Ичиго, – говорит Урахара, и Ичиго, мигом меняясь, вытягивается в струну. Смотрит в ответ – напряжённо, требовательно. – Это не то, что ты хочешь, правда. И это не то, что я могу тебе дать. – Я знаю, чего я хочу. И всё, что вы могли, вы мне уже дали. Кроме одного. Самого главного, последнего и единственно важного. – Ич... – Просто заткнитесь, – советует Ичиго, притягивая его к себе за ворот кимоно. Урахара не сопротивляется. Только смотрит на вычерченные тенью ресницы, нахмуренные даже сейчас брови и чуть подрагивающие в нетерпении губы. Лишь просит – почти неслышно, когда между ними остаётся меньше дюйма: – Остановись. Но Ичиго уже не остановить, да и разве можно сдержать лавину на пике её падения? – Заставьте меня. Точнее, заставьте себя. Ичиго целует первым, наплевав на то, что у него нет опыта, что он не знает, как нужно, и вообще. Он всегда всё узнавал на своей шкуре, и этот раз – не исключение. Отпускает ворот, прижимается губами к губам и замирает в ожидании. Урахара медлит, не отвечая, но и не отталкивая. Затем отодвигается, серьёзно смотрит в глаза. – Зачем ты пришёл? Ты понимаешь, что это значит? Всё это. Ичиго усмехается, отвечая на все вопросы разом: – Если бы не понимал, то меня бы здесь не было. Протягивает руку, снимает с Урахары шляпу и закидывает её куда-то назад. Вот так. – Всегда хотел это сделать, – непринуждённо говорит он в ответ на усталый взгляд. Без неё, как и без веера Урахара выглядит непривычно беззащитно. И, в тоже время – по-настоящему. Таким же, каким был в тот раз, перед грозой. Без маски. Ичиго думает, что сделал бы что угодно для того, чтобы Урахара оставался собой как можно дольше. Потому что всё это – всего лишь обёртка. Шелуха, фантик от конфеты, призванные скрывать правду. Отвлекающий фактор. И, когда он это понимает, всё остальное перестаёт иметь какое-либо значение. Уже не спрашивая разрешения, он тянется к нему снова, прижимаясь и грея дыханием шею. Потом опускается ниже, гладит губами чуть неровную кожу на шраме, прихватывая её зубами. Спрашивает негромко: – Что это было? – Если бьёшь кому-то в спину, будь готов, что однажды ударят и тебя тоже, – бесцветно роняет Урахара, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век. Ичиго выдыхает, подтягивается на руках, стремясь отвлечь от неприятных, вызванных вопросом воспоминаний, когда всё неожиданно меняется – его перехватывают на середине движения. Миг – и Урахара нависает над ним, вжимая в футон, его колено упирается Ичиго между ног, дыхание частое и хриплое, а руки замерли на плечах. После чего наклоняется и целует уже сам – жёстко и властно, не подавляя, но давая понять, кто тут кто. И Ичиго подчиняется, на этот раз – добровольно. Выгибается мостиком, льнёт к Урахаре – грудью, животом, всем телом. Вжимается бёдрами в бёдра, чувствуя чужое возбуждение, судорожно теребит пальцами пояс кимоно, развязывая и стягивая его прочь. Приподнимаясь на локтях, трётся щекой о грудь, чуть прикусывая сосок и выше, обводит языком впадинку между ключиц и дальше – туда, где чувствуется пульс. Запускает руки в разлохмаченные светлые пряди, чуть тянет назад, вынуждая Урахару откинуть голову – чтобы впиться ртом в открытое горло. Тот издаёт странный звук, после чего подхватывает Ичиго под задницу, заставляя сесть к себе на колени, так, что бёдра плотно прижимаются к его, а одна рука тянется вниз, небрежно оглаживая стоящий член сквозь грубую ткань джинсов. Ичиго задыхается и комкает полуспущенное с плеч кимоно, изнывая от желания придвинуться ближе уже возможного. Раздевать друг друга они начинают одновременно: Ичиго – цепляясь за Урахару, как утопающий за соломинку, Урахара – стараясь хотя бы не разорвать ткань по швам. Едва выдернув ремень, он опрокидывает Ичиго обратно на спину, сдирая штаны сразу и до колен; Ичиго приподнимает бёдра, помогая. Снятая одним движением футболка отправляется следом за отброшенной ранее панамкой. Потом Урахара нагибается, коротко целует Ичиго в живот и, не обращая внимание на слабое сопротивление, склоняется над пахом. Ичиго протестующе мычит, когда