Легенда

Колючий северный ветер дул среди обугленных деревьев и гнал вверх по склону черную пыль, сплошь устилавшую землю вокруг. Сидевший на обугленном пне не чувствовал холода, он смотрел на простиравшуюся перед ним выжженную землю, и будь рядом человек, он решил бы, что этот юноша с утонченным лицом случайно забрел на эту землю и не знает, что произошло. А любой из сейдхе, увидев его, понял бы, что он – «Aen Saevherne», Видящий. Но лишь двое знали, что Саэвхерне, сидевший в трансе, не видел ни будущего, ни прошлого. Он вспоминал. ....Они шли за ней, подняв мечи, шли гордо, чтобы умереть и сохранить честь... ее маленькое войско. Старейшины осудили их, но что молодым сердцам слова стариков? В них пылала ненависть, жажда крови и желание доказать, что мир принадлежит не только людям.... После первого боя они представляли, как вернутся с победой и как старейшины признают их правоту. После второго они хоронили в первый раз. Третий бой забрал с собой больше десяти сейдхе. После этого они потеряли счет, движения были почти механическими – увернуться, натянуть тетиву, выпад, взмах, новая стрела, взмах кинжалом поперек горла... выдернуть стрелу из тела... Они всегда попадали – сейдхе били без промаха, – но людей было слишком много. Один сейдхе забирал с собой больше десяти Dh’oine, но чем больше их умирало, тем больше их становилось. Через месяц они, шатаясь от усталости и нехватки пищи, отступали к горам, оставляя на траве свою кровь. Ветер сорвал капюшон, растрепав серебряные волосы, – сидевший не шевелился, продолжая вспоминать. Его сознание стало памятью – мерцающей завесой смутных образов, отзвуков голосов и песен. ...костер... песни... лес... рука у губ... “не уходи”... “обещай”. Холм, там могила... ветер развевает волосы... рядом те, кто остался; он поведет их... как и обещал. Образы сменяли друг друга... Аэллирен... отчаяние... рубить не глядя... всех. Белая роза Шаэрраведа... С мечом, против всех, рубить не глядя. За нее. За них. Аэллирен, прощай... Двое сейдхе сидели на холодной земле, прислонившись спиной к обугленным пням, они ждали... Жестокая память беспощадно напоминала ему о прошедшем... Он помнил, как обернулся, услышав крик... на мгновенье, всего на мгновенье увидел, как выпал из ее руки меч, бросил лук и побежал к ней. ...Упал на колени... подхватил ее тело. Улыбнулась, коснулась щеки – и безвольно упала рука. Страшный крик пронесся над долиной. Он схватил лежащий рядом меч и ударил ближайшего к нему человека. ...Рубил не глядя, только чувствовал, как чужая кровь обжигала руки. А потом встал посреди поля, промелькнула мысль "знала... еще вчера... она знала", – и смех ее, голос ее, и это "обещай!". И вспомнил, как, взяв лютню, он пел, но с губ сорвался хриплый стон, он вспомнил, что он ей пел. Ветер был почти ледяным, он не заметил изменений, но двое сейдхе поежились и поплотнее закутались в длинные серо-зеленые плащи, накинутые на короткие курточки. Острые глаза заметили, как скатилась по щеке сидящего слеза, один из сейдхе вздохнул, но промолчал. Aen Saevherne тихо пел, в ту ночь со струн лютни срывался чужой голос, он сам не знал, почему вместо привычных баллад он пел о смерти, о крови, о тех, кто будет после них. Саэвхерне никогда не говорят о том, что видели, он же нарушил свой личный кодекс и пел о том, как Aen Seidhe будут уходить из этого мира, пел о самом прекрасном месте на свете – о Dol Blathana, о том, как увидел он самого себя, вернувшегося в Долину Цветов, где не было ни одного цветка, зато были пепел и выжженная ненавистью земля. Они слушали молча, боясь верить... надеясь, что это говорят боль и усталость. Он прикрыл глаза, окунувшись в воспоминание. ...Кто-то выхватил лютню и запел задорную песенку, высмеивая Dh’oine, эльфы сидят полукругом, нежно касаются пальцы струн, звонко смеется Аэллирен и танцует в ее глазах пламя, и отступает чернота, уступая место изумрудной зелени… ...Он знал: ее стрелы били без промаха, впивались в горло, в сердце... Видел, как она вырывала стрелы из мертвых тел и перерезала горло тем Dh'oine, что еще шевелились. Она любила пляску смерти, любила скалиться, смотря в глаза людям, когда она их убивала. Песня закончена, но тут же начата новая, эльфки смеются, сидя на коленях своих избранников на эту ночь. - Филавандрель, - тихо просит она, - мне нужно поговорить с тобой. Легкий поклон: конечно, моя королева. Они уходят из света костра, кто-то смотрит вслед, а он все идет за ней, пока они не приходят в самую чащу леса. - Филавандрель, - тихий голос-шепот, - ты должен пообещать мне. - Все что угодно, Аэллирен. - Завтра битва, я боюсь... нет, не это, я знаю, я могу погибнуть... ты поведешь их дальше, Филавандрель! - Нет, - отчаянно, резким порывистым движением он схватил ее руку и прижался губами к ладони. Печальная улыбка застыла на ее губах, пальцы коснулись белоснежных волос, а он все не выпускал ее руки. - Филавандрель... если ты выживешь, ты поведешь их? Ты спасешь наш народ, прошу тебя... пообещай. - Аэллирен, - голос подвел его, - Аэллирен, не проси меня об этом, я не смогу жить без тебя. - Филавандрель… Он притянул ее к себе. Так они и стояли, прошло не более десяти минут, а казалось, что вечность. И он боялся ее отпустить, словно зная, что, как только она выскользнет из его объятий, он не сможет ее защитить. - Филавандрель, - голос звучал глухо, - прошу тебя, пообещай. Старейшины меня осудили, но ты… - Я ведь тоже могу погибнуть, Аэллирен, - тихо прошептал он, пальцы нежно касались ее волос, - ты наша надежда... с твоим именем умру я. - Neen! Не говори так! - подняла она голову, пристально глядя в глаза эльфа, - не шути так, Филавандрель. Эльф грустно усмехнулся: - Это похоже на шутку? Ты дала нам надежду, ты повела нас, ласточка моя, с твоим именем погибают наши воины, с твоим именем погибну и я. Филавандрель опустил голову, приподнял пальцами ее подбородок и нежно коснулся ее губ. В ту ночь они любили друг друга, и он знал, что это в последний раз. Уже темнело, на небе появились первые звезды, сейдхе дули на заледеневшие руки: пусть здесь было не так холодно, как в горах, но ветер делал свое дело, и оба продрогли до костей. Резкий порыв ветра, пришедшего вместе с тьмой, безжалостно сдернул с ветки маленький зеленый листок и швырнул его под ноги сидевшему. Филавандрель осторожно поднял его и спрятал в мешочек, пристегнутый к поясу, пальцы коснулись пряди шелковых волос и белого лепестка розы. Последняя память. Ее локон. Ее розы. Теперь этот листок также принадлежит ей. Холод. Мириады ледяных игл пронзают плоть, и в кромешной тьме он встает и идет к холму. Там, у плиты, Филавандрель опустился на колени подле нее. “Я исполню твою просьбу и уведу наш народ. Но однажды я вернусь”. Двое смотрят на своего предводителя, сейчас в холодной темной ночи они вспоминают... Когда они поняли, что проиграли, то начали отступать в леса, надеясь через них уйти в горы. Горстка выживших, с трудом двигающиеся от незаживающих ран, голодные, озлобленные и обездоленные. Они похоронили ее там, у фонтана, где вечерами она слушала шепот вод; ныне там цвели белоснежные розы, и это стало для них символом. Они шли за ним до самой долины; чтобы перейти и добраться до гор, потребовалось бы несколько дней. Люди шли за ними, как за добычей. Филавандрель поднял руку, призывая их остановится, он ничего не говорил... с того момента, как погибла Аэллирен, он не проронил ни слова. Он медленно прошел к полю, полному цветов... тому самому, что было их любимой землей, щедро кормившей своих детей, – теперь люди засеют их Долину и искорежат землю мотыгами. То будущее, что он видел, принесет смерть, Долина на краю земли превратится в пепелище, и никто не сможет различить среди белых костей, где лежат Dh’oine, а где Aen Seidhe. Сейдхе смотрели, кто-то поежился, настолько спокойным был его взгляд, когда он повернулся. Он вытащил кинжал, глубоко резанул по раскрытой ладони, кровь потекла по руке, эльфы замерли. В этой руке он нес белую розу с куста в Шаэрраведе, и теперь он до боли сжал ее в раненой руке; шипы впивались в ладонь, но он не выпускал цветок из руки. Как только кровь потекла по стеблю, он смял белый бутон, лепестки стали бледно-розовыми; раскрыв ладонь, он позволил ветру развеять их по полю. - Придет день, и мы вернем себе нашу Dol Blathanna, - громко проговорил он. - Придет день, и мы спустимся с гор, мы вернем себе то, что отняли у нас люди.Но до этого дня мы будем мстить, мы выживем, даже если мир отвернется от нас, мы выживем, чтобы потом сразится с dh’oine в последний раз. Сегодня я уведу вас, я буду заботиться о вас, в память о Шаэрраведе. - Мы будем жить за Шаэрравед, - подхватил Исенгрим Фаоильтиарна, еще никому не известный эльф, но в будущем люди дадут ему прозвище Железный Волк, и красивое лицо будет изуродовано багровым шрамом, пересекающим лоб, бровь, нос и щеку. - За Аэллирен, - выкрикнул Crevan Espane aep Caomhan Macha, более известный как Аваллак'х. Еще один Aen Saevherne, который в будущем постарается сохранить то немногое, что осталось от эльфов, рисуя в пещерах картинки, которые будут якобы принадлежать первобытным людям, в надежде, что рушить стены не придет в голову dh’oine. Там, за стенами пещер, будут спрятаны последние сокровища эльфов, – место, которое он сам окрестит кладбищем своего народа. Над Долиной в последний раз пронеслось имя “Аэллирен”. Сереброволосый неслышно добавил, обратившись к ветру: - В том клянусь я, Filavandrel aen Fidhail, теперь просто Филавандрель. Но однажды, я стану снова Филавандрелем из Серебряных Башен, и я верну своему народу нашу Долину цветов.