***
В лагере шумно и оживленно: «старожилы» помогают осваиваться новеньким, бойцы в защитных костюмах, таких же, как у Ичиго, снуют туда-сюда, проверяя запасы и вооружение. Ренджи машет рукой с другого конца площадки, Ичиго кивает ему, а потом идет в сторону Иноуэ. Она стоит в центре полукруга из беженцев и звонким голосом раздает указания — удивительно четкие, скупые. Кажется, это было так давно, — когда старшеклассница Иноуэ Орихиме мечтала стать ветеринаром. Она подбирала котят и щенков, тайком таскала их домой, выхаживала, а потом пристраивала в хорошие руки в дома, где можно было держать животных. Когда Ичиго смотрит на Иноуэ, он думает, что она одновременно и изменилась, и осталась прежней. Солнечная девочка со смущенной улыбкой больше не возится с кошечками и собачками, она вполне уверенно расправляется с ранами других людей. Если — когда — все закончится хорошо, она станет врачом. Ичиго в этом не сомневается. Возможно, он не знает, какое событие запустило цепочку всех остальных, но очень ярко помнит день, когда они узнали, что случилась катастрофа. Обычное школьное утро, когда Орихиме показывала очередной удивительный рисунок, Тацки защищала ее от настойчивого внимания Чизуру, Исида делал вид, что сам по себе, а Чад всей своей молчаливой невозмутимостью подтверждал, что все в порядке. Все как всегда. Ичиго и Рукия спорили до хрипоты о какой-то просмотренной накануне телепередаче. А потом у нее зазвонил телефон. По тому, каким почтительным сделалось ее лицо, Ичиго понял: звонит брат. Рукия слушала, кивала время от времени, а ее глаза становились всё шире и шире. В конце она сказала: «Я все поняла, нии-сама!» и нажала «отбой», а потом неожиданно тихо и серьезно обратилась к Ичиго: — Брат сказал, чтобы мы немедленно шли домой и включили телевизор. Не нужно устраивать паники, просто спокойно встать и уйти. Ичиго знал, что брат Рукии, Бьякуя, занимает какой-то немаленький пост то ли в оборонке, то ли еще где. Если он позвонил посреди школьного дня, значит, случилось что-то серьезное. Они отправились к Иноуэ — Ичиго, Рукия, Исида и Чад. Орихиме включила телевизор, и с первых же секунд все они прилипли к экрану, не в силах оторваться, не в силах хоть что-то сказать. Это творилось почти во всей Японии. Все новостные каналы наводнили жуткие кадры, показывающие людей, которые словно обезумели, нападали на других, раздирая их руками, калечили сами себя, кривили лица ужасающими гримасами и вместо членораздельной речи издавали только вой. Молоденькая ведущая экстренного выпуска новостей дрожащим голосом сказала, что очагов этой «эпидемии» становится всё больше и больше. Жителей призывали спрятаться получше и не выходить из своих домов, пока не будет отменено чрезвычайное положение. Потом, много позже, появилась официальная информация — вирус, сводящий человека с ума, превращающий его в животное за какие-то пару часов. Пожалуйста, воздержитесь от контактов. Пожалуйста, не выходите на улицы. Пожалуйста, не превращайтесь в монстра — иначе нам придется вас убить. Чад выключил телевизор — новостной ролик пошел по второму кругу, видимо, ничего другого больше и не показывали. Все молчали, а потом Ичиго позвонил отцу.***
Ичиго входит в дом, некогда бывший магазинчиком, идет к холодильнику, вынимает банку пива. Вообще-то, в шестнадцать алкоголь не положен, но и расстреливать из автомата тварей, которые когда-то были людьми, тоже не практикуется. Вкус пива Ичиго не нравится, но крепкие напитки ему тем более не подходят. Зато пиво позволяет хоть немного расслабиться, помогает разжаться той пружине, которая засела в нем с самого первого дня. Ему сегодня звонила Карин. Благодаря Иссину, бывшему военному, девочек удалось укрыть в надежном месте. Там же должен был отсиживаться и Ичиго, но в тот момент уже стало ясно, что ситуация вышла из-под контроля, правительство не справляется, поэтому оказалось, что есть два выхода: сидеть сложа руки и ждать финала или же попытаться сделать хоть что-то. Иссин прекрасно знал характер Ичиго, поэтому не удивился и не стал спорить, когда сын выбрал второе. Только сжал крепко, до синяка, его плечо, ничем не напоминая в тот момент придурковатого остолопа, любившего будить Ичиго по утрам подзатыльниками. Ичиго допивает успевшее согреться в его руке пиво, сминает банку и кидает ее в ведро. Если бы не отец, он, возможно, никогда бы и не познакомился с Урахарой Киске. Вообще-то, сейчас не время предаваться воспоминаниям. Но Ичиго все равно мысленно возвращается на пару месяцев назад.***