тот касается головки – он хотел не так, и вообще, нет, не надо, но, стоит Урахаре взять в рот, как звук перерастает в сдавленный стон. Урахара облизывает его член – сначала медленно, потом – всё быстрее и быстрее, по нарастающей. Ичиго извивается под ним, прикусывая себе ладонь, чтобы не кричать совсем уж громко. Руки Урахары с силой проводят по бокам, ногтями оставляя на них красноватые полосы и заставляя Ичиго биться в предвкушении: ему сейчас слишком горячо и сладко, и этот контраст, эта игра, ощущение опасности и скрытой силы – когда знаешь, кто перед тобой, над тобой, и что он делает, опьяняет похлеще любого алкоголя. Уже не соображая, он вцепляется пальцами Урахаре в волосы, буквально насаживая на себя; тот подчиняется, как подчинялся недавно ему сам Ичиго, и это становится краем: задёргавшись в последний раз, он кончает Урахаре в рот. – Блядь, – выдыхает Ичиго, когда к нему возвращается дар речи. Косится на вытирающегося тыльной стороной ладони Урахару. Тот дышит поверхностно и рвано – видно, ему тоже вдарило по мозгам, зрачки расширены и из-за них радужка кажется почти чёрной. Как под дозой у наркомана. Завораживающее зрелище. Прежде, чем Ичиго успевает подумать, что дальше, его уже выбрасывает вперёд, на Урахару. Наверное, на инстинктах. Не встретив сопротивления, Ичиго наваливается на него, заставляя откинуться на футон, длинно и хищно проводит языком от паха до шеи и, прикусив напоследок, съезжает вниз. Пробует на вкус, потом вбирает в себя член и начинает ритмично двигаться, лаская языком уздечку. И Урахара отмирает – стонет хрипло, приподнимает бёдра так, что головка упирается Ичиго в нёбо, и, больше не сдерживаясь, отпускает себя, придерживая его за голову и с силой вбиваясь в горячий влажный рот. Потом останавливается, с трудом сглатывая – Ичиго видно, как ходит ходуном кадык, и произносит хрипло: – Перевернись. Ичиго интуитивно понимает, куда и как, и быстро переворачивается на бок, «валетом». Урахара обнимает его за бёдра, стискивая ягодицы, проводит рукой между ног, растирая кожу. Обхватывает губами вновь вставший член. Ичиго в ответ расслабляет горло, чуть ведёт головой в сторону, меняя положение, а после начинает действовать уже сам. Прислушиваясь к чужому дыханию, играет на грани, то ускоряясь, то замедляясь – не хочет кончать раньше. Ему мало того, что уже есть, ему нужно слышать, как Урахара кончает для него. Ждать приходится недолго – если уж своему безумию есть предел, то чужому – и подавно. Урахара выпускает его, откидывается на спину и свистяще, на выдохе зовёт его по имени, пока сперма выплёскивается из него частыми долгими толчками. Затем, не давая Ичиго опомниться, перебирается наверх и, сжав горячий, скользкий от слюны и смазки член, небрежно ему дрочит. Зная – или догадываясь, что Ичиго мог бы кончить от одного только взгляда глаза в глаза. И, когда его выгибает следом, очень серьёзно говорит: – С возвращением. Ичиго фыркает, и они оба начинают смеяться. – Ишшин вздёрнет меня на ближайшем столбе, если узнает, – вполголоса жалуется Урахара через пару минут. – А я так надеялся дожить до старости... – Не вздёрнет. – И, в ответ на недоумённый взгляд поясняет: – Мне восемнадцать. – А я думал, ты скажешь, что он не узнает, – сокрушённо качает головой Урахара, ероша ему волосы на затылке. Ичиго ёжится, утыкаясь носом ему куда-то в шею, натягивает на них скинутое одеяло. Внутри постепенно разливается сытое, дрожащее тепло, и он впервые за долгое время чувствует себя целым. Словно всё, чего ему не хватало, – это просто быть с Урахарой так, как он был сейчас. Уже засыпая, он думает о том, как «фальшивый» Урахара постоянно менял тему и придуривался по поводу и без, стоило ему только оказаться рядом. А «настоящий» Урахара может принадлежать только Ичиго. Первым, что он видит наутро, просыпаясь, оказывается обшитый широкими деревянными панелями потолок и лампа под ним. Хорошо, что на этот раз хотя бы безо всяких там бородатых мужиков сверху. Второе выясняется тут же – Урахары в комнате нет. Как и его, Ичиго, одежды. Всё, что есть – старенькая светло-зелёная юката. Не иначе как очередная шутка юмора, думает Ичиго, надевая её на себя и выглядывая в коридор... где и находит Урахару за странным занятием – тот увлечённо рисует на стенах фальшивые двери. Вот тебе и всё твоё Зазеркалье, Ичиго. Заметив его, Урахара поднимает извозюканную в краске руку и машет, будто стоит минимум на другом конце улицы, а не в четырёх шагах. – Доброе утро, – приветствует его Ичиго, не без удовольствия отмечая тёмно-розовые отметины на груди и шее. Урахара возвращает ему ухмылку, что заставляет Ичиго думать, что не только он так отличился: – Как спалось? – Отлично. Который час? – Начало первого. – Кстати, – кивок на стену, – что ты делаешь? – Ну... однажды я смотрел один фильм. Там была маленькая девочка, которая, спасаясь от опасности, нарисовала в каменной стене мелком дверь и та открылась. – Мелок, случаем, не волшебный был? Если да, то я знаю этот фильм, – говорит он, глядя на заляпанную разноцветную ладонь и ловя себя на том, что ему до смерти хочется слизнуть с неё акварель. – Как знать, – уклончиво отвечает Урахара. – В любом случае, если не попробуешь, то никогда и не узнаешь, куда они тебя приведут. – Дверь, через которую я пришёл, была настоящей. Урахара давит улыбку, прикрыв рот ладонью. – Да? И где она теперь? Ичиго оглядывается – и правда, где? Той, через которую он попал сюда впервые, больше нет – только стена. Но вот настоящая ли она? Он делает шаг, чтобы проверить, но Урахара останавливает его: – Осторожно, ещё не высохло! Ичиго хмыкает: – Никакой интриги. Хреновый из тебя волшебник вышел. – На самом деле, Куросаки-сан, истина всегда находится на поверхности, – глубокомысленно изрекает тот, накладывая новый слой. – Другое дело, хотим ли мы видеть её такой или нет. Лучше скажи, стал бы ты ждать меня здесь, если бы тут была только одна незапертая дверь? – Я стал бы ждать тебя где угодно, – просто отвечает он, и теперь настаёт очередь Урахары удивляться. Глядя на его растерянное, не до конца верящее лицо, Ичиго вдруг понимает, что так ему нравится куда больше, чем амплуа торгаша, вечно ищущего выгоду для себя любимого. И ещё – что его снова заводит. Похоже, Урахара думает о том же, потому что, поднявшись, начинает медленно разворачиваться в его сторону, словно подобравшийся для прыжка тигр. Он ловит Ичиго на середине, с охотой отвечая на поцелуй. Ичиго напирает на него, вжимая в стену всем телом, так, что игнорировать его возбуждение и дальше становится уже попросту невозможно. Урахара усмехается ему в рот, перехватывая инициативу. Где-то позади тихо льётся вода, и перед глазами тотчас вспыхивает видение выходящего из ванной Урахары. Ичиго сбивается со вдоха – слишком ярки ещё воспоминания. – Где тут душ? – хрипит он, когда снова может дышать. У него совершенно нет времени угадывать нужную дверь, он взорвётся, если не получит ответа. Но Урахара и не думает играть, лишь скашивает взгляд влево, и Ичиго вталкивает его туда спиной вперёд и дальше, за загородку. Ноги скользят по кафелю, пока он сдирает с себя юкату и с Урахары – штаны. Ткань трещит по швам, но Ичиго плевать, он не может остановиться – он должен продолжать, он умрёт, если остановится. – Это были мои любимые штаны, – ехидно замечает Урахара, но Ичиго не слушает – впихивает его в кабину и, не глядя, включает воду. И лишь тогда, замерев под горячими сильными струями, позволяет себе расслабиться. Сердце бешено бьётся в груди, отдаваясь в висках грохочущим пульсом, перед глазами всё плывёт, внутри – алое марево. Они стоят под бьющей сверху водой, пожирая друг друга взглядами, а потом Урахара делает шаг вперёд, загораживая, обволакивая, отсекая Ичиго от реальности. Меняя кровь на вино, заполняя собой до краёв. В серых глазах – ни тени насмешки: только такой же, как и у Ичиго, голод. Прежде, чем крыша отъедет у него окончательно, Ичиго ещё успевает почувствовать, что Урахара стал необходим ему, как воздух. Глоток кислорода в вакууме. Полынья чистой воды среди арктических льдов. Око урагана. И ещё – что он, кажется, совсем не против этого.