Живой мертвец

Тусклый свет лампочки, освещающий небольшую ванную комнату. Кругом тишина, слышен только лишь слабый гул лампочки, заглушаемый тяжелым, надрывным дыханием. На полу, прислонившись к стене, сидит девушка. На ней надета белая футболка, идеально чистая, видно, только сегодня выстиранная, и такого же цвета шорты. Светло-каштановые волосы, еще пару часов назад заплетенные в длинные косы, ниспадают с ее плеч, прикрывая рукава футболки. На запястьях девушки – туго завязанные бинты с красными разводами крови. Из ее серых, практически бесцветных, глаз, по впалым щекам, лишенным румянца, струятся, оставляя за собой мокрые дорожки, слезы, собираясь на подбородке и капая на футболку. Ее губы почти слились с оттенком кожи – бледным, потускневшим. Складывается ощущение, будто она уже умерла, но каким-то образом сумела воскреснуть. А в ее руке – скальпель. Грязный, в пятнах запекшейся крови, с затупившимся, но еще способным оставить порезы лезвием, и погнутой ручкой. Ее взгляд останавливается то на правой руке – той, что со скальпелем, - то на левой – той, которая лежит у нее на колене. Сейчас перед ней стоит самый тяжелый выбор – жить, или все-таки умереть. Но, в глубине ее затуманенного сознания, она знает точный ответ. Сейчас ей неимоверно тяжело. Эмоции просто разрывают в клочья ее душу, терзают ее, как собаки, нашедшие маленького и беззащитного котенка, они медленно, неимоверно больно убивают ее изнутри. Они изгаляются над ее сознанием, уничтожают все воспоминания, оставляя едкий осадок на душе, если они ее еще не растоптали ее в пыль. Зачем она впустила их? Зачем она позволила им издеваться над ней, причинять ей боль? Зачем она уступила им место в своей душе? На эти вопросы она уже не знала ответа. Она откладывает скальпель в сторону и начинает разбинтовывать запястья. Их, видимо, затянули чересчур туго, потому что как только ее руки оказываются освобожденными от бинтов, их пронзает острая боль, от которой девушка слегка вскрикивает. Она откладывает бинты в сторону и снова берет в руку скальпель. Ей не остается ничего, только несколько раз полоснуть скальпелем те места, где проходят вены, и все – страдания окончены. Она заносит скальпель над запястьем и плавно опускает, лишь слегка, почти невесомо, надавив на кожу. Она проводит его металлическим лезвием по замысловатому узору вен, переплетающихся то в три, то снова в две, и это доставляет удовольствие, хоть немного позволяющее ей отвлечься от этих душевных терзаний. Она надавливает чуть сильнее, отчего чувствуется легкая боль, приятно отдающаяся в плече. Ей безумно нравится доставлять себе боль, неважно, сильная она или нет. Она думает, что в этот раз все пройдет гладко, и она, получив свое долгожданное удовольствие от тонких неглубоких порезов на запястьях, освободится от этих вечных мучений. Она ставит кончик скальпеля чуть дальше середины запястья, так, чтобы порез прошел ровно через вены. Она надавливает на инструмент и быстро проводит им по запястью. Кровь появляется на месте «царапины» и начинает тонкой струйкой стекать по руке, капая на колено. Ей кажется, что этого мало, и она режет тупым скальпелем свою кожу, оставляя глубокие раны, из которых тотчас начинает течь кровь. Но она ничего не чувствует, кроме этой блаженной боли. И она, решив, что вскрытых вен недостаточно, вонзает скальпель прямо в сердце, не промахнувшись и на миллиметр. Едва слышный гул лампочки, теперь уже ничем не перебиваемый. На полу все та же девушка. Но только ее футболка и шорты теперь уже ярко-бордового цвета, вокруг нее начинает собираться лужа из крови, а грудь проткнута скальпелем. Но скоро мерный треск лампочки снова перебьет дыхание. Все то же тяжелое и надрывистое. Она никогда не сможет освободить себя от бессмертия.