... сначала они следуют инструкциям правительства: сидеть дома, никуда не выходить. У них есть запас продуктов на случай землетрясения, так что первое время все нормально, если не считать ограниченности в передвижении и липкого ужаса, повисшего в воздухе. Ичиго боится за сестер, а те просто боятся, хоть и стараются ради него казаться бесстрашными. Отца вызывают на службу. В такой ситуации каждый человек на счету, особенно хороший военный врач. Поэтому Ичиго не может просто взять и бросить девочек. Телевизор включен круглые сутки, они все мало спят, а Ичиго гораздо чаще, чем раньше, пишет друзьям сообщения, только вот содержание у них невеселое: «Все хорошо?» «Чисто?» «Ничего нового». «Я нормально». «Ок». «Ой, мне показалось, что я видела одного зараженного...» «Дай знать, если что-нибудь случится». А потом один из пустых оказывается у Ичиго на заднем дворе. Незвестно, кто первым дал зараженным это прозвище. Но оно очень быстро вошло в употребление, потому что как иначе назвать существо, которое раньше было человеком, а теперь всего лишь оболочка, наполненная первобытным ужасом и агрессией? Обычно они держатся толпой, словно какой-то инстинкт собирает их в стаю. Этот же мужчина, видимо, заразился по дороге домой. Юзу замечает его в окно, когда он довольно ловко преодолевает забор и направляется в сторону их дома. Юзу вскрикивает, Ичиго, примчавшийся на крик, на секунду замирает, потому что в первый раз видит все так близко и воочию. Если кадры по телевизору были ужасными, то реальность оказывается еще страшнее. Ичиго потом не одну ночь снятся огромные выпученные глаза с покрасневшими белками, искривленный рот, потрескавшаяся кожа на лице — то, что было не очень заметно на пленке. Существо, которое уже не является человеком, стремительно приближается к их дому, и Ичиго должен защитить сестер. — Что нибудь тяжелое. Быстро. И спрячьтесь. Примчавшаяся вслед за братом Карин реагирует быстрее, чем Юзу, и принимается лихорадочно обшаривать ящики, но ничего, кроме скалки, длинной и тяжелой, ей не попадается. И тогда Ичиго, не глядя, хватает свое оружие и мчится навстречу монстру. В нем есть какая-то неуклюжесть, как в зомби из черно-белых фильмов. Существо тянет скрюченные руки и что-то воет, явно желая вцепиться в Ичиго и разодрать на кусочки, но тот проворнее. Удары даются легко, потому что он не думает. Он защищает. Сейчас Ичиго не важно, кто перед ним, его цель — уберечь прячущихся в доме сестер. Когда пустой падает и больше не поднимается, Ичиго может только выдохнуть и порадоваться, что с головой, превращенной в месиво, эти твари подыхают. Вечером Ичиго узнает от отца, что правительство не справляется. Военные пытаются устранять всех зараженных, но после зачисток их самих слишком быстро выкашивает тот же самый вирус. Ситуация выходит из-под контроля. Япония превращается в сплошной кошмар, а другие страны, объявив жесткий карантин, не спешат на помощь. — Нужно получше спрятать Карин и Юзу, — говорит Ичиго, и отец согласно выдыхает: — Да. Есть место, куда я могу забрать их. А еще тебя и твоих друзей. Ичиго не нравится такой расклад. Всех забрать не получится, а спасаться, пока другие рискуют, не в его стиле. — Я не хочу прятаться. Я слышал, что есть отряды, которые борются с пустыми. Я вступлю в один из них. Иссин какое-то время молчит, в трубке слышно лишь потрескивание, а потом отвечает: — Я должен тебя кое с кем познакомить.***
— Конечно, нет, о чем ты вообще думаешь! — Рукия сверкает глазами, упирает руки в бока, смотрит рассерженно. — Ни за что, Куросаки-кун, мы не оставим тебя одного! — голос Иноуэ дрожит, глаза огромные, словно блюдца, но на лице читается решимость. — Не собираюсь отсиживаться в безопасности и ждать, что ситуация улучшится, — Исида поправляет очки, выглядя при этом очень независимо. Чад просто смотрит с осуждением, и Ичиго не знает, то ли радоваться, то ли расстраиваться, что друзья только что категорично отвергли возможность надежно укрыться и переждать. — Тогда нам нужно перебраться в другое, более подходящее место. Отец рассказал мне про одного человека... Он, вроде как, лидер одного из крупных отрядов по борьбе с пустыми, — Ичиго закусывает губу, ерошит и так лохматые рыжие волосы. Собраться всем вместе у него дома и так было опасно, а уж добираться до «магазичника Урахары», о котором сказал отец... — Кто это? — интересуется Рукия. — Его зовут Урахара Киске. Отец сказал, что он торговец и ученый. Не знаю, как это сочетается, — Ичиго ведет плечом. Потом он обводит взглядом друзей и еще раз уточняет, не передумали ли они. Ответом ему служит дружный вздох, и Ичиго улыбается. Удивительно, но они без проблем добираются до нужной точки. Оказывается, это не так уж далеко от дома Ичиго. По пути им не встречается ни одного зараженного, и Ичиго почему-то думает, что это хороший знак. Но абсолютно безлюдные улицы пугают его. В Каракуре не просто тихо, здесь мертвенно тихо — ни людей, ни машин, ни животных. Тишина нарушается лишь звуком их шагов, и это не правильно. Ичиго знает, как должно быть: где-то взвоет сигнализация, а из чьего-нибудь окошка донесется звук телевизора, и это будет не бесконечный выпуск новостей, а какая-нибудь телепередача, или аниме, или дорама. Соседская старушка из-за забора поздоровается, помашет рукой, а где-нибудь по дороге встретит заливистым лаем пес... Ничего этого нет, будто все умерло. Ичиго встряхивается, потому что считает, что не имеет права раскисать. К тому же, они пришли, и, судя по описанию, сам Урахара спешит им навстречу. — Добро пожаловать! — как-то совершенно неуместно сияет он улыбкой, пряча глаза под дурацкой полосатой панамкой, пока высоченный мужчина с косичками открывает ворота, обмотанные колючей проволокой.***
У Урахары тут целый лагерь, думает Ичиго, пока хозяин ведет их в дом. Точнее, это, по всей видимости, и есть магазинчик, но выглядит он как-то слишком уютно и обжито. Внутри и правда есть прилавки, какие-то товары под стеклом и в коробках, Урахара довольно быстро ведет своих гостей мимо них в глубь дома, пока они не оказываются в светлой просторной комнате. Урахара просит мужчину с косичками — его зовут Тессай — подать чай, и тот, склонив голову, исчезает. — Здесь столько людей... — первым делом произносит Ичиго, неопределенно кивая в ту сторону, откуда они пришли. Он думает о палатках, выстроившихся во дворе шеренгами, и о том, как много детей и взрослых выглядывали из них. Урахара прячет руки в широкие рукава домашней юкаты — да кто вообще сейчас носит дома традиционную одежду? — и отзывается: — Здесь те, кого наша группа смогла спасти, Куросаки-сан. Но у нас не так уж много человек, чтобы помочь всем, кто в этом нуждается. Ичиго кивает так медленно, словно боится, что у него оторвется голова. Он ждал, что Урахара начнет их отговаривать, рассказывать про опасность и призывать подумать, но, кажется, все совсем не так. — Мы можем остаться? — напрямик спрашивает Ичиго, и тогда Урахара впервые смотрит ему в глаза. «А они у него серые», — как-то машинальное отмечает Ичиго. И цепкие — такие видят все насквозь. — Конечно, — словно издалека звучит веселый и бодрый голос. — А теперь давайте выпьем чаю, а вы расскажете мне немного о себе, идет? Ичиго машинально берет чашку, которую протягивает ему Тессай, обхватывает ее руками и делает глоток, не чувствуя ни температуры, ни вкуса. Но, кажется, пахнет ромашкой. И мятой. Ичиго прикрывает глаза. Ему хотелось бы не слышать того, как Иноуэ рассказывает о своей мечте стать ветеринаром, «чтобы помогать всем-всем, понимаете?» Кто-то касается его колена. Ичиго распахивает глаза и встречается взглядом с Рукией. «Все нормально», — так же безмолвно отвечает он ей и продолжает смотреть на Урахару. Тот мелкими глотками пьет чай и задает Орихиме вопросы, будто ему и правда интересно, были ли у Малыша глисты и какая старушка в итоге забрала Пятнышко к себе. Уже потом Ичиго узнает, что Урахара — не совсем лидер. Скорее, он маленький центр, ось, притягивающая к себе... всех и все. Без него движение в лагере остановилось бы. И пусть Урахара никогда самолично не поведет отряд в битву (глупое, пафосное, но очень точное сравнение), без него отряд попросту перестанет существовать.***
— Давайте, Куросаки-сан, это не так сложно, как кажется. Урахара чуть улыбается, сдвинув на глаза панаму, а Ичиго скрежещет зубами. Они уже час упражняются, точнее, упражняется он, стреляя из автомата по жестяным банкам, а Урахара стоит рядышком, иногда вздыхает и дает советы. Вне всяких сомнений, бесценные, но раздражение никуда не девается, а успех по-прежнему стремится к нулю. Ичиго делает глубокий вдох. Друзьям повезло: Исида и Рукия, как оказалось, умеют стрелять, и довольно неплохо, спасибо милым фамильным хобби. Чад наотрез отказался от огнестрельного оружия, заявив, что своим кулакам или на худой конец бейсбольной бите доверяет больше. Иноуэ никто бы и не допустил к «полевой работе», а вот Ичиго... — Я научу вас обращаться с оружием, — в первый же вечер говорит Урахара и щурится, а потом щелкает неизвестно откуда взявшимся в руке веером и переключается на другое, рассказывая, что почти закончил особый защитный костюм, который исключит возможность заражения на 99%. Ичиго вспоминает, что Урахара, по словам отца, не только торговец, но и ученый. Какое необыкновенное сочетание. А еще в нем явно пропадает педагог, потому что его методы — как у истинного учителя: много слов, ноль эффекта. Ичиго постепенно начинает закипать. Он никогда не думал, что так сложно попасть в чертову жестянку с нескольких шагов. — Вы просто не улавливаете суть, Куросаки-са~ан. Ичиго как-то разом понимает две вещи: Урахара очень необычно, лениво и одновременно насмешливо протягивает вежливый суффикс, когда обращается именно к нему, а еще он умеет совершенно незаметно оказываться там, где его быть не должно. Например, позади Ичиго. — Выпрямите спину, вот так. Почувствуйте опору под ногами. Расслабьтесь, поймайте внутренний баланс. А теперь представьте, что автомат — продолжение ваших рук... — кончики пальцев почти невесомо и очень быстро пробегают от плеч по рукам, мазнув по бедрам, словно фиксируя стойку, очерчивая контуры, а потом исчезают. Ичиго не уверен, что стрелять учат именно так, но он почему-то собирается, словно спокойный негромкий голос Урахары выстраивает внутри него целостную картинку того, как все должно быть. — Не задерживайте дыхание, — почти шепчет Урахара, а потом Ичиго стреляет. И попадает — шесть из семи. Он еще не может избавиться от дрожи в руке, вызванной отдачей, а Урахара уже перед ним, чуть ли не хлопает в ладоши от удовольствия, снова беззаботный и улыбчивый — ни следа от той сосредоточенной серьезности, которая минуту назад будто бы перетекла к Ичиго. Вот она, передача воздушно-капельным путем... Ичиго трясет головой. — Еще раз, — требовательно произносит он, пытаясь поймать взгляд Урахары. Когда ему это удается, по телу прокатывается ледяная волна: серые глаза по-прежнему очень внимательные и совсем невеселые. — Как пожелаете, — отвечает тот, и Ичиго поскорее отворачивается, делая вид, что перезаряжает магазин.***
В первую свою вылазку Ичиго идет с Йоруичи-сан. Когда он видит ее впервые, то неудержимо краснеет: они сталкиваются в коридоре, и женщина явно возвращается из душа, не потрудившись замотать себя хотя бы в полотенце. Когда позже, за обедом, она с хохотом пересказывает случившееся Урахаре, Ичиго думает, что они, наверное, спят вместе. А потом ему кажется, что так, как Урахара смотрит на Йоруичи, смотрят скорее на сестер, нежели на любовниц. И Ичиго совершенно не хочет знать, почему вообще об этом думает. Йоруичи очень яркая, громкая и живая. Она подмигивает Ичиго, когда они рассаживаются по машинам. — Сегодняшнее задание довольно простое: неподалеку целая стая пустых, нам нужно держать периметр лагеря в безопасности. Уничтожим тварей и вернемся к обеду. Да, Киске? Урахара трепещет веером, а сам бросает взгляды на Ичиго, словно сомневаясь, готов ли его ученик. Ичиго готов, хотя живот скручивает от воспоминаний о самом первом убийстве. Кровь, вытекающая на траву из проломленного черепа, казалась совсем темной, какой-то бурой... — ... так что уж постарайтесь, Йоруичи-сан. И вы, Куросаки-са~ан, тоже. Ичиго склоняет голову, соглашаясь, не услышав при этом ни слова, и садится в машину. Рядом оказывается Чад, который кивает ему в знак поддержки. В другой машине — Рукия, Исида и в качестве водителя — парень с немыслимой прической и кучей татуировок. Его зовут Ренджи, и он, по странному стечению обстоятельств, друг детства Рукии. Они едут по пустынному городу, и Ичиго вновь удивляется, какой мертвой кажется Каракура. Йоруичи поглядывает на него, но не говорит ни слова. В подбадривании он не нуждается, все советы и рекомендации даны, план действий разобран до мелочей. Нужно просто сделать это. «Зачистка». Хорошее слово, нейтральное. Ничего общего с «убийством пары десятков монстров, еще вчера бывших людьми». Ичиго старается не думать. И у него получается. А потом они видят пустых. Группа действительно большая, пожалуй, даже не двадцать, а тридцать особей — с глазами навыкате, крючковатыми пальцами и кожей, свисающей лоскутами. Они до жути синхронно воют, вызывая у Ичиго шум в ушах. Машины останавливаются, и Йоруичи-сан дает команду стрелять. ... Ичиго не уверен, скольких он уложил. Кому-то хватило одного точного выстрела в голову, кто-то и после этого продолжал ползти вперед, хрипло скуля и раздирая рану руками. Ичиго не помнит, не хочет помнить. Все, о чем он мечтает, — чтобы эта картинка навсегда стерлась из памяти. То, как он сам вышибает мозги мужчине, в чьем лице уже не осталось ничего человеческого. То, как точно и уверенно стреляет Йоруичи. То, как ловко орудует своей битой Чад, добивая самых живучих или укладывая других с одного удара. От этого должно тошнить, выворачивать наизнанку, но Ичиго почему-то никак. Он на автомате находит глазами Рукию, встречается с ней взглядом и видит в ее зрачках отголоски той же самой пустоты. Ичиго кажется, что его уши набили ватой, он с трудом различает звуки, цвета, запахи, чувствуя себя рыбой в аквариуме: окружающий мир воспринимается, как через толщу воды. А потом это проходит, обступающая его тишина взрывается, когда Йоруичи громко командует: — Возвращаемся! Ичиго совершенно не помнит дорогу домой. Первое яркое воспоминание после тех, кровавых и наполненных насилием, — это Ренджи, протягивающий ему банку пива. — Выпей, станет легче, — тихо говорит он, и Ичиго пьет, почти залпом, надеясь, что сейчас ударит в голову... Но не бьет. А напряжение отпускает. Он ловит взгляд Урахары с противоположного конца комнаты и очень хочет сказать ему что-то вроде «Знаете, а ведь из меня вышел весьма способный ученик».***
Поток воспоминаний обрывается. Первая вылазка так и осталась самой яркой, запомнившейся, но в то же время смазанной. Словно через мутное стекло. Двоякие ощущения. Остальные их операции пошли нескончаемой чередой, наполняя каждый день до отказа. Такие понятия, как «выходные» и «будни» стерлись без следа. Некуда стало бежать, нечего ждать. Такое подвешенное состояние, когда единственное, чего ты хочешь — просто проснуться очередным утром. Ичиго уходит на террасу. Он курит, прячась за горьковатым дымом самокрутки, — нормальные сигареты кончились неделю назад, желающих успокоить нервы таким образом слишком много — и думает о том, что их жизни, их мир катятся ко всем чертям, а он чувствует себя абсурдно, преступно спокойным здесь, под пепельно-серым взглядом Урахары. — Сначала пиво, теперь сигареты... — объект его размышлений бесшумно возникает на пороге. — Что скажет Иссин-сан! Точнее, что ему скажу я, ведь я в некотором роде несу ответственность за ваше воспитание. В голосе Урахары насмешливые нотки борются с нарочито укоризненными, и Ичиго фыркает: забавное сочетание. Он не отвечает, просто слегка пододвигается, словно здесь совсем мало места, и Урахара устраивается рядом, очень близко, так, чтобы бедро к бедру. Ичиго, не давая себе времени на раздумья, еще сильнее сокращает между ними расстояние и вжимается плечом. Он ждет, что Урахара отсядет, что-то выскажет ему, отшутится, как он умеет, в конце-то концов, но тот только глубоко вздыхает — и остается на месте. И от этого тепло разливается по всему телу, вымывая поднимающийся от деревянного настила холод, Ичиго вновь чувствует себя спокойно и защищенно. — Как вы думаете, их совершенно точно нельзя спасти? — негромко спрашивает он. — Они были людьми, а мы их убиваем, даже не пытаемся помочь. Ведь если это вирус, то его можно вылечить, как болезнь? — Не совсем. Некоторые изменения невозможно обратить вспять, — в голосе Урахары улавливается сочувствие. Не жалость, именно сочувствие, словно Ичиго озвучивает его собственные мысли и сожаления. — Поэтому единственное, что мы можем сделать, — это не смотреть им в лицо. Так будет лучше для всех. Ичиго кивает, все тепло из тела куда-то девается, его пробирает озноб. Так бывает, когда ты знаешь что-то неприятное, но не веришь этому, пока не получишь подтверждение. Ичиго хмурится. Он может убить сколько угодно пустых, но его действия — капля в море. Ичиго нужно что-то большее, что-то масштабное, чтобы решить проблему раз и навсегда. Но он знает: это невозможно. Ничего нельзя сделать. И это знание наполняет его беспомощностью. — Уже поздно, — как бы мимоходом говорит Урахара. — Нужно отдохнуть перед завтрашней вылазкой. Он не спешит подниматься. Его плечо горячее, это чувствуется даже сквозь два слоя ткани. Ичиго тоже медлит. Наверное, он мог бы просидеть вот так всю ночь. Может, из-за тепла, которое расходится от руки по всему телу, может, из-за того, что Урахара почти единственный, в чьих глазах нет отчаяния. Только усталость. И нет ничего, что обнадеживало бы Ичиго так же сильно.***
Раньше Ичиго даже не думал, что в его теле столько участков, которые могут болеть. Даже не так: противно до одури ныть, сводя его с ума. Вообще-то, он сам виноват — в любую свободную минуту он идет тренироваться. Стрельба, рукопашный бой, просто физические нагрузки на выносливость... До этого он просто добросовестно занимался физрой в школе и иногда бегал перед сном. Сейчас же просто необходимо быть в форме. Это вопрос выживания. И Ичиго загоняет себя, доводит до предела, а потом отмахивается от причитаний Иноуэ и крепких словечек Рукии. Но вот этот синяк от приклада... Он какой-то совсем огромный, лиловый, пугающий. И ужасно болит. А завтра у них снова вылазка, причем дальняя. Ичиго скрипит зубами: одним анальгетиком, видимо, обойтись не удастся. Он не знает, почему идет с этим к Урахаре. Может быть, как раз потому, что не будет лекций, нотаций и укоризненных взглядов. Если Урахара сможет помочь, то поможет. Ичиго осторожно стучится в его комнату, а потом, уловив какую-то звуковую реакцию, отодвигает седзи. Это первый раз, когда он оказывается в комнате Урахары, и ему очень хочется оглядеться, но пялиться прямо с порога неприлично, поэтому Ичиго делает пару шагов и останавливается. Хозяин лежит на кровати и держит в руках книгу, с любопытством глядя на Ичиго поверх нее. Ну да, времени — без четверти полночь, ему положено отсыпаться, а он... — Вот, — Ичиго оттягивает ворот футболки так, чтобы продемонстрировать свое восхитительное плечо. — Я подумал, что... Он почему-то сбивается и сам себе кажется идиотом. В самом деле, какого черта он поперся к Урахаре? Сходил бы к Иноуэ, это она сейчас ведает аптечкой, подумаешь, пришлось бы вытерпеть поток причитаний и жалостливых взглядов. Не впервой. А Урахара смотрит на него так... Так, что Ичиго готов прямо сейчас извиниться и уйти. А лучше сразу провалиться сквозь землю. А потом Урахара как-то плавно оказывается на ногах, Ичиго не успевает заметить, как это происходит, раз — и он уже у шкафа, что-то ищет на одной из полок, а книга, аккуратно заложенная простым белым листом, остается сиротливо лежать на покрывале. Ичиго забывает посмотреть название и автора. Урахара возвращается с какой-то небольшой баночкой из матового стекла. — Не стойте столбом, Куросаки-са~ан, присаживайтесь, раздевайтесь, чувствуйте себя как дома, — насмешливо мурлычет он, и Ичиго, почему-то загипнотизированный тем, как ловко Урахара крутит баночку в руках, послушно делает то, что сказано. — Вот это рвение, — тихо присвистывает тем временем Урахара, и Ичиго вздрагивает, когда прохладные пальцы касаются кожи. Они ничего не делают — просто изучают. Ичиго, чтобы хоть немного отвлечься, бездумно интересуется: — Что вы собираетесь со мной сделать? Повисает какая-то ужасающе неловкая тишина, и Ичиго только тогда соображает, что он только что ляпнул. Щеки неудержимо краснеют. Урахара молчит, и Ичиго решается поднять на него взгляд, — чтобы увидеть, как тот сотрясается от беззвучного смеха. — Отравить, расчленить и спрятать труп, конечно же, — отсмеявшись, фыркает Киске. Ичиго вздрагивает, впервые мысленно называя его по имени. — Это просто бальзам. Еще одна моя разработка, — не без гордости продолжает Урахара и, наконец, свинчивает крышку. По комнате плывет приятный ментоловый запах. — Должен ускорить заживление и снять боль. А сейчас, Куросаки-са~ан, придется потерпеть. И Ичиго терпит, только вот не уверен, что именно. То, что осторожные прикосновения, с которыми Урахара втирает в кожу прохладную мазь, отзываются тупой болью не только в плече, но и во всем теле. Или же то, как Урахара превращает лечение в ласку, и вряд ли это случайно. Ичиго не глядит на него, потому что вдруг понимает, что и так знает, какие сейчас у Урахары глаза. Темно-серые, будто припорошенные пылью. А когда все заканчивается, Ичиго не просто не хочет — не может уйти. Он должен что-то сказать, но вместо этого смотрит, не отрываясь, как Урахара неторопливо закрывает баночку, вытирает пальцы подхваченной с прикроватного столика бумажной салфеткой, а потом присаживается рядом. — Спасибо, — губы не слушаются, голос тоже. Словно в горло насыпали битого стекла, и каждый звук теперь царапает до крови. — За все. И за бальзам, и что помогаете нам. Урахара вдруг издает смешок. — Ну что вы, какие благодарности. — И вдруг добавляет, почти не меняя тона: — Я всего лишь учу вас убивать. Фраза повисает в воздухе; тяжелая и ломкая, она отдает полынной горечью. Ичиго как-то резко вспоминает, что и он, и Рукия, и Чад, и Исида с Иноуэ — всего лишь дети. А сколько лет Урахаре? Такое чувство, что не одна сотня. И каждый год оставил на его плечах свой груз, который напускная беззаботность никогда не сможет скрыть целиком. Ичиго сглатывает, а потом смотрит ему в глаза — прямо и твердо: — Тогда мы просто обязаны выжить. Урахара тихо фыркает. — Разумеется. Он целует Ичиго сам, коротко и резко, и это нечто среднее между пожеланием удачи и просьбой «Пожалуйста, вернись завтра живым». Ичиго не уверен, а может, просто боится поверить, что этот поцелуй — еще и «Пожалуйста, вернись ко мне.»***
Один из пустых все-таки достает его. Ичиго с пугающим его самого удовольствием стреляет, парой коротких очередей разнося голову напавшего в клочья. Защитный костюм противно намокает от крови, но Ичиго будто не чувствует боли. Она приходит позже, уже в машине, как и слабость, и головокружение — кажется, кровопотеря больше, чем он думал. Или дело в не слишком сытном завтраке — из-за тошноты Ичиго не смог запихнуть в себя ничего, кроме пары бутербродов. Но напротив сидят спасенные девочки-близняшки лет тринадцати, и все это того стоило. Рукия уже успела вытянуть из них, что мать еще на прошлой неделе растерзали пустые. Девочки же успели спрятаться. — Мы отвезем вас в безопасное место, — уверенно говорит Рукия, и одна из близняшек робко улыбается в ответ. Ичиго же в этот момент думает, осталось ли во всей Японии хоть одно безопасное место. По-настоящему безопасное, а не старающееся изо всех сил быть таковым. Он почти отмахивается от Иноуэ — извинится перед ней позже — и высматривает среди снующих по лагерю Урахару. Но в итоге стук деревянных гэта, раздающийся сзади, заставляет его вздрогнуть. — Я вернулся, — звучит очень глупо, но Урахара кивает и слегка хмурится, видя, как Ичиго придерживает рукой левый бок. — Как насчет того, что Иноуэ-сан позаботится о вашей ране, пока я завариваю чай? — светски интересуется Урахара, и Ичиго фыркает, отвечает в тон: — Пожалуй, это верное решение. Он совершенно искренне просит у Орихиме прощения, а она отвечает, что совсем-совсем, никапельки не сердится, и очень ловко промывает-смазывает-бинтует его рану. На душе у Ичиго почему-то очень-очень легко.***
Так получается, что после того возвращения вечера он проводит в комнате Урахары. Оказывается, с ним здорово даже просто молчать, или пить крепко заваренный чай, или играть в шахматы — правилам и комбинациям Урахара учит почему-то куда более понятно. Или это Ичиго успел привыкнуть к его манере объяснять? Иногда он замирает от желания прикоснуться, пропустить между пальцами светлую прядь волос. Снова ощутить губы на своих губах. Но Урахара не делает больше ничего, и Ичиго начинает казаться, что тот поцелуй ему просто почудился. Его мир делится на две половины. В одной — кровь и смерть, в другой — уютное молчание и тихий насмешливый голос, и в обеих он чего-то ждет. Финала. Развязки. Чего-то, что сможет разом все прояснить. — Так не бывает, Куросаки-са~ан, — Урахара трет пальцем висок, обдумывая ход. — Невозможно решить все проблемы одним ударом. Или одним ходом, — добавляет он, двигая ладью. Этот разговор они ведут не в первый раз. Ичиго сокрушается, что не может взять и коренным образом преломить ситуацию. А Урахара... Урахара предпочитает делать шаг за шагом, постепенно приближая желанный результат. Он шутит иногда, что Ичиго не достает терпения в силу юного возраста, и тот досадливо морщится. Ему не нравится, когда Киске подчеркивает эту чертову разницу в годах. После этого серые глаза тускнеют, словно их обладатель запрещает себе... что-то, чего по-настоящему хочет.***
Ичиго планирует очередную операцию, на этот раз достаточно дальнюю. Но информация точна, и крупная группа пустых, двигаясь, видимо, со стороны какого-нибудь большого города, оказалась в пригороде Каракуры. И лучше бы разобраться со всеми сразу, пока они не разбрелись, разбившись на более мелкие... отряды. Ичиго отдает себе отчет в том, что стал настоящим лидером их небольшой боевой группы. Его слушают, за ним идут. Сперва Ичиго каждый раз оборачивался на Урахару, ожидая одобрения, поддержки или наоборот, критики, теперь же он сам принимает решения. «Ну что, можете гордится, а, Урахара-сан? Только я хочу от вас совсем другого». И вечером накануне этого рискованного похода Ичиго решается. Он просто говорит себе, что может не вернуться, и тогда все его метания и неловкость не будут иметь ровным счетом никакого смысла. С этими мыслями после привычного короткого стука он входит в комнату Урахары, а затем, не тратя время на лишние разговоры и сомнения, в два шага пересекает комнату и вжимает Урахару в стену, целует сам, безапелляционно берет то, что хочет. Голова слегка кружится, и губы Киске пахнут ромашкой, и он не отталкивает, нет, наоборот, как-то отчаянно вцепляется в футболку... Внутри что-то сладко замирает. А потом поцелуй заканчивается, и Урахара, пытаясь восстановить дыхание, говорит лишь: — На кровати будет удобнее. И это чистая правда. Можно тянуться, прижиматься всем телом, торопливо расправляясь с одеждой, ласкать со всей жадностью, при этом не боясь, что ноги откажут. Ичиго с лихвой компенсирует недостаток опыта энтузиазмом, в конечном счете заставляя Урахару потерять над собой контроль. Он подминает Ичиго под себя, целует почти яростно, невесомо очерчивает губами и пальцами имеющиеся синяки и безжалостно оставляет собственные метки. Ичиго стонет и подается навстречу каждому движению, толкается бедрами, чувствуя, как в низу живота сворачивается огненный клубок. Урахара не растягивает прелюдию дольше необходимого, словно времени так мало, что преступно его тратить просто так. Ичиго не удивляется, когда смазка обнаруживается в пределах досягаемости, но Урахара все равно поясняет, фыркает куда-то между его ключиц: — Я взрослый, предусмотрительный мужчина, решивший соблазнить подростка. — На короткое хмыканье он добавляет почти обиженно. Почти. — Вас хоть что-то может шокировать, Куросаки-са~ан?.. Это последний раз, когда он так его называет, пусть даже в шутку. Дальше — только "Ичиго" на выдохе, губы в губы, горячечным шепотом по коже. Проникновение вызывает боль, несмотря на всю подготовку, но это приятная боль, и Ичиго хочет запомнить ее, впитать в себя. Смешно, но он почему-то уверен: если получится, никакая другая боль будет не страшна. И Урахара словно чувствует, как-то угадывает эти мысли. Он дает немного времени привыкнуть, а потом двигается быстро и немного грубовато, не нежничая, не сбавляя темпа, заставляя Ичиго кусать до крови губы и комкать пальцами простыни. Когда в нем атомной бомбой взрывается удовольствие, Ичиго вдруг видит мир живым и объемным, таким ярким, что можно ослепнуть, если смотреть слишком долго. Но он все равно не закрывает глаза, потому что иначе не сможет увидеть и улыбку Урахары — чуть сонную, удовлетворенную и какую-то сумасшедше-нежную. Но смущаться не хочется. Хочется смотреть во все глаза — и да, запоминать, запечатлевать в себе навсегда. Пусть даже в их случае это более чем зыбкая категория.***
Они выезжают ранним утром, и Урахара впервые не провожает уходящую группу. Перед тем, как уйти, выскользнуть из его постели, Ичиго шепчет, что вернется. И Урахара ловит его руку и несколько секунд просто держит ее в своей. А сейчас Ичиго смотрит в пасмурное небо и думает, что, наверное, к обеду пойдет дождь. И что он давно не ел мороженого. И что ему совершенно точно нельзя умирать. Сидящая рядом Рукия удивительно притихшая. В какой-то момент Ичиго ловит ее взгляд и неосознанно прикладывает палец к шее. Ну конечно. Метка, оставшаяся с ночи. Как подтверждение случившегося. Как улика. — Рукия... — он ничего больше не говорит, просто хмурит еще сильнее рыжие брови, глядя на подругу, а она вдруг тихо фыркает: — Я знаю, Ичиго. Знаю. И на секунду крепко сжимает его ладонь своей. Всего через несколько часов Ичиго будет думать только о том, хватит ли у них патронов и все ли они выберутся из того ада, который будет твориться вокруг. Но это будет позже, а Ичиго успел научиться ценить происходящее, текущий момент. Просто потому, что пришлось смириться: у них не обязательно будет завтра. И поэтому он совершенно не жалеет о том, что сделано.***
Ичиго как-то сразу и резко открывает глаза. Только что он спал, а вот уже тупо смотрит в смутно белеющий потолок. Сердце колотится, как сумасшедшее, а к горлу подступает тошнота, и губы пересохли так, что больно ими шевелить. Ему и не хочется. Ичиго бросает быстрый взгляд на лежащего рядом Урахару. Кровать узкая, рассчитана на одного, но они помещаются. Только вот шевелиться лишний раз страшно — заденешь, разбудишь... Ичиго медленно и очень, очень осторожно выбирается из постели, а потом на цыпочках идет на кухню. Он не включает свет — лагерь освещен мощными лампами, чтобы никакая опасность не подкралась из темноты, и яркие, наводящие на мысли о стерильности и операционных, лучи льются в кухонное незашторенное окно. Ичиго достает из навесного шкафа стакан, стараясь ничем не звякнуть, немного приоткрывает кран. Потом облизывает губы и делает несколько глотков кажущейся невкусной воды. Морщится. Лучше, наверное, умыться. Смыть с лица остатки приснившегося кошмара. — Сварить тебе какао? Голос у Урахары совсем не сонный. Он стоит босиком, прислонившись к дверному косяку, и глядит на Ичиго, чуть склонив голову на бок. Тон у него... нечто среднее между искренней заботой, насмешкой и стандартной язвительностью по отношению ко всему происходящему. Бесподобное сочетание. Ичиго фыркает, снова включает воду, на этот раз делая напор сильнее, и все-таки плещет себе в лицо. От прохлады проясняются мысли. Становится легче дышать. Пыль и порох больше не забивают ноздри и глотку. — Лучше? — интонации меняются неуловимо, но кардинально. Ичиго просто кивает. А потом говорит то, что не говорил никому — ни наверняка проходившему через то же самое Ренджи, ни все и всегда понимающей Рукии. — Когда они взрослые, можно как-то абстрагироваться. Не думать. Не смотреть в лицо. Я почти привык к этому. Но если один из пустых — ребенок... — Ичиго замолкает, боится моргнуть, только бы не темнота перед глазами, в ней так просто снова увидеть детское личико, перепачканное кровью, искаженное животной яростью, и изломанное тельце, бьющееся в последней агонии... На ее когда-то белом платье были вышиты красивые божьи коровки. Урахара не тянется, чтобы его обнять, не бормочет утешительной ерунды. Он просто смотрит, и в его взгляде читается знание. Ичиго понятия не имеет, что пережил и что успел повидать Киске, но он явно представляет, каково ему сейчас. И от этого Ичиго становится легче. — Пойдем спать, — он медленно стирает со щеки последнюю капельку воды, а Урахара вдруг улыбается уголками губ: — Предложение какао все еще в силе. — Да, и одеяло подоткнуть, — смущенно бурчит Ичиго, потому что на этот раз заботы в голосе куда больше, чем язвительности. Он знает, что сможет очень быстро заснуть, уткнувшись Урахаре в плечо, и ему больше не будут сниться кошмары. По крайней мере, этой ночью. Урахара ни разу не обещал ему, что все будет хорошо. Ни разу не сказал, что они справятся с чем угодно. Он всегда говорит, что нужно делать то, что можешь. И Ичиго делает — по мере сил и немного сверх того. И верит, что в конечном счете все наладится. Верит в это, раз за разом спуская курок или вытаскивая из подвала перепуганного ребенка. А Урахара верит в него. И это лучший стимул, чтобы раз за разом возвращаться целым и невредимым